Основы анализа и прогноза современной международной обстановки

Катастрофа, постигшая СССР и ОВД, привела к тяжелым последствиям не только в политике и экономике, но и в науке.

В том числе в области теории внешней и военной политики, существовавшей в СССР, но доставшейся «по наследству» России. От этого наследства в современной России слишком срочно поспешили отказаться. Более того, не стали не только сохранять прежние, но и создавать новые собственно научные школы, а просто попытались скопировать чужие, отказавшись (на всякий случай) фактически от самостоятельной гуманитарной науки и идеологии, присягнув политике прагматизма, а по сути дела отказу от науки.

Как и в других областях жизнедеятельности нации это, в конечном счете, потребовало своего рода «импортозамещения», которое началось с начала этого века. В том числе и с создания новых институтов (например, созданного по инициативе МИД РФ, Совета по международным делам — РСМД) и постепенной реанимации старых, по мере формирования «пакета заказов» Министерством обороны, Министерством иностранных дел РФ, РГНФ и другими институтами государства.

К сожалению, пока что эти скромные усилия не привели к значительным результатам. То, очень немногое, что осталось от СССР в области теории анализа МО, и то, что было создано в России в последние десятилетия, можно объединить в несколько работ, из которых, наверное, особо выделяются, по своей практической значимости, работы М. Хрусталева[1], Т. Шаклеиной[2], А. Владимирова[3], А. Сидорова и Н. Клейменовой[4], и ряда (очень немногих) других российских авторов[5]. По большому счету, в области теории и методологии международных отношений и военно-политической проблематики работают постоянно не более трех десятков человек (речь не идет, конечно же, о великом множестве «экспертов» и «политологов» появившихся в последние годы, но не имеющих ни образования, ни школы, ни печатных работ, но мелькающих в СМИ). В задачу этой работы, однако, не входит рассмотрение и анализ их позиций и оценок.

В последние годы интерес к этой проблематике обострился в силу объективного изменения международной обстановки и появления у правящей российской элиты практической потребности в анализе, прогнозе и планировании оборонных мероприятий. Надо сказать, что ни Б. Ельцину, ни его окружению, эти вопросы были просто не интересны — вся политика строилась на настроении и стремлении удержать власть. Это постепенно привело к оживлению не только практической дискуссии, но и теоретических споров, которые до этого, ко второму десятилетию XXI века, практически были сведены в России к нулю. Не только в МИД и МО, ГД, Совете Безопасности РФ, но и в партиях, различных общественных организациях, стали периодически обсуждаться вопросы безопасности, требующие профессиональных знаний и специалистов. Очевидно, что это вытекало из политического курса В. Путина по возвращению суверенитета России. В рамках этой тенденции можно считать, например, и появление серии работ Центра военно-поли- тических исследований МГИМО–Университета и Концерна ВКО «Алмаз-Антей», среди которых хотелось бы выделить серию аналитических докладов и книг, посвященных анализу и прогнозу международной и военно-политической обстановки в России[6].

Эти и другие работы экспертов в минимальной степени затрагивали субъективные факторы формирования МО, прежде всего, связанные с политико-идеологической деятельностью человека. За исключением работ О. Крыштановской и О. Гаман-Голутвиной, которые были посвящены анализу российских элит. Между тем, социально-политические действия человека — наиболее влиятельный, но и наименее предсказуемый процесс, радикально влияющий на политику, особенно военную, что резко ограничивает реальные возможности науки в этой области. Основная задача научного анализа и прогноза развития МО и ВПО, поэтому, заключается не только собственно в исследовании, но и в том, чтобы максимально постараться избежать неадекватности, субъективности и непрофессионализма в анализе и оценке МО, что, к сожалению, на практике случается очень редко.

В реальности чаще всего мы сталкиваемся с ситуацией, когда важнейшие внешнеполитические решения принимаются под воздействием субъективных обстоятельств, имеющих под собой очень слабую и сомнительную основу. Так, решения о нападении на Южную Осетию М. Саакашвили или о начале применения тяжелого вооружения против оппозиции на юго-востоке Украины были именно такого порядка.

Это происходит отчасти по вполне понятным и объяснимым причинам — отсутствия полноты информации, недостатка времени, эмоциональной неустойчивости и др.[7], но в немалой степени и из-за непрофессионализма политиков. А. И. Подберезкин нередко сам становился участником и свидетелем такой обстановки в 90-х годах, когда лица, принимающие решения находились порой в неадекватном состоянии: перехлестывали эмоции, поступало много ложной информации, было страшно от ответственности и т. д. Такие ситуации он наблюдал из Кремля и Белого дома в августе 1991 г., сентябре–октябре 1993 г., а также в ходе военных конфликтов в Ингушетии, Приднестровье, Югославии и др.

Оценки и  решения, принимаемые в  этих условиях, которые приходилось наблюдать, были, порой не просто противоречивыми, но иногда и  прямо противоположными. (Именно это мы наблюдаем, чуть ли не ежедневно, на Украине). Ожидать, с другой стороны, что в условиях политического и военного кризиса, а тем более масштабной войны, все решения будут приниматься трезво, обоснованно, логично и правильно, — заведомая наивность и серьезное допущение[8]. Более того, было бы правильно изначально исходить из невозможности точного анализа стратегической обстановки (СО) вообще, в принципе, что, естественно, неизбежно транслируется и переносится на анализ ВПО и МО.

Исторических примеров принятия таких неадекватных политических и военных решений, очень много. Еще больше тех, о которых мы просто не знаем. Тем более что мы часто не знаем подлинные мотивы принятия даже очень крупных и важных решений и реальной обстановки, которая могла существовать в то время. Хрестоматийный пример — развитие в октябре 1962 года так называемого «кубинского кризиса», который был абсолютно не просчитан ни с политической, ни стратегической, ни с военно-технической точки зрения, но чуть не привел к военному конфликту.

Существует великое множество других примеров. Так, мало кто знает, например, что крупнейшее танковое сражение Второй мировой войны было не на «Курской дуге», а в самые первые дни войны, 23–25 июня 1941 года, когда механизированные советские корпуса (насчитывавшие более 3500 танков) контратаковали немецкие танковые колонны (в которых было порядка 800 танков). Это было не только крупнейшее сражение, но и первое встречное танковое сражение в мире. Более того, впервые танки стали основным средством борьбы с танками, что совершенно не соответствовало представлениям о военном искусстве тех лет. Другими словами, мы вообще оставили вне эпицентра внимания две очень важные особенности, характеризующие всю Вторую мировую войну.

Мы и сегодня даже точно не знаем, правильное ли было это решение и кто его реальный автор — Г. Жуков или И. Сталин, или кто-то другой. — Этот вопрос так до конца и не ясен, хотя масштаб этого события впечатляет и сегодня. Ясно только одно — это решение шло вопреки существовавшей в то время в СССР политической и военной доктрине, военно-техническим особенностям и военному искусству того времени, т. е. было со всех точек зрения неадекватным (Ошибочным? Преступным? Неправильным?).

В этой связи, перед современной политической наукой и аналитикой стоит задача минимизировать, по возможности, негативное влияние субъективных факторов в оценке, анализе и стратегическом прогнозе МО. Это можно сделать  несколькими способами, не только опираясь, прежде всего, на профессионализм экспертов, достоверную информацию, логику и объективный научный анализ и методы исследования[9], но и логические, теоретические и идеологические основы внешней и военной политики. Особенно, если все эти действия просчитаны и сделаны заранее, а процесс их контроля и актуализации не прекращается: системный логико-теоретический и политико-идеологический анализ и прогноз исключают хаотизацию обстановки случайными событиями.

Субъективность анализа МО, и особенно ВПО и СО, а также войн, хорошо известна (так, до сих пор историки расходятся во мнении, кто же победил, в конечном счете, в Бородинском сражении), но именно эта субъективность требует, чтобы в подготовительной работе максимально доминировали объективные научные методы анализа современной, а тем более будущей МО и развития её сценариев в долгосрочной перспективе. Иначе говоря, для того, чтобы заранее максимально подготовиться к возможному и даже вероятному развитию различных сценариев международной и военно-политической подготовки, их конкретизации в наиболее вероятных вариантах сценариев. Это значит, что необходимо сделать максимально полные «заготовки», «планы» действий, а национальную стратегию развития (в том числе стратегию социально-экономического развития России и даже отраслевые и региональные стратегии) планировать изначально уже с учетом таких сценариев и их вариантов[10]. Так, например, мы убеждены, что очередную стратегию развития Дальнего Востока, Забайкалья и Курил невозможно готовить (хотя это и делается) без стратегического прогноза развития международной и военно-политической обстановки на северо-востоке Евразии, влияния транспортных коридоров и внешней торговли между основными центрами силы.

Очень важны такие функции анализа и прогноза развития МО как идеология и системное управление, которые нередко не учитываются. Между тем, в XXI веке идеология и формирование (в т. ч. с помощью силы) системы ценностей той или иной ЛЧЦ становятся основой внешней политики. На одном из «круглых столов» в России в 2015 году немецкий политолог А. Рар даже сказал, что в ЕС происходит мучительный переход, в политике, от национальных интересов к системе ценностей. Это означает, что не только научное обоснование, сбор, обработка, систематизация информации и подготовка вариантов для принятия стратегических решений, но и идеологическая основа и теория создают реальную научную основу для современного и будущего эффективного государственного управления.

Особенно, если учитывать необходимость согласования подготовки и принятия таких решений как «сверху-вниз», так и «по горизонтали», между ведомствами и институтами государства и общества. Соответственно и участие в таком анализе и прогнозе должны принимать, не искусственно отобранный очень узкий круг лиц — что является современной практикой, — а достаточно широкое экспертное и политическое сообщество.

Наконец, объективный теоретический и идеологический анализ требуется также для того, чтобы в виртуальной реальности (сознательно формируемой и, порой, малоотличаемой от действительности) знать реальное, истинное, состояние МО и тенденции в его развитии[11]. Война на Украине 2014–2015 годов продемонстрировала абсолютную полярность и необъективность оценок событий, действий, потерь, которая превзошла все предыдущие расхождения в оценках войн и конфликтов, встречавшихся прежде. Одно и то же событие (или его отсутствие) трактовалось и трактуется, одновременно, совершенно по-разному, что требует для лиц, принимающих решения, своего собственного, «личного» анализа, понимания и объяснения.

Искажение действительности в политике — невольное или сознательное — происходило и прежде, но в XXI веке оно приобрело другое качество: изначально прогнозируется, планируется и создается заведомо ложная, «виртуальная» реальность, под которую позже, с помощью самых разных средств, подгоняется действительность. Так, если в начале 1990-х годов в Европе создавалась ложная, «виртуальная» реальность «Югославия-агрессор», которую потом превратили в подлинную, реальную МО, по отношению к которой применили военную силу, то сегодня то же самое делается и по отношению к России, что иногда вводит в заблуждение не только общество, но и некоторых представителей правящей элиты страны, считающих, что эту «ошибку» можно исправить объяснениями.

Следует признать, что такую ложную, «виртуальную» реальность в условиях и при существующих возможностях XXI века можно создать практически всегда. Опыт формирования такой «виртуальной» реальности — врага в лице «чужого» русского народа и создания враждебной МО и ВПО на Украине — показывает, что наличие некоторого ресурса времени, медийных, финансовых и других ресурсов может привести к полному искажению практически любой международной реальности до неузнаваемости[12]. Это сознательное и тщательно планируемое искажение действительности бессмысленно пытаться объяснить «ошибками» политиков и СМИ, научными и информационными провалами. Их можно объяснить только с идеологической точки зрения, когда сознательно формируется ложная система взглядов в качестве принципиально новой парадигмы. Так, бессмысленно пытаться понять логику действий правящей элиты на Украине с научной и даже политической точки зрения.

Она — абсурдна. Но она отнюдь не абсурдна с точки зрения идеологии, а именно создания (даже путем огромных издержек) образа врага из России.

В этих условиях методы научного исследования, как теоретические, логические, так и эмпирические, крайне необходимы, ибо предоставляют не только конкретные результаты исследований — выводы, анализы и прогнозы, — но и необходимый, конкретный контент для информационной и пропагандистское борьбы, которую можно назвать «борьбой за реальность» между ЛЧЦ. Та ЛЧЦ, которая сможет создать собственную «виртуальную реальность» и навязать ее другим ЛЧЦ, сможет, в конечном счете, и превратить эту «виртуальную реальность» в реальность политическую, экономическую, финансовую.

Именно поэтому важны объективные — теоретические, логические и идеологические — методы научного анализа МО, ВПО и СО, минимизирующие субъективное, а тем более сознательно искаженное, ощущение, восприятие правящей элитой и общественностью и неверные выводы. Последовательность этих методов может быть представлена в виде самого простого и общего плана действий в результате, которого, однако, потребуется, не только, как минимум, научное осмысление и дискуссия, но и обсуждение и критика плана дальнейших действий, на каждом из этапов. Все эти этапы неизбежно составляют некую систему взглядов, т. е. своего рода идеологию анализа и прогноза МО и ВПО, представляющую собой логическую  и обоснованную концепцию, а не искусственно придуманную идеологическую систему (как до сих пор пытаются нас в этом убедить), «навязываемую обществу».

Главное в этом подходе то, что изначально, на самом первом этапе, создается политико-идеологическая концепция как система взглядов на сущность и особенности развития МО. Естественно, что такая абстрактно-логическая работа предполагает, что занимающиеся ей эксперты «глубоко погружены» в политические реалии, а не витают в облаках умозрительных теорий.

В дальнейшем происходит уточнение и корректировка этой общей политико-идеологической концепции, наполнение ее деталями (в т. ч. противоречивыми) и развитие, актуализация до практического уровня. При этом отход от предлагаемой общей концепции (а не только ее корректировка) вполне допускается, но с обязательной заменой другой, более правомерной концепцией.

Очень важно, чтобы такая политико-идеологическая и логико-теоретическая концепция была не слепком с чужого опыта, не заимствованием, а принципиально оригинальной, основанной на исключительно существующих в настоящее время реалиях. Так, «строить» концепцию анализа и прогноза МО в сентябре 2015 года в России (опираясь на реалии СО, экономики и пр.) означает изначальный отказ от моделей 2000, 2010 и даже 2014 года.

Как также видно из этого плана, конечный результат анализа и прогноза выражается в практических выводах и предложениях, имеющих вполне конкретный характер. Причем, ориентированных на конкретных представителей правящей элиты. Так, очевидно, что выводы и практические рекомендации для МИД РФ и конкретно С. Лаврова будут одни, а для МО РФ и С. Шойгу — другие, отличающиеся не только деталями, но и предметом анализа и конкретными особенностями, даже если речь идет о достаточно общей теме, например, безопасности России, понимаемой в МИД «широко», а в МО — более «узко» (как военная безопасность). Тем важнее для этой работы теоретическое и логическое обоснование общей модели концепции, и ее идеологии.

Мы убеждены, что описание только эмпирических событий и тенденций, происходящих в МО и ВПО, мало что дает, если оно не оформлено в рамках некой концепции, предлагающей гипотезу анализа и прогноза развития МО и ВПО в настоящее время и в будущем. Даже если эта гипотеза и модель несовершенны, они позволяют проследить логику и динамику развития многих тысяч факторов и тенденций, определяющих настоящую и будущую МО. Здесь уместна аналогия с планом военного сражения, когда лучше, если этот план (даже плохой) существует и очень важно, чтобы он (пусть даже плохо) выполнялся. Именно этому, в конечном счете, служат теоретические и идеологические основы анализа и прогноза развития МО и ВПО.

 

>>Полностью ознакомиться с монографией  "Современная международная обстановка: цивилизации, идеологии, элиты"<<


[1] Хрусталев М. А. Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза. — М.: «Аспект Пресс», 2015. 208 с.

[2] Введение в прикладной анализ международных ситуаций / под ред. Т. А. Шаклеиной. — М.: «Аспект Пресс», 2014. 256 с.

[3] Владимиров А. И. Основы общей теории войны: монография: в 2 ч. — М.: Синергия, 2013. Т. I, 832 с., Т. II. 976 с.

[4] Сидоров  А. Ю., Клейменова  Н. Е. История международных отношений. 1918–1939 гг. — М.: Центрополиграф, 2006. 640 с.

[5] Боришполец К. П. Методы политических исследований. 2-е изд. испр. и доп. — М.: «Аспект Пресс», 2010. 230 с.

[6] Стратегическое прогнозирование и  планирование внешней и  оборонной политики: монография: в 2 т. / под ред. А. И. Подберезкина. — М.: МГИМО–Университет, 2015. Т. I, 796 с., Т. II. 722 с.

[7] Подберезкин А. И. Военные угрозы России. — М.: МГИМО–Университет, 2014.

[8] См. подробнее: Стратегическое прогнозирование и  планирование внешней и оборонной политики: монография: в 2 т. / под ред. А. И. Подберезкина. — М.: МГИМО–Университет, 2015.

[9] Минимизировать — не значит не учитывать, а тем более — не использовать.

[10] Подберезкин А. И. Вероятный сценарий развития международной обстановки после 2021 года. — М.: МГИМО–Университет, 2015. С. 27–54.

[11] Подберезкин А. И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. — М.: МГИМО–Университет, 2015. С. 25–75.

[12] Подберезкин А. И. Военные угрозы России. — М.: МГИМО–Университет, 2014.