Методы официальной политики «новой публичной дипломатии» в целях эффективного стратегического сдерживания в XXI веке

Стратегическое сдерживание предполагает
разработку и системную организацию комплекса
взаимосвязанных политических, дипломатических,
военных, экономических, информационных
и иных мер, направленных на упреждение или
снижение угрозы деструктивных действий со стороны
государства агрессора (коалиции государств[1]

Указ Президента России
«О стратегии национальной безопасности
до 2020 года» от 12 мая 2009 г. № 537

Если попытаться систематизировать этот комплекс мер, который стратегическое сдерживание предполагается в качестве средств, направленных на укрепление или снижение угрозы деструктивных действий, то их перечень составит очень не завершенную полностью, очень внушительную картину. Так, к «деструктивным действиям», направленным против России, можно отнести:

Косвенные угрозы
использования
военной силы

Прямые угрозы
применения
военной силы

Создание
деструктивных
условий

Создание
неприемлемых
условий для выживания

– ядерный шантаж;

– угроза полномасштабной войны;

понятие «деструктивный» толкуется очень широко

– создание неблагоприятной МО;

– угрозы применения силы;

– угроза ограниченной войны;

– препятствие полету судов и судоходству

– акции гуманитарного, экономического и иного порядка;

– угроза применения военной силы;

 

 

– использование СМИ;

– угроза нападения на союзника (судно, самолет);

 

 

– применение интернет и сетевых СМИ;

– угроза нанесения удара по центрам управления ВС;

 

 

– дипломатические акции и процедуры

– угроза ограниченной ЯВ

 

 

Кроме этого ко всему спектру необходимо отнести перечень угроз, которые пока что еще не известны нам. Как справедливо отмечено в Указе Президента от 12 мая 2009 года. Эффективная стратегия национальной безопасности зависит от целого ряда известных, малоизвестных и не известных факторов, к которым относятся прежде всего[1]:

– профессионализм и адекватность правящей элиты, которая формирует стратегию национальной безопасности, определяя ее цели, распределяя ресурсы и выбирая средства и методы реализации поставленных целей;

– внешних условий, формирующих международную и военно-политическую обстановку, которые являются как внешними условиями национальной безопасности (опасности и угрозы), так и внешними условиями национального развития;

– наличия национальных и коалиционных ресурсов – потенциальных и готовых к использованию;

– наконец, от наличия широкого набора политических средств, способов и методов достижения поставленных правящей элитой целей и задач, умения эффективного их использования. Если первое относится к политическим средствам (т.е. всем средствам публичной дипломатии), то второе – к политическому и военному искусству использования этих средств. Именно описанию и анализу этих средств и методов публичной дипломатии посвящается данная работа.

Принятие 31 декабря 2015 года президентом России В. Путиным Указа, посвященного новой редакции стратегии национальной безопасности[2], означает неизбежный пересмотр и корректировку всех остальных стратегий, концепций и планов как обеспечения безопасности, так и национального развития – отраслевых, региональных, местных применительно к новым международным и внутриполитическим реалиям. Особое значение в этой связи представляет оценка и анализ существующих средств и способов силового –военного и невоенного влияния и принуждения.

В 2014–2016 годы произошло резкое обострение международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО), которое создало крайне неблагоприятные внешние условия для развития России. Прежде всего с точки зрения увеличения негативного влияния возможных опасностей, рисков и внешних угроз. Учитывая, что количество и качество национальных ресурсов в России остается прежним (если не прибегать к откровенно мобилизационным мероприятиям), становится принципиально важным повышение научного обоснования, во-первых, эффективного распределения ресурсов, выделяемых на обеспечение национальной безопасности, и, во-вторых, повышения искусства государственного управления, включая выбор наиболее эффективных средств обеспечения национальной безопасности. И первое, и второе во многом предопределяются качеством анализа, стратегического прогнозирования и планирования на разных, в т.ч. высшем уровне и в самых разных областях общественно-политической, экономической и военной деятельности.

Ситуация в еще большей мере усугубляется тем, что в ближайшие два–три года ожидаются следующие изменения в развитии человеческой цивилизации:

– продолжением дальнейшего обострения МО и ВПО, которые станут следствием сознательно контролируемой США эскалации, сопровождаемые концентрацией ресурсов и союзников в целях силового давления на другие центры силы и ЛЧЦ, прежде всего российскую;

– формированием новых, относительно независимых центров силы на базе локальных человеческих цивилизаций в КНР, Индии, Индонезии, исламских странах, Бразилии и ряде других;

– мощными научными и «технологическими прорывами», способными качественно изменить доминирующий экономический уклад в очень короткие сроки;

– социальными и политическими катаклизмами, связанными с внедрением новых социальных и медийных технологий;

– радикальными (нередко инспирированными извне) изменениями в национальных ценностных системах и самоидентификации.

Эти и другие тенденции, однако, отражают только последствия развития известных на начало 2016 года парадигм, совершенно не затрагивая возможных будущих качественных изменений в политике, науке, технологии, социологии. Как следствие, – их анализом и прогнозом системно и последовательно в России не занимаются.

В этой связи особенно актуальным становится анализ и долгосрочный прогноз развития возможных силовых (военных и не военных) средств политики, а также способов их использования в XXI веке, в которых происходят в настоящее время самые радикальные изменения. Этой теме посвящается настоящая работа, которая является логическим продолжением трех предыдущих разделов теоретическим основам формирования и развития МО, факторам формирования МО и сценариям ее развития.

Эта, часть работы, акцентирует внимание на силовых средствах политики, с помощью которых будет оказываться влияние на формирование МО и ВПО в первой половине XXI века.

Отдельно и более подробно следует остановиться на силовых, но не военных средствах политического влияния, борьбы и даже военно-силового противодействия, которые вплоть до XXI века не относились к средствам ведения войны.

Изменение характера войны привело к новым важным особенностям, прежде всего, изменению средств ее ведения, когда силовые, но не только военные средства становятся нередко более эффективными, чем военные. Более того, новые средства войны появляются в качестве основных из спектра сил и средств, не считавшихся прежде военными. Так, если в начале XIX века основными средствами войны была артиллерия, кавалерия и пехота, то в начале XX века – авиация, танки, артиллерия, а в конце XX века – ракетно-ядерное оружие, – то в начале XXI века – ВТО всех типов базирования, средства РЭБ и другие, которые вытесняются кибероружием, специальными операциями, а, главное, средствами информации и дезинформации. В этой связи следует вернуться в очередной раз к модели политического процесса, из которой видно, что набор средств и способов влияния зависит от выбора стратегии и не представляет из себя принципиальной разницы между военными и просто силовыми изначально, по своей сути, а превращение невоенных средств в военные принципиально ничего не меняет.

Именно это происходит в настоящее время, когда, с одной стороны, наблюдается ускоренная эволюция развития сценария МО в военно-силовом направлении, а, с другой стороны, сами силовые (но невоенные прежде) средства стремительно превращаются в аналоги вооружений и военной техники. Происходит решительная смена средств ведения войны и способов ее ведения в рамках новой парадигмы вооруженного противоборства, когда совершенствуется не только качество ВиВСТ и численность ВС, но происходит их замена на принципиально новые. Так же как это произошло в свое время, когда кавалерию сменили танки, а линкоры – ракетные катера.

Как видно из рисунка, область стратегии (стратегий) находится под прямым влиянием целей и ресурсов так как они субъективно формулируются и тратятся правящей элитой. В свою очередь политические цели и задачи находятся и под влиянием внешних факторов (опасностей и угроз), а, также сами влияют на эти факторы. Иными словами политические цели, субъективно осознанные правящей элитой под влиянием внешних факторов и при оценке существующих ресурсов, выступают в качестве основы любой стратегии, включая стратегию национальной безопасности. Проблема, однако, в том, насколько субъективное осознание целей и задач правящей элитой национальных интересов и системы ценностей адекватно, т.е. соответствует объективным реалиям. Как показывает история, это происходит отнюдь не всегда.

Соответственно и выбор средств, способов и методов достижения поставленных политических целей остается за правящей элитой страны в рамках избранной стратегии. На этот выбор, естественно, влияет наличие тех или иных ресурсов и определенные условия их применения – прежде всего состояние МО и ВПО, – но, прежде всего на этот выбор влияют представления правящей элиты об эффективности использования тех или иных средств. Естественно, что чем шире спектр таких средств и способов их использования, тем больше  выбор у правящей элиты и тем эффективнее ее стратегия (при том понимании, что выбор этих средств обоснован).

Анализ и выбор, даже формирование отношения к средствам политики является преимущественно иррациональным, субъективным фактором. В качестве примера можно привести оценки «мягкой силы», сделанные автором этого термина.

Некоторые соображения относительно измерения «мягкой силы» – наряду с другими ее характеристиками – были предложены Наем в формате вопросов и ответов в 2006 г. Ниже наиболее существенные из них сведены в Таблицу.[1]

Дж. Най о характеристиках «мягкой силы» и проблемах ее измерения.

Обсуждаемые
тезисы

Ответы
Ная

Комментарии
(Ная и автора настоящей записки)

«Мягкая сила» – это культурная сила.

Отчасти.

Най называет три источника «мягкой силы» страны: ее культуру (для тех мест, где ее воспринимают), ее политические ценности (если страна живет в соответствии с ними как у себя дома, так и на международной арене) и ее внешнюю политику (если она рассматривается как легитимная и пользующаяся моральным авторитетом).

Экономическая мощь – это «мягкая сила».

Нет.

«Экономическая мощь может быть конвертирована как в “жесткую”, так и в “мягкую” силу. Можно принуждать экономическими санкциями и можно привлекать изобилием».

«Мягкая сила» более гуманна, чем жесткая.

Не обязательно.

«“Мягкая сила” – это описание, а не этический рецепт. Выкручивать мозги не обязательно лучше, чем выкручивать руки».

«Жесткая» сила легко может быть измерена, тогда как «мягкая» – нет.

Неверно.

«На самом деле измерять источник “мягкой силы” вполне возможно. Например, культурные, коммуникационные и дипломатические ресурсы, продуцирующие “мягкую силу” страны, поддаются измерению. Опросы общественного мнения способны измерять изменения привлекательности страны. С другой стороны, ”жесткую силу” измерять не так просто, как кажется».

Некоторые цели могут быть достигнуты только посредством «жесткой силы».

Вне всякого сомнения.

Най разбирает конкретные примеры, однако хочется привести знаменитую цитату из К. Маркса: «Оружие критики не может заменить критики оружием, материальная сила должна быть опровергнута материальной же силой, но и идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами». Най, собственно, о том же.

Военные ресурсы наделяют только «жесткой силой».

Нет.

Например, по мнению Ная, хорошо управляемые вооруженные силы могут быть источником восхищения и, тем самым, фактором «мягкой», а не «жесткой» силы.

«Мягкую силу» трудно применять.

Отчасти верно.

Можно контролировать публичную дипломатию, иновещание или обменные программы, но вот массовую культуру можно продвигать, но не контролировать, между тем, это один из главных ресурсов «мягкой силы».

Примечание. Построено на основе публикации Nye J.S., Jr. Think Again: Soft Power // Foreign Policy, 2006, February 23.

Автор: А.И. Подберезкин


[1] Паршин П. Проблематика «мягкой силы» во внешней политике России. –М.: МГИМО (У), 2013. – С. 22–23.


[1] См. подробнее:Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики: монография: в 2 т. / под ред. А.И. Подберезкина. – М.: МГИМО (У), 2015. – Т. 1. Теоретические основы системы анализа, прогноза и планирования внешней и оборонной политики. 2015. – 796 с. – Т. 2. Прогнозирование сценариев развития международной и военно-политической обстановки на период до 2050 года. 2015. – 722 с.

[2] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 683 от 31 декабря 2015 г.


[1] Медведев Д.А. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года» № 537 от 12 мая 2009 г.