Традиционное стратегическое сдерживание

Говоря о традиционном стратегическом сдерживании, необходимо и целесообразно, вновь повторить тезис о значении для России ядерного сдерживания, что и отражено в Стратегии национальной безопасности России: «Стратегическое сдерживание и предотвращение военных конфликтов осуществляется путем поддержания ядерного потенциала ядерного сдерживания на достаточном уровне (Ст. 35)[1]. Эта констатация, вместе с тем, не должна рассматриваться как привычная ритуальная формула по нескольким причинам, которые нужно обязательно учитывать в современный период:

— потому, что новая редакция Стратегии (не зависимо ни от чего) всё равно оценивается за рубежом, в том числе и как готовность России к неядерному сдерживанию, в частности, военной разведкой США[2];

— потому, что массовое производство ВТО и появление гиперзвуковых и иных средств объективно снижает порог применения ядерного оружия до некого «разумного» уровня, а развитие средств ПРО США усиливает этот процесс;

— потому, что широкомасштабное развертывание систем ПРО объективно ведет к обесцениванию стратегических наступательных вооружений (СНВ) и других видов и систем ЯО.

Эти тенденции подтверждаются современной практикой военного строительства за рубежом. Основным вооружением самолетов стратегической бомбардировочной авиации и ВМС США и их союзников являются крылатые ракеты воздушного базирования как в ядерном (AGM-86B), так и обычном оснащении (AGM-86C и D, AGM-158А и В). Их численность по некоторым оценкам уже превышает 8000 единиц, что совершенно необъяснимо с точки зрения ядерного сдерживания, но очень понятно с точки зрения ведения длительной конвенциональной войны. Тем более что по некоторым оценкам численность КРВБ и КРМБ может достигнуть 20 000 единиц к 2021 году.

Повышается их дальность, точность, неуязвимость. С учетом заключенных договоров по сокращению ядерных вооружений, а также по причине истечения срока эксплуатации ракет AGM86B часть задач будет возложена на крылатые ракеты воздушного базирования в неядерном оснащении, которые, как показали исследования, при высокой точности наведения на цель по эффективности не уступают КР с ядерной БЧ.

Кроме того, в США ведутся интенсивные работы по созданию сверх- и гиперзвуковых крылатых ракет воздушного базирования с дальностью пуска не менее 1000 км. Основное преимущество таких КР — малое подлетное время (10–20 мин в зависимости от дальности до цели) и трудность их поражения существующими средствами противовоздушной обороны.

Таблица 1. Сравнительные характеристики КРВБ

В настоящее время в стране реализуется несколько программ по разработке демонстрационных образцов сверх- и гиперзвуковых крылатых ракет, в частности RATTLRS и Х-51А. Они уже проходят летные испытания, и, как планируется, войдут в состав вооружения самолетов стратегической бомбардировочной и тактической авиации[3].

По понятным причинам особенно беспокоит улучшение качественных характеристик КР всех типов базирования, прежде всего, их точности, дальности, скорости, которые позволяют этим системам наносить «разоружающие» удары по системам политического и военного управления и ЯО России. Фактически, к 2021 году может быть создана потенциальная основа для реализации концепции «глобального удара» по всем компонентам вооруженных сил России. Это хорошо видно на примере совершенствования ТТХ новых ракет США.

Таблица 2. Основные тактико-технические требования, предъявляемые к сверхзвуковой УР

Эти обстоятельства существенно меняют представления о стратегическом сдерживании. Тем не менее, как видно из документа, в варианте Стратегии от 31 декабря 2015 года рассматривается как:

— реальная возможность достижения стратегических целей обороны;

— инструмент предотвращения военных, прежде всего ядерных, военных конфликтов;

— сдерживания ядерного нападения во взаимосвязи всех других (политических, экономических и иных мер).

Подытоживая можно сказать, что стратегическое сдерживание не должно ассоциироваться только со стратегической обороной. Оно должно включать в себя и такие важные элементы военного искусства, как:

— наступательные операции самого широкого спектра — от тактических до стратегических;

— контрнаступательные операции;

— боевые действия опережающего характера на отдельных ТВД;

— разработку широкого спектра диверсионных (военных и невоенных) операций.

Может быть более точно, хотя и не конкретно, несколько по иному, эту, задачу стратегического сдерживания описывает предыдущий вариант Стратегии (2009 г.)[4]: «Стратегические цели совершенствования национальной обороны состоят в предотвращении глобальных и региональных войн и конфликтов, а также в осуществлении стратегического сдерживания в интересах национальной безопасности»[5].

Другими словами задача стратегического сдерживания в Стратегии 2015 года стоит даже значительно скромнее, чем в предыдущем варианте Стратегии, а именно — только защите государственного суверенитета. Понятие «защита национальной безопасности», однако, шире и, судя по второй редакции, оно почему-то «убрано» из концепции стратегического сдерживания.

По большому счёту в этой области мало что изменилось и при американских президентах Б. Обаме и Д. Трампе, которые в 2010, 2015 и 2017 годах представили свои варианты политического «сдерживания», изложенные в соответствующих Стратегиях национальной безопасности и Стратегиях военной безопасности, Ядерных обзорах и пр. документах. Если говорить опять же коротко, то, как и прежние политические и военные стратегии, они были по сути дела тщательно продуманными планами повышения эффективности политики силового принуждения США и НАТО, сформулированными в новых реалиях МО и ВПО. Прежде всего, с учётом усиления влияния новых центров силы — Китая, Ирана, России и ряда других стран.

Их отличие — в некоторых, второстепенных нюансах, которые конкретизируются в более подробных документах, посвященных собственно военной политике США — Стратегии военной безопасности и Ядерном обзоре, — о которых будет рассказано позднее.