Значение субъективных факторов для формирования средств и способов политики «новой публичной дипломатии»

 

… автоматизма в развитии международной обстановки в мире нет[1]

С. Лавров, министр иностранных дел РФ

 

… перед стратегией не обязательно ставятся только одна цель – добиться военного разгрома противника (правительство) … может поставить стратегические задачи более ограниченного масштаба[2]

Л. Гарт, военный теоретик

 

Субъективный фактор – роль личности – в политике, дипломатии и военном деле в истории человечества существовал всегда, однако именно в XXI веке этот субъективный фактор выделился в самостоятельную объективную группу, которая (наравне с другими объективными группами факторов) стала постоянно и на законном основании влиять на формирование того или иного сценария развития МО или ВПО. Это произошло из-за резкого усиления в середине XX века значении НЧК и его институтов. Собственно говоря, концепция ноосферы, озвученная В. Вернадским в начале 40-х годов, предсказывала именно развитие в этом направлении: творческая человеческая деятельность превратилась в объективный фактор развития[3].

Очевидно, что такое развитие не могло не отразиться на средствах и способах, используемых в политике, прежде всего силовых средствах и способах, интеграция которых идет в политике «новой публичной дипломатии» западной ЛЧЦ. В этой связи необходимо прежде всего зафиксировать место и роль субъективных факторов – НЧК и их институтов – в процессе формирования МО. Очень точно об этом сказано в Стратегии национальной безопасности США: «Мы будем лидировать в мире с помощью собственного примера. Примера силы наших институтов и уважения к закону и демократическому управлению, наших ценностей и их продвижения в мире»[4].

ОсновФактФормМО[5]

Из рисунка видно, что традиционно существуют известные(но не всегда явные) три группы объективных факторов, формирующих МО, и одна группа – субъективных факторов, – появившаяся в конце XX – начале XXI века в качестве самостоятельной группы. Ее возросшее влияние на формирование МО связано с развитием значения национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов, которые в XX веке превратились сначала в главный фактор экономического и социального развития человечества[6], а позднее и в широкий набор средств и способов влияния на МО и даже ВПО, прежде всего потому, что они ориентированы непосредственно на человека и на область управления – политическую элиту. Эти новые средства (электронные и сетевые СМИ), интернет и его производные (Веб 2.0 и Веб 3.0), средства связи и пр. значительно опережают в своем развитии способы их использования в общественно-политических целях. Так, массовое применение Веб 2.0 с подачи государственного секретаря США Х. Клингтон началось менее 10 лет назад, превратившись к 2016 году в мощный политический инструмент.

Учитывая, что наиболее приоритетной политической целью в XXI веке стали правящие элиты наций и государств, новые средства и способы влияния на НЧК, общество, его институты превратилось в наиболее эффективный набор политических инструментов, который занимает главное место в политике «новой публичной дипломатии»

В стратегии ведущих западных государств в XXI веке произошли два качественных изменения в основных областях – целях стратегии и средствах стратегии, – что, естественно, неизбежно отразилось и на смене способов применения тех или иных средств. Как, впрочем, и всегда способы (военное и политическое искусство) появлялись вслед за средствами.

Резко возросла в XXI веке тех средств, которые могут являться инструментами влияния НЧК на политику. Так, например, университеты превратились в мощные инструменты влияния не только внутри страны (спорят, например, о том, кто сильнее лоббирует кандидатов на пост президента США от Демократической партии – кланы Кеннеди, Клинтона или Гарвард), но и за рубежом, которые по степени своего влияния соперничают с государственными институтами. Достаточно сказать, что объем финансирования крупного университета ССША равен российскому федеральному бюджету на образование.

В еще большей степени это влияние НЧК и его институтов чувствуется на политической позиции наиболее активной части общества – среднего и особенно креативного класса, – формирующих политическую повестку дня уже не только в развитых, но и развивающихся государствах. Так, идеи и средства (сетевые СМИ, например) креативных слоев населения, которые были соответственно настроены, играли ведущую роль в «цветных революциях» в Грузии, Египте, на Украине и др. странах.

Ниже мы подробнее рассмотрим способы формализации количественных, а также качественных оценок трех основных групп объективных факторов[7], формирующих МО и ВПО. Здесь же важно подчеркнуть, что воздействие на МО группы субъективных факторов влияния (чье значение в XXI веке существенно возрастает) может быть измерено только качественно. Это – намерения («intentions»), симпатии, предпочтения, системы ценностей и личные интересы отдельных личностей: политических лидеров и других представителей правящих элит, а также влияние институтов развития НЧК, которое не всегда легко определить, хотя оно и огромно.

Если четыре группы объективных факторов можно систематизировать анализировать, а их развитие прогнозировать, то влияние группы субъективных факторов необходимо учитывать иными способами, требующими самостоятельного теоретического и методологического обеспечения, а, главное, – политического внимание.

Очевидно, что даже официальные взгляды, какими является, например, Военная доктрина РФ, выражают в лучшем случае более точный и обоснованный подход, который, однако, является всего лишь точкой зрения, позицией одной части правящей элиты в конкретный период времени[8]. Так, уточненная Военная доктрина России, принятая в декабре 2014 года, является именно уточненным вариантом Военной доктрины 2010, а та – Военной доктрины 1999 года. Примечательно, что между двумя последними вариантами Военной доктрины прошло чуть более 4 лет, однако развитие ВПО потребовало новой редакции. Не случайно и то, что в новой редакции наибольший приоритет уделен описанию «мирового развития» и «глобальной конкуренции», «перераспределению влияния в пользу новых центров экономического роста и политического притяжения», а также «соперничества ценностных ориентиров»[9].

В действительности суть современного процесса формирования МО и ВПО вытекает из противоборства локальных цивилизаций и формирования соответствующих сценариев развития будущей МО и СО и будущих войн, т.е. во многом из ценностного противоборства, борьбы за лидерство, т.е. в конечном счете понимание элит. Она имеет мало общего с прежними представлениями об отношениях государств в XX веке и, тем более, попытками их прогноза на будущее. Эта новая суть МО прямо вытекает из признания качественно нового характера военно-политической и международной обстановки, а также принципиально новых средств вооруженного насилия. Признание того, например, что МО и ВПО в XXI веке качественно, радикально отличаются от обстановки в XX веке. Эта новая суть требует рассматривать новую парадигму МО, а не механически экстраполировать МО, сложившуюся в XX веке, на XXI век, что особенно заметно на той части МО, которая непосредственно относится к ВПО:

– соотношение и расстановка сил в мире (включая военные) становится совершенно иной: формируются новые центры силы на базе ЛЧЦ и их коалиций; это хорошо понимают лидеры западной ЛЧЦ, которые пытаются в том числе силовыми средствами сохранить контроль над МО и ВПО;

– произошла революция в средствах ведения войны (ВиВТ), когда системы управления, связи и разведки стали решающими характеристиками, определяющими эффективность ВС и военной силы;

– радикально изменились способы ведения войны (военное искусство);

– появились совершенно новые пространства для ведения войн, прежде всего, воздушно-космическое, глобальное (на море и суше), информационное;

– изменилось представление о времени, необходимом для начала и ведения войны, а также множество иных представлений.

Эти и другие радикальные изменения привели к качественному изменению не только всего характера СО, войн и конфликтов, сделав их частями, производными от глобальных цивилизационных факторов, что ярко проявилось в концепции «сетевой войны»[10]. Это же, в свою очередь, стало мощным стимулом для усиления влияния субъективного фактора на формирование МО.

Война – как высшая форма социального конфликта – обладает множеством решающих субъективных особенностей, которые затем влияют уже на более высокие уровни формирования ВПО и МО. Достаточно привести примеры войны 2014 года на Украине, где эти особенности проявились очень ярко. Так, появление небольшой патриотической группы решительных людей во главе с И. Стрелковым в Славянске привело к началу вооруженного восстания и изменению в конечном счете не только ВПО, но и МО во всем регионе. И, наоборот, отсутствие такой активной группы в Харькове и Одессе не позволило «сепаратистам» оказать достаточное сопротивление и захватить власть.

В итоге формирование всей СО, а затем и ВПО и МО вокруг восточных регионов Украины стало следствием во многом субъективного частного случая – решимости нескольких десятков людей, возглавлявшихся И. Стрелковым. Более того, до этого, в Крыму, произошло ровно то же самое: несмотря на противодействие объективных факторов (власть, ресурсы, вооруженное насилие и т.п.), субъективная воля отдельной группы граждан Крыма в короткие сроки изменила стратегическую обстановку, затем – военно-политическую обстановку и, наконец, международную обстановку вокруг Крыма, втянув в себя все сколько-нибудь влиятельные субъекты, объективно формирующие МО.

Субъективность, таким образом, выражается в сознательном приближении, даже интеграции особенностей стратегической обстановки (т.е. конкретных условий силовой и вооруженной борьбы) с международной обстановкой. В XXI веке прежняя жесткая логика и иерархия МО–ВПО–СО меняется на «смыкание флангов» – при формировании сценариев МО и СО. Средством для этого становится сетевая и сетецентрическая война, которые трансформируются из средства политики в важнейшие атрибуты и особенности. Этот феномен хорошо виден на примере войны в Сирии, где произошла интеграция средств «новой публичной дипломатии и информационно-психологической войны, с одной стороны, и вооруженных действий ВКО РФ, Сирии, Ирана и курсов, – с другой.

Растущее значение субъективных факторов особенно важно учитывать с точки зрения возможности влияния на правящие элиты отдельных государств и разработки специальных средств и методов такого влияния в качестве политических инструментов. Так, например, информационно-психологические средства воздействия на представителей правящей элиты, меры ограничения их доступа к финансовым ресурсам, банковским активам, счетам за рубежом, выезды в служебные и частные зарубежные поездки и т.д. можно с полным основанием рассматривать как средства влияния на отобранных специально представителей правящей элиты, что наглядно было видно на примере санкций в отношении отдельных деятелей РФ в 2014–2016 годы. Введение, «дозирование» и распространение этих санкций на отдельные группы лиц и корпорации превратилось в систему мер принуждения представителей правящей элиты России в рамках политики «новой публичной дипломатии».

Постепенно происходила интеграция всех силовых средств политического влияния и воздействия в некую стратегию, которая охватывает индивидуальные, даже частные объекты и весь возможный спектр воздействия, получившую название «сетецентрическая стратегия». Этот военный термин, предполагающий интеграцию систем разведки и управления со средствами поражения, оказался очень удачным для иллюстрации новой военно-политической стратегии западной ЛЧЦ.

Суть современной сетецентрической, системной и «сетевой войны» (которая не имеет начала и конца, ведется постоянно, без формального объявления войны и соблюдения каких-либо договоренностей) заключается в максимально широком использовании любых средств – политических, экономических, информационных, психологических, военных и других для достижения конечной и глобальной геополитической цели. Естественно, что в такой широкий спектр средств входят и средства, которые относятся к «нетрадиционным» военным средствам – подготовки экстремистских и террористических групп на территории противника. В СССР и России такая подготовка велась особенно активно с конца 80-х годов XX века[11].

Суть этой стратегии также выражается в том, что силовые и военно-силовые (вооруженные) действия ведутся не только системно, но и одновременно, и скоординировано на всех уровнях, против множества целей, как правило, изначально, либо планируются такими с самого начала. В самом общем виде эта суть может быть выражена в следующей матрице «сетевых войн», где масштабы и интенсивность применяемых средств условно распределены от 1 до 20:

Из этой матрицы видно, например, что собственно военные и военно-технические средства используются параллельно и в разных масштабах с другими силовыми средствами, что отражало суть сетевой войны против России на данном (2014–2016 гг.). При этом акцент делается очевидно на силовых (информационных, экономических) мерах, а вооруженные средства используются пока ограниченно, в рамках спектра специальных мер – создания оппозиционных и экстремистских, а также (при возможности) террористических групп на территории противника.

Конфликт на Украине в этом смысле был очень показателен: не только госсекретарь США, но и его пресс-секретари (вспомним «псакизмы») и даже ООН, ОБСЕ и другие международные институты, «вдруг» претерпели мгновенную трансформацию, превратившись в средства ведения не «чистой»политики, а сетецентрической войны на стороне западной ЛЧЦ.

Автор: А.И. Подберезкин

[1] Лавров С.В. Выступление С.В. Лаврова перед членами Совета по внешней и оборонной политике России 12 апреля 2016 года.

[2] Гарт Л. Стратегия непрямых действий. – М.: АСТ, 1999 / http://militera.lib.ru/science/liddel_hart1/index.html

[3] Впервые я об этом феномене писал: Подберезкин А.И. Ответственность вперед смотрящих / Техника молодежи, 1982. – № 2.

[4] National Security Strategy. – Wash.: GPO, 2015. February. – P. 3.

[5] Подберезкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. – М.: МГИМО (У), 2015. – С. 101–102.

[6] См. подробнее: Подберезкин А.И. Национальный человеческий капитал: монография в 3 т. Т. 1–3. – М.: МГИМО (У), 2011–2013 гг.

[7] Подберезкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. – М.: МГИМО (У), 2015. – С. 102.

[8] Подберезкин А.И., Султанов Р.Ш., Харкевич М.В. Военно-политические аспекты прогнозирования мирового развития: аналитич. доклад [и др.] М. : МГИМО-Университет, 2014. – С. 50–51.

[9] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Президентом РФ В. Путиным 19 декабря 2014 г. / офиц. сайт Президента РФ / www.Президент.рф. 26 декабря 2014 г.

[10] Подберезкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. – М.: МГИМО (У), 2015. – С. 13–15.

[11] Подберезкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. – М.: МГИМО (У), 2015. – С. 31–32.

 

26.03.2017
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • Глобально
  • XXI век