Возможные последствия для России перехода от однополярности к многополярности

Существует ряд возражений против жесткой дихотомии между политикой и наукой[1]

Авторы толкового англо-русского политического словаря

Развитие ЛЧЦ и новых центров силы будет иметь для ВПО в мире как позитивные, так и негативные последствия. Этот очевидный и даже банальный факт, однако, отнюдь не позволяет нам сделать предположения о характере и масштабе этих последствий[2]. Это – просто факт, который важно признать потому, что «многополярность» рассматривается пока что исключительно как положительное явление современности и будущего. Просто потому, что это понятие антоним «однополярности», существующей сегодня в мире. Но уход от одного опасного состояния ВПО к другому может быть не уход в безопасность, а в еще большую опасность. Об этом пока что говорят очень мало. Между тем уже сегодня могут настораживать определенные возможные последствия будущей многополярности[3].

Пример темпов роста ВВП Китая всего за 5 лет, который каждый год прибавлял в объёме примерно всей экономики России

[4]

Сохранение темпов роста ВВП КНР, США и Индии после 2025 года будет равнозначно всему объему экономики России. Но, главное, мы не можем прогнозировать военно-политических последствий этого развития.

Расходы на оборону КНР в эти годы росли БЫСТРЕЕ прироста всего ВВП.

Как следствие расходы на оборону стран лидеров будут расти опережающими темпами:

[5]

Особенно быстрыми темпами растут новые, наукоёмкие отрасли экономик, что хорошо видно на примере подотраслей интернета вещей, измеряемых до 2025 года в триллионах долларов.

Ситуация с разницей в уровнях развития в наукоемких областях России и других ЛЧЦ  намного хуже, чем в целом в экономике.

[6]

Неравномерность в развитии основных субъектов ВПО видна хорошо на временном отрезке с 1990 года, но особенно после 2008 года, т.е. за последние десять лет. Как видно из графика, с 1990 года нарастание отставания России от США, КНР и Индии происходило нарастающими темпами.

Учитывая, что динамика роста ВВП и демографических факторов после 2018 года вероятно остается для России такой же негативной,  растущее отставание России превращается в геополитическую угрозу национальной безопасности. Об этом ясно сказал в своём послании ФС РФ В.В. Путин 1 марта 2018 года.

Формируется ускоренно цивилизационная угроза!

Именно с 1990 года отставание России становится не только относительным, но и абсолютным, что хорошо видно в сравнении с двумя «провалами» – гражданской и Великой отечественной войной.

Революция и Гражданская война остановили развитие России на 15–20 лет. А компенсация этого отставания произошла в годы Великой депрессии, когда Россия оказалась рынком сбыта для терпящих кризис перепроизводства европейский стран и США.

Сверхзадача – не допустить таких провалов в период до 2025 года!

Если относительно последствий – негативных и позитивных – развития западной ЛЧЦ мы можем строить какие-то предположения и даже долгосрочные прогнозы, то в отношении будущей политики других ЛЧЦ, о которых мы знаем чрезвычайно мало, мы не имеем сколько-нибудь точных научных знаний и вынуждены полагаться на субъективные представления и рассуждения, относящиеся не столько к научной, сколько религиозной, культурно-исторической, психологической и другим областям, в которых выражены особенности развития тех или иных представителей ЛЧЦ[7].

Между тем очень быстрое экономическое развитие некоторых ЛЧЦ уже привело к не менее быстрому социально-политическому, научно-техническому и военному развитию этих новых влиятельных субъектов ВПО, что неизбежно приведёт к росту их внешнеполитических амбиций и военных возможностей. Об этом уже наглядно свидетельствует не только результат развития Китая и Индии, но и Пакистана, Индонезии, Мексики и целого ряда других стран[8]. Они достаточно быстро превращаются во влиятельных субъектов региональной и даже мировой политики, а прогнозы их экономического роста можно (с определенной степенью условности) экстраполировать на государственную мощь и внешнеполитические амбиции к середине века.

[9]

В частности уже видно, что «первая десятка» экономических стран-лидеров к 2050 году будет выглядеть по-иному. Причём в первой пятёрке останется только одно западное государство – США, т.е. традиционные страны, формирующие сегодня «лицо мира» – ОЭСР, – станут державами второго эшелона. Этот сдвиг в расстановке сил можно сопоставить со сдвигом в начале ХХ столетия, когда традиционные лидеры мира – Великобритания, Франция и Германия – вдруг превратились в державы второго эшелона, сохранившие лишь некоторые атрибуты бывших стран-гегемонов.

Более того, оказывается, что и во втором эшелоне их могут потеснить державы, о которых в прежние годы не было принято говорить как о факторах решающего влияния на формирование повестки дня МО и ВПО: Вьетнам, (возможно) объединенная Корея, Филиппины, Нигерия, Египет, Турция и целый ряд других государств могут вплотную приблизиться к странам-лидерам, образовав мощный «второй эшелон».

Сказанное означает, что по сути дела образуется не 5–6 новых центров силы и ЛЧЦ, и их коалиций, а 10–12, может быть даже больше. Так, объединенная исламская коалиция (даже в случае её разделения на две части – сунитскую и шиитскую – во главе с разными лидерами) сможет вполне составить конкуренцию не только России, но и США, и Китаю, и Индии, и другим военно-политическим коалициям. Для России это может означать появление новых, помимо традиционных, «партнёров-соперников». Например, среди исламской коалиции, либо китайской, либо созданной на европейских и советских обломках коалиции во главе, например, с Польшей.

Сегодня очевидно, что Китай и Индия будут мощными экономическими центрами силы к середине века. Это понимают практически все, но если в США, осознавая эти перемены, полагаются на сохранение военно-технологического превосходства, как минимум, на обозримую перспективу, то в других странах, которые могут стать союзниками КНР и Индии, пока что эти тенденции просматриваются слабо. Между тем можно попытаться представить себе мощную коалицию во главе с Индией в бассейне всего Индийского океана, либо не менее мощную китайскую коалицию, охватывающую весь Юго-Восток и даже территорию Филлипин, Индонезии, Австралии и Новой Зеландии.

[10]

Особая роль при этом будет принадлежит новым экономическим гигантам, которые смогут в середине века, на мой взгляд, навязать свою повестку дня в мире, отодвинув в сторону не только Россию и Европу, но и США. На мой взгляд, быстрое развитие «новой семёрки» может привести к тому, что именно эта группа стран начнёт доминировать не только в экономике, но и в военно-политической области.

Эти новые страны хотят отстаивать свои интересы, в том числе, участвуя в формировании международной повестки дня, задавая свою тональность, особенно в том, что касается регионов, где формируются соответствующие центры силы – Китай, Индия, Бразилия, в известной степени Южная Африка[11]. Хотя на Африканском континенте есть страны и покрупнее, но устойчивость развития характерна пока только для ЮАР.

Повторю еще раз, это тенденция, в ходе которой новые формирующиеся центры силы берут на себя ответственность за обеспечение безопасности и стабильности в своих регионах и в целом на международной арене. Этот процесс невозможно остановить, потому что, по большому счету, многополярность – это отражение реально существующего культурно-цивилизационного многообразия современного мира и, конечно же, желаний народов самим определять свою судьбу и стремиться к установлению справедливости примерно так, как ее видели те, кто писал Устав ООН, где все основополагающие принципы, сохраняющие свою актуальность и сегодня, закреплены, являясь универсальными для всех государств.

Так, нас интересуют прежде всего военно-политические последствия будущей многополярности, в частности:

– когда военные потенциалы Китая и Индии в 2025 году станут сопоставимыми с потенциалами России и США;

– когда потенциал исламской ЛЧЦ (или её частей) станет доминировать на Ближнем, среднем Востоке и в Центральной Азии;

– когда потенциал Бразилии сможет доминировать в Латинской Америки в качестве региональной сверхдержавы.

Эти ЛЧЦ и государства отнюдь не гарантируют Россию от: [12]

– опасного развития национализма и шовинизма – китайского, индийского, исламского, бразильского и т.д.,– что уже не раз проявлялось в истории, а тем более от канализации этих амбиций во внешней политике в антироссийском направлении;

– превращение этих центров силы в «политический» ислам, буддизм и др. идеологии и агрессивные мировоззрения, которые, также как и сегодня либеральный протестантизм, будут претендовать на универсальность;

– столкновения, в т. ч. вооруженного, с российской ЛЧЦ или Россией, или нападок на этнических или неэтнических русских, как это было во время периода «дружбы» между КНР и СССР в 60-е годы, или русских погромов в Средней Азии, на Северном Кавказе и Казахстане;

– использования части населения и территории России против основной территории и нации, как это было на Украине, где за короткий период времени превратили часть граждан в русофобов. То, что это пока не является в Евразии доминирующей тенденцией, отнюдь не означает, что это будет в будущем[13].

Причем эти оценки могут иметь огромное значение не только для внешней, но и внутренней политики России. Так, рост влияния исламской ЛЧЦ неизбежно ведет к усилению политического ислама не только во всем мире, но и, в частности, в России. Свидетельством этому стали события в Мьянме и реакция на них мусульман России. Трагедия мусульман-рохинджа в мьянманском штате Ракхайн, сотни которых были убиты в столкновениях с правительственными войсками, а более 120 тыс. вынуждены покинуть страну и стать беженцами в Бангладеш, оказалась неожиданно близка российским верующим. 3 сентября в Москве на Большой Никитской улице прошел несанкционированный митинг – мусульмане протестовали против геноцида народа рохинджа, который, по их мнению, в Мьянме организованно проводят правительственные войска. Акция напротив посольства Мьянмы собрала несколько сотен: один из ее участников, выложивший видеозапись митинга в Facebook, оценил количество собравшихся в 1–1,5 тыс. протестующих. На следующий день, 4 сентября, в столице Чеченской Республики Грозном прошел еще один митинг, на этот раз согласованный и куда более масштабный. Участие в нем принял глава Чечни Рамзан Кадыров[14].

Кроме Москвы 3 сентября несанкционированный митинг состоялся еще и в Махачкале, – но и участие в них представителей Чеченской Республики. Так, в Москве у мьянманского посольства стихийно развивавшуюся ситуацию быстро взяли под свой контроль представители депутата Государственной думы Адама Делимханова. Именно они призывали собравшихся к порядку и давали команду отойти на тротуар для пропуска полицейского транспорта. Они же объявили о том, что сотрудники эвакуированного посольства не смогут принять представителей протестующих, заверили собравшихся в том, что связь с ними есть «через МИД», и организовали сбор подписей под петицией на имя российского президента, призывающей вмешаться в ситуацию в Ракхайне.

Из российских политиков – и статусных членов уммы – лишь Кадыров сумел не только отреагировать на события в Мьянме, но обратить стихийное недовольство ими себе на пользу. О борьбе за политическое представительство российских мусульман и своем видении ситуации «НГР» рассказал государственный советник 1 класса, президент информационно-аналитического центра «Религия и общество» Алексей Гришин. По его мнению, политический ислам, который вопреки расхожему мнению присутствовал в России еще в 90-е годы, в последние годы значительно радикализовался. «Сейчас момент подошел к тому, что экстремисты внутреннего ислама, захватив определенные позиции, начинают пробовать, как власть будет реагировать на те или иные вызовы, – сказал Гришин. – Внутри России существует два крупных крыла, которые претендуют на доминирование в российском исламском сообществе, – это Северный Кавказ и Татарстан с огромной территорией, контролируемой татарскими по национальности муфтиями. Ведь, кроме Северного Кавказа и Башкирии, муфтияты в регионах возглавляются исключительно муфтиями татарской национальности. На Северном Кавказе такая же роль принадлежит Рамзану Кадырову, который фактически замкнул на себе значительную часть уммы. Между президентом Татарстана Рустамом Миннихановым и руководителем Чеченской Республики, на мой взгляд, идет соперничество: кто из них, где и как будет выступать от имени российского ислама как политический лидер. Минниханов возглавил группу стратегического видения «Россия и исламский мир», в Грозном было проведено заседание этой группы, и Рамзан Ахматович стал сопредседателем этого форума. Открывшаяся в Болгаре Исламская академия претендует на всероссийский статус – Татарстан здесь перетягивает, а хадж больше перетягивает кавказский сегмент и т.д.».

Этот внутренний конфликт не может остаться не замеченным. Политолог Малашенко, например, считает, что в текущей ситуации налицо раскол российских элит, где уже есть определенное пространство для острых высказываний, на которых можно заработать политические очки. Кадыров в полной мере воспользовался им, однако последствия такого шага просчитать сложно. «В Мьянме была провокация со стороны исламских сепаратистов. Представьте себе, что завтра ИГ заявит, что поддерживает их! В какой компании тогда окажется Рамзан Кадыров? Сама ситуация потрясающая. Россия выступает за мир вместе с Китаем, но хочет выстраивать особые отношения с миром исламским, делая это в том числе и при помощи Кадырова, – а вот тут такое! России приходится даже не выбирать между ними, а сочетать одно с другим. Отсутствие нормального политического курса и взаимодействия в среде элиты порождает кавардак во внутренней и внешней политике, который Кадыров блестяще использовал»[15].

Напомню, что таких поводов может быть много. В мире зреют сотни религиозных конфликтов уже не одно десятилетие. Так, конфликт населяющих штат Ракхайн рохинджа с правительством, продолжается уже не первое десятилетие. Фактически он начался еще в 1930-е годы, тлел во время японской оккупации британских колоний (в 1942 году между рохинджа и араканцами-буддистами произошла так называемая ракхайнская бойня), а с момента провозглашения независимости страны в 1948 году присутствовал фоном во время гражданской войны, продолжавшейся в разных регионах до 2012 года. С точки зрения государства рохинджа – это потомки переселившихся в страну до 1948 года бенгальцев, которые не являются полноценными гражданами страны: так, они не могут получать высшее образование и ограничены в передвижении.

Для России, где после развала СССР выходцев-мусульман из Средней Азии и республик Кавказа стало на несколько миллионов больше, а вместе с российскими мусульманами они смогут составить к 2025 году группу численностью не менее 30 млн. человек, их политическая позиция будет иметь чрезвычайное значение. Во всяком случае уже станет ясно, что кандидаты от политического ислама смогут претендовать на лидирующие посты в российской политической системе.

Автор: А.И. Подберёзкин


[1] Политика: толковый словарь: Русско-английский. – М.: «Инфра-М», 2001. – С. 460.

[2] Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. «Переоткрытие» знания о будущем: перспективы безопасности России до 2050 года // Вестник МГИМО-Университет, 2017. – № 4. – С. 112–118.

[3] Эту сторону многополярности вообще стараются – умышленно или нет – обходить при теоретических исследованиях развития МО и ВПО. В частности, надо признать, что и исследователи из ЦВПИ в своих работах даже не обозначали её в качестве предмета исследований. См., например. Некоторые аспекты анализа военно-политической обстановки: монография / под ред. А.И. Подберёзкина, К.П. Боришполец. – М.: МГИМО-Университет, 2014. – 874 с.

[4] Бордачёв Т., Кашин В., Куприянов А., Лукьянов Ф., Суслов Д. Возвышение Римланда: новая политическая география и стратегическая культура / Доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай». Июнь, 2018 / 20784 / ru.valdaiclub.com

[5] Там же.

[6] Укрепление международной безопасности: роль парламентов / Международный форум «Развитие парламентаризма» / S4WP9ufS56PUIPw2V3McH8FRuSM2tr4h.pdf / duma.gov.ru

[7] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке / А.И. Подберёзкин; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований. – М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. – 1596 с. – С. 25–59.

[8] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания – основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018. – № 5. – С. 19–35.

[9] The long view: how will the global economic order change by 2050? – P. 4.

[10] Ibidem.

[11] Мир в ХХI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография / [А.И. Подберёзкин, М.И. Александров, О.Е. Родионов и др.]; под ред. М.В. Александрова, О.Е. Родионова. – М.: МГИМО-Университет, 2018. – С. 30–31.

[12] Там же.

[13] Подберёзкин А.И., Боришполец К.П., Подберёзкина О.А. Евразия и Россия. – М.: МГИМО-Университет, 2014.

[14] Скрыльников П. Мьянма пробудила в России политический ислам // Независимая газета, 2017.06.09.

[15] Там же.

 

22.11.2018
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • США
  • Китай
  • XXI век