Из всех деяний человеческих война есть в значительной степени волевое, чем умовое[1]

М. Драгомилов, военный теоретик

С точки зрения теории и методологии военно-политического анализа для лиц, принимающих политические решения, важно понимать, что формирование того или иного сценария МО происходит не только под влиянием отношений между основными группами факторов, формирующих МО, – субъектов, акторов и тенденций, – но и при решительном влиянии развития тех или иных сценариев ВПО, более того, их конкретных вариантов, частей и последствий, которые выражаются в изменениях стратегической обстановки – СО (глобальной, региональной, на отдельных ТВД), а также конкретных войн и военных конфликтов, включая не военные силовые конфликты между самыми разными субъектами и акторами. Иными словами, международная политика и обстановка в мире развиваются не «сами по себе», исходя только из особенностей отношений между субъектами МО и дипломатической специфики, но и под влиянием объективных и субъективных особенностей ВПО и СО, которые порой оказываются гораздо сильнее реалий международной политики. Лучше всего эту особенность формирования МО выразил Наполеон, который самыми важными факторами мировой политики считал «большие батальоны» («любовь 150 тысяч солдат» и т. п.) или И. Сталин, который как-то поинтересовался «сколько дивизий у Ватикана?

На самом деле преувеличение значение военного фактора для формирования МО также опасно, как и переоценка политических факторов, имевшая место, например, при М. Горбачёве. Обе эти крайности искажают реальность, которая заключается в том, что:

– ВПО является составной и органичной частью МО, его производной и вступает в противоречие как частное и общее в политике, как стратегия и тактика;

– ВПО само находится под сильнейшим влиянием СО, существующих и потенциальных войн и конфликтов, т. е. реалий, сложившихся в существующих международных условиях, которые нередко зависят не только от военных и военно-технических, но и международных особенностей – позиции других государств, поставок оружия и другой военной помощи, санкций ООН, финансово-экономической помощи акторам-участникам конфликта и т. п.

Таким образом, на формирование сценария МО оказывали влияние два основных процесса: развитие отношений, тенденций и процессов внутри человеческой цивилизации и МО, с одной стороны, и результаты развития ВПО, СО, «военные итоги» войн и сражений, – с другой. Нередко в основе этих процессов находятся разные приоритеты интересов: для формирования МО это могут быть общечеловеческие (гуманитарные, биологические, экологические и иные) интересы, а для ВПО – преимущественно национальные, государственные, экономические, внутриполитические и иные интересы. Далеко не всегда эти группы интересов органично сочетаются. Так, с экологической точки зрения Китай, например, должен быстро сократить выбросы в атмосферу углекислого газа, а с экономической точки зрения это означает дополнительные огромные расходы и сворачивание промышленного производства.

Нередко за этими интересами стоят разные группы правящей элиты государства, которые влияют на формирование приоритетов. Это хорошо видно на примере борьбы этих групп в США при Д. Трампе, которая выражалась в 2016–2020 годах в приоритетах части правящей элиты страны, ориентированной на производственный сектор и реальную экономику в отличие от приоритетов глобальной экономики и, соответственно, глобального лидерства.

Некая итоговая составляющая развития этих двух процессов – политического, экономического гуманитарного и пр., с одной стороны, и военного (военно-экономического, военно-технического), с другой, представляет собой в итоге новый сценарий, (но чаще какой-то отдельный конкретный вариант) развития МО и, соответственно, ВПО.

Это противоречие, вероятно, выражается чаще всего на конечном этапе формировании того или иного варианта доминирующего сценария развития МО, вступая порой в противоречие с развитием ВПО и нередко СО, войн и отдельных конфликтов. В этом случае, как правило, говорят о «политической целесообразности», «политическом решении» и т. п., аргументируя нелогичность, опасность, вредность (или даже преступное пренебрежение) реалиями ВПО. Иногда такое политическое решение принимает самые неожиданные формы (как, например, ввод войск гитлеровской Германии в Югославию в 1941 году), которые порой противоречат развитию базового сценария внешней политики, стратегии и МО.

В ряде случаев противоречия между развитием того или иного варианта сценария МО и конкретной СО в регионе, стране или в мире может достигать огромного значения, когда под сомнение могут быть поставлены стратегические задачи. Так, перед кампанией в Европе в 1813 году М.И. Кутузов и многие из окружения императора Александра выступали против похода по самым разным причинам, но, прежде всего, из-за того, что армия была обессилена и измотана (что, кстати, потом и подтвердилось), а также из-за неясных политических перспектив, однако император преследовал глобальные политические цели «освобождения Европы» и создания новой антинаполеоновской коалиции с Австро-Венгрией и Пруссией, ради которых он откровенно игнорировал политические и военные реалии[2]. При этом император Александр, что в конечном счёте всё будет решать грубая военная сила. Он говорил: «Дипломатам почти нечего делать в наше время. Исход событий решает меч!». Между тем, Англия брала на себя обязательство оплатить военные расходы 6-ой коалиции, т. е. финансировала продолжение войны со своим главным противником не только в Европе, но и в колониях.

Политические цели России и Англии, а также Пруссии (отчасти Австро-Венгрии) во многом совпадали, но военные возможности и ВПО не вполне им соответствовали, что и показало сражение 14–15 августа у Дрездена и пассивный ход военных действий в первой половине того года.

Другой яркий пример противоречий между развитием сценария МО и ВПО встречается в мае 1940 года, когда наступление Германии в северной Бельгии привело к окружению войск англо-французской коалиции в районе Дюнкерка. Гитлер лично принял политическое решение, предоставив возможность для эвакуации 338 226 человек в Англию (хотя и без вооружений и техники), что, по мнению Э. фон Манштейна, стало «решающей ошибкой Гитлера». В качестве одного из мотивов приводится политический расчет Гитлера на то, что это позволило бы заключить мир с Великобританией. Были, как считается, и другие, уже военно-технические, причины (неудобный рельеф для танкового наступления, гарантии уничтожения судов со стороны ВВС Геринга и др.).

В любом случае, анализируя развитие того или иного сценария МО, мы видим, что в выборе конкретного варианта реализации этого сценария решающая роль принадлежит соображениям военно-политического характера. Другими словами, сам по себе сценарий развития МО предопределяется факторами и тенденциями, составляющими его сущность, структуру и характер отношений между ними, но вариант этого сценария во многом находится под влиянием конкретных военно-политических особенностей. В современный период это наглядно подтверждается примерами войн США в Афганистане и в Ираке, где политическая задача по своей сути была одна и та же – свержение режимов талибов и Хусейна, – но военно-силовое решение разное: в первом случае это была прежде всего операция ЦРУ и местных противников талибов, а во втором случае – масштабная военная экспедиция всех вооруженных и специальных сил США и их союзников. Хотя общие сценарии развития МО – военно-силовые – были одинаковы, но их варианты – разные. Соответственно разными были и международно-политические, и военно-технические и экономические последствия и особенности и издержки, которые в сотни раз отличались друг от друга. Выбор правящей элитой США масштабного силового варианта в случае с Ираком, как позже оказалось, был не оправдан[3]. Он стоил США более 1000 млрд. долларов и в итоге привел к появлению запрещенной радикальной организации Исламского государства, т. е. огромным негативным последствиям[4].