Когда превосходство Запада исчезнет, большая часть его могущества просто-напросто испарится, а остаток будет рассеян по региональному принципу между несколькими основными цивилизациями и их стержневыми государствами[1]

С. Хантингтон, политолог

Летом 2020 года одновременно появились две статьи – Секретаря Совета Безопасности Росси Патрушева и заместителя Председателя Совета Безопасности Д. Медведева, в которых были озвучены два разных подхода к стратегии развития России (хотя прямо об этом и не говорилось). Такой подход, ставящий ценность согласия с Западом во главу угла, характерен для статьи Медведева. И, напротив, статья Патрушева мало того, что не ставит во главу угла коронавирус, посвящая ему лишь малую долю текста, она еще и ставит под сомнение саму необходимость для России во всем и всегда соглашаться с «общечеловеческими» (а, на поверку, навязанными Западом) ценностями. Первый подход – в статье Медведева – может оцениваться как стратегический отказ от выработки собственного концептуального видения, заимствование концепций из «общечеловеческой» копилки, не задумываясь над тем, кто их туда положил.

Путь же, предлагаемый Патрушевым, более труден, но и более достоин, ибо включает необходимость взвешивать и обдумывать ценности, не соглашаясь признавать полезным все, что помечено ярлыком «общечеловеческого»[2].

Пессимистический для Запада сценарий развития МО и ВПО, спрогнозированный С. Хантингтоном, естественно, не устраивает правящие круги этих стран, которые предполагают активное противодействие его развитию, прежде всего, с помощью сохранения созданных ими военно-политических и финансово-экономических систем. Иными словами, развитие ВПО в желательном для западной коалиции направлении может, как им представляется, минимизировать последствия изменения в соотношении сил между ЛЧЦ и их центрами силы и коалициями.

В современный период усиления силового противоборства между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ) и их военно-политическими коалициями, как увидим, происходит радикальное изменение особенностей и характера силовой борьбы между субъектами МО и ВПО, которая во многом акцентируется на когнитивно-информационной и информационно-психологической области[3]. Основные особенности современной гибридной (информационной, психологической, кибернетической, экономической, финансовой, политической) войны в сочетании с горячими региональными конфликтами состоят, в частности, в следующем[4]:

– они ведутся без всякого объявления войны, либо маскируются действиями, направленными якобы на защиту международного права, либеральных ценностей и т. п. Типичными примерами таких войн стали войны США и западной коалиции в Центральной Азии;

– такие войны могут не иметь ни точного начала, ни конца, они носят перманентный характер. Так, в войне США в Афганистане и Ираке нет точной даты начала и соответственно нет даты окончания;

– предпринимаемые действия во всех сферах гибридной войны носят неожиданный и нередко весьма быстрый характер. Классический пример – война США в Афганистане и Сирии;

– отсутствие каких бы то ни было правил ведения войны и норм международного права, решающая роль «права силы», использование в своих целях частных корпораций (включая и наиболее крупные корпорации на рынке информационных и интернет-услуг) и неправительственных организаций;

– решающая роль борьбы за сознание и умы людей, прежде всего молодежи;

– целенаправленное и массированное разрушение национальной идентичности противника, чувства принадлежности к своему народу, единства общества, его системы ценностей, традиций, социальных норм;

– прямой подкуп или шантаж части элиты противника;

– систематическое разрушение экономической и финансовой системы противника с помощью различных санкций, экономических и финансовых диверсий, инициирования массового бегства капиталов;

– провоцирование и финансирование внутренних государственных переворотов, «цветных революций» с целью изменения политического режима[5].

Как показывает экономический, политический и ситуационный анализ, гибридная война политических и транснациональных элит США против России не прекращалась со времен холодной войны, но особенную интенсивность она приобрела с начала 2014 г., причем ее накал и масштабы постоянно увеличиваются. Конечная цель этой войны, как и при Р. Рейгане и М. Тэтчер, состоит в том, чтобы (как это и произошло в СССР) сменить в России любым способом политическое руководство, либо заставить его пойти на серьезные уступки в области суверенитета. Т. е. фактически капитулировать, а затем окончательно ослабить суверенитет и, если удастся, расчленить страну. «Выбив» Россию из российско-китайского тандема, США рассчитывают подчинить себе и РФ, и Китай, и другие страны[6].

В этой войне Соединенные Штаты уже задействовали огромное количество аналитических и других центров, спецслужб, разведывательных организаций, изобретающих все новые и новые средства давления на Россию. В такой войне используются все способы и преимущества США (особенно в финансовой сфере). Тем не менее, несмотря на то, что первые месяцы 2018 г. продемонстрировали расширение масштабов и обострение этой войны, очень вероятно, что самая острая и самая тяжелая для России ее фаза начнется несколько позже, возможно, в 2020–2022 гг. (то есть после новых выборов президента в США). Таким образом, у России очень мало времени для того, чтобы подготовиться к самой опасной фазе гибридной войны, в которой будут использоваться новейшие информационные, военные и политические технологии, а также «тяжелая артиллерия» финансовых санкций, которая требует самого пристального анализа и тщательного стратегического планирования[7].

Важно, что примерно на период 2025–2029 годов приходится и время, которые математики и другие учёные соотносят с наступлением «точки абсолютных» перемен, математической сингулярности, когда качественные изменения в основных сферах деятельности всей человеческой цивилизации будут наступать настолько быстро, что между ними практически не останется «фазовых переходов», которые прежде насчитывали тысячи и сотни лет[8]. Так, например, технологическое развитие вступило именно в такую фазу, но именно в неё превращается и экономическое, и демографическое развитие. Эти перемены уже вступили в свою качественную новую фазу, когда прямая экстраполяция с помощью традиционных методов становится уже бесполезной.

Нужны – и в этом С. Хантингтон был абсолютно прав – новые попытки разработать практически полезные для реальной политики парадигмы. Таким образом, современный характер силового противоборства во многом предопределяется именно цивилизационным характером отношений между ЛЧЦ и их центрами силы[9]. Это означает как смену основных, наиболее приоритетных политических целей, так и средств, и способов их применения. Так, заметно сократились возможности политико-дипломатических средств, но резко выросло значение силовых, информационных (особенно сетевых), а сам характер противоборства стал бескомпромиссным, отрицающим промежуточные и временные соглашения[10].

Сказанное означает, что для сохранения национальной идентичности и суверенитета России предстоит пересмотреть прежде всего своё отношение к национальной безопасности, которую следует рассматривать с цивилизационной точки зрения – успешного (опережающего) развития[11] российской ЛЧЦ. «Успешность» такого развития будет определяться темпами развития НЧК и его институтов, которые, в свою очередь, измеряются количественными и качественными показателями, способностью создавать, воспроизводить и сохранять свой творческий потенциал и систему ценностей.

Автор: А.И. Подберёзкин