От «защиты демократии» до прагматической защиты глобальных интересов США: универсальный военно-политический модуль

 

В условиях обозначившейся перед США нехватки ресурсов одной из доминирующих тенденций… стал отказ от стремления к парированию каждой из отдельных угроз специальным набором систем и переход к интеграции всех имеющихся и создаваемых средств в единую систему с открытой модульной архитектурой…[1]

В. Коровин, эксперт ЦВПИ

 

Строительство системы и модульной архитектуры американской внешней и военной политики в ХХI веке началось не сразу. Первые попытки глобальной реакции США в условиях однополюсного мира, предпринятые с 2001 года, показались успешными, но затем, когда ситуация стала выходить из-под контроля (из-за расползания террористических банд и вмешательства России в Сирии), Вашингтон был вынужден менять стратегию и модель своей политики в мире, делая ее более универсальной и системной как во внешнеполитической, так и в военной областях.

В основе американской силовой политики, как всегда находился интерес правящей элиты страны, но трактовка этого интереса в отдельные периоды менялась в зависимости от реализации того или иного варианта сценария реализуемой политики. В частности, если говорить о внешней политике США в последние 16 лет (после 11.09.2001), то она была скорректирована от глобально-бессистемной (« защиты демократии и системы ценностей») при Буше к более системной, универсальной и внешне простой формуле «борьба с терроризмом», — при Трампе. Произошло де-факто некоторое возвращение внешней политики от принципа «избирательной легитимности» (когда США пытаются объявить другим  субъектам МО, что можно, а что нельзя) к принципу «ограниченного суверенитета» (когда США признают ограниченность своего влияния)[2].

Естественно, что воспринимать эту формулу в чистом виде нельзя, но смещение акцентов говорит в пользу сокращения глобальных военно-силовых обязательств США. Так, 11 сентября в США. В обращении к нации, которое было сделано в октябре 2001 года, тогдашний глава Белого дома Джордж Буш-младший заявил, что в ответ на покрывательство «Аль-Каиды» (запрещена в РФ) целью Вашингтона станет Афганистан, однако борьба с терроризмом этим не ограничится. «В этом конфликте нет нейтральной территории, — пояснил 43-й президент США. — Если какая-либо власть спонсирует бандитов и убийц невинных людей, она сама становится в один ряд с бандитами и убийцами». Он уверил: «Мы защищаем не только наши драгоценные свободы, но и свободу людей во всем мире — жить и воспитывать своих детей вне страха»[3].

Подобная амбициозная цель означала, что США публично заявляли о своем праве вмешиваться с помощью силовых средств политики в любые события, происходящие в любых странах. Это ничто иное как открытый и откровенный шантаж и диктат, который должен был стать политической мотивацией для военно-силового вмешательства в любом районе мире. Что и произошло практически немедленно в Афганистане. Но не только. Даже агрессия Грузии 2008 года стала по сути дела закономерным следствием такой политики потому, что была обеспечена подготовительными шагами США.

Естественно, что подобный глобальный «замах» потребовал огромных ресурсов. Их масштаб не стал катастрофическим (как во времена вьетнамской войны), но весьма существенным для военного и федерального в целом бюджета страны. Вмешательство на Ближнем Востоке и в Центральной Азии нанесло урон Соединенным Штатам не только с точки зрения человеческих жизней (в одном только Афганистане начиная с 2001 года погибло свыше 2,3 тыс. военных), но и с точки зрения финансовых затрат. Исследовательская группа Конгресса США определила, что афганская и иракская кампании стоили американским налогоплательщикам всего около 1,6 трлн. долл.

Однако открытое вмешательство США в дела государств Северной Африки и Ближнего и Среднего Востока привело не только к желательным результатам — дестабилизации и ликвидации относительно самостоятельных режимов, — но и развитию не подконтрольных уже США ими  же созданных террористических сил исламской ЛЧЦ. Это, в свою очередь, заставило западный мир вплотную заняться своей безопасностью и пересмотреть свои политические приоритеты. Яркая тому иллюстрация — президент Сирии Башар Асад, который на фоне преступлений и бесчинств самопровозглашенного «халифата» перестал быть главным объектом ненависти западных лидеров.

В конечном счете, США поняли, что их обязательства по «демократизации и благоустройству» планеты несут слишком серьезные издержки, которые недопустимы на фоне роста влияния других субъектов ВПО, и которые требуют корректировки. Первая такая корректировка произошла при Обаме, который несколько сократил абсолютные размеры военного бюджета США, выросшего почти на 100% за предыдущие годы.

Но речь в конечном счете идет не о сокращении военных расходов, а об их упорядочении при одновременном увеличении. В 2017 году, объявляя о вынужденном военном усилении Соединенных Штатов в Афганистане, президент Дональд Трамп помимо традиционных (в духе политического мейнстрима США) ремарок о необходимости борьбы с терроризмом и о негативных последствиях внезапного ухода западных военных с афганской территории сказал и довольно нехарактерную для американского официоза вещь. «Мы не занимаемся национальным строительством — мы убиваем террористов, — провозгласил 45-й президент США. — Мы больше не будем использовать американскую военную силу для того, чтобы выстраивать демократии в далеких местах или пытаться перестроить другие страны по своему образу и подобию. Эти дни уже прошли»[4].

Автор: А.И. Подберёзкин


[1] Коровин В. Вашингтон строит глобальную систему ПРО / «Алмаз-Антей», 2016. – № 4. — С. 5.

[2] Введение в прикладной анализ / под ред. Т.А. Шаклеиной. — М.: Аспект Пресс, 2014. — С. 34.

[3] Афганская стратегия Трампа и  дело мира // Независимая газета.  11 сентября 2017 г

[4] Там же.

 

19.03.2020
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • США
  • XXI век