Украинский кризис продемонстрировал, что мир вступил в новую реальность, определяющей характеристикой которой является конфронтация. Запад ввязался в борьбу с Россией, и это часть его противостояния со всем независимым, незападным сообществом[1]

А. Гилёв, военный эксперт

Военно-политическое противостояние ЛЧЦ в XXI веке носит во многом черты противостояния не только западной и других ЛЧЦ, но и центров силы, и коалиций, сформированных к началу XXI века на базе ЛЧЦ. Соответственно и военное искусство государств, имеющее историю и традицию, не только изменяется в военное и мирное время, но и от него устойчиво выделяется военное искусство коалиций и ЛЧЦ. Это наглядно видно на примере действий западной коалиции против Югославии, Афгани - стана, Ливии, Ирака и Сирии, а также таких акторов как талибы и ИГИЛ. Иными словами, если прежде военное искусство государства развивалось и применялось по отношению к трем видам потенциального противника, то сегодня в возрастающей степени это искусство предполагает развитие искусства коалиции относительно этих трех групп субъектов  МО.

Рис. 1

Нетрудно увидеть, что военное искусство относительно разных   субъектов   МО   должно   отличаться.   Причем     радикально.

Рис. 2. Сравнение систем военно-политических коалиций, характеризующих ВПО в мире в 1990 г. и 2016 г.

Дестабилизация в целом ряде регионов планеты, которая рассматривается западной ЛЧЦ в качестве одного из важнейших условий развития процесса, в результате которого США, и возглавляемая ими коалиция сможет полностью контролировать военно-политическую и финансово-экономическую ситуацию в мире в XXI веке, требует использования, прежде всего сил специальных операций и ВТО, а «традиционный конфликт» на Украине — вполне традиционных средств — артиллерии, стрелкового оружия и бронетанковой техники. В то же время нарастающее противостояние с Россией требует развития СЯС и ПРО.

Сохранение военно-технического и технологического превосходства рассматривается в этих условиях в качестве важнейшего средства, способного обеспечить решения этих задач.

Сравнение только военных расходов противостоящих коалиций в 1990 году и в 2016 году показывает, что:

—           соотношение военных расходов РФ и США примерно 1 : 12;

—           соотношение военных расходов ОДКБ и НАТО примерно 1 :   25;

—           соотношение военных расходов потенциальных коалиций (без учета КНР и Индии), возглавляемых Россией и США, примерно 1  : 35.

Рис. 3. Военные расходы стран-членов НАТО (в ценах 2010 года)

Рис. 4. Военные расходы относительно ВВП (в ценах 2010 года)

Рис. 5. Соотношение динамики ВВП и военных расходов

Определенное представление о существующих тенденциях последних двух десятилетий дает официальная статистика НАТО, из которой видно, что после 2008 года наблюдается оптимизация военных расходов блока и улучшение их соотношения с состоянием и динамикой роста ВВП. Причем не только у США (где это особенно заметно), но и у европейских стран[2].

Подобные тенденции свидетельствуют, на мой взгляд, о высокой эффективности политики в области обороны со стороны НАТО и всей западной ЛЧЦ, которая снижает последнее десятилетие абсолютные и относительные военные расходы на фоне некоторого роста ВВП. Это означает определенное противоречие   с усилением силовой внешней политики, если исходить из механической экстраполяции увеличения силовых элементов политики с военными расходами. На самом деле это усиление происходит за счет других силовых областей — информационной, кибербезопасности, управления, управления, когнитивной и   пр.

В этой связи становится понятным решение российского руководства о сокращении военных расходов в 2017 году на 100 млрд рублей и снижении их доли в ВВП страны до менее   4%.

Такое соотношение финансовых средств, выделяемых на нуж- ды обороны (точнее — военной политики коалиций) не переносится механически на соотношение сил в других областях — экономической, технологической, демографической и пр., — где это соотношение выражается гораздо более сложными формулами. Так, важное значение имеет, например, соотношение сил в области природных ресурсов, где оно близко к равенству (1 : 1), или геополитическому положению, где США имеют не только неоспоримые преимущества (контроль над Атлантикой и Тихим океаном), но и недостатки (удаленность от потенциальных ТВД в     Евразии).

Иными словами сравнивать количественно потенциалы с точки зрения военных расходов  бессмысленно.

Аналогичная ситуация складывается и при сопоставлении демографических потенциалов и потенциалов национального человеческого капитала (НЧК) между двум военно-политическими коалициями, которое (без учета КНР, Индии, Бразилии и ряда др. стран) равно примерно 1 : 6.

Вышесказанное означает, что вопрос о военно-стратегическом равновесии между Россией и другими центрами силы, прежде всего с западной ЛЧЦ должен исключать симметрический подход, сводящийся к простому количественному равновесию (а тем более равенству). Для обеспечения военной безопасности следует развивать как средства, так и способы, которые могут компенсировать количественное превосходство и военную мощь Запада. Тем более, если    сохраняется    качественное    и    технологическое    превосходство в области ВиВСТ, которое в перспективе (в соответствии с планами Запада) должно быть даже увеличено.

В 1990–2016 годы вопрос о соотношении сил стал принципиальным политическим вопросом, от решения которого непосредственно зависел политический и военный суверенитет государств. Его решение правящими элитами, по сути, означало выбор между суверенитетом и продолжением военно-экономического соревнования. В 1989–2000 годы эта проблема была решена в пользу экономических соображений и не в пользу суверенитета. Не только бывшие страны ОВД и СССР, но и правящая элита России сделали фактически выбор в пользу отказа от материального и финансового обеспечения военной безопасности.

Естественно, что такой политический выбор элиты М. Горбачева — Б. Ельцина привел к фактическому разрушению ВС и ОПК. Он обосновывался вплоть до 2008 года «чрезвычайно благоприятными внешними условиями» развития России и «отсутствия внешних врагов», т.е. сознательным выбором правящей элиты РФ. Причем этот выбор был сделан в условиях:

—           ведущейся фактически террористической войны против    России;

—           усиления военно-силового давления на  Россию.

Такой вектор в развитии военной политики России неизбежно не мог ни сказаться на всех ее трех важнейших    областях:

—           в военно-теоретической области наблюдалась деградация не только военной науки и образования, но и всего НЧК, занятого в ВС и  ОПК;

—           в области военного искусства сохранялись, очевидно, устаревшие представления об использовании военной силы, а, главное, невоенных инструментов политики. Так,   начиная с 90-х годов    XX века революция в средствах управления, информации и связи позволила создать такие виды и системы высокоточного оружия (ВТО), которые по своей боевой эффективности     не уступают ядерному. Это радикально изменило не только соотношение   военных   сил,   но   и   всю   геополитическую   картину в мире. Так, например, сегодня уже с помощью ВТО в неядерном оснащении можно достаточно эффективно вести не только военные действия на ТВД, но и в глобальном масштабе.

Параллельно с совершенствованием системы «Иджис» происходит ее развертывание:

—           Aegis BMD 3.6.1. — 2008 год — способна сбивать ракеты с дальностью полёта до 3500 км, ракета SM-3 Block IA;

—           Aegis BMD 4.0.1. — 2014 год — предполагается способность сбивать ракеты с дальностью полёта до 5500 км, ракета SM-3 Block   IA/IB;

—           Aegis BMD 5.0.1. — 2016 год — предполагается способность сбивать ракеты с дальностью полёта до 5500 км, ракеты SM-3 Block  IA/IB и SM-6;

—           Aegis BMD 5.1.1. — 2020 год — предполагается способность сбивать ракеты с дальностью полёта до 5500 км, ограниченно по МБР, ракеты SM-3 Block IA/IB/IIA и SM-6;

—           Aegis BMD 5.1.1. (4 фаза) — 2022 год — предполагается способность сбивать ракеты с дальностью полёта до 5500 км, ограниченно по МБР, ракеты SM-3 Block IA/IA/IB/IIB,SM-6.

И установка на кораблях различных   государств:

—           США Крейсера типа «Тикондерога».

—           США Эсминцы типа «Арли Бёрк».

—           Японии Эсминцы типа «Конго».

—           Японии Эсминцы типа «Атаго».

—           Республики   Корея   Эсминцы   типа   KDX-III.

—           Норвегии Фрегаты типа «Фритьоф Нансен».

—           Испании   Фрегаты   типа   «Альваро   де  Базан».

Радар предполагается установить на эсминцах типа «Хобарт» (Австралия).

Этот процесс будет стремительно и неизбежно развиваться в дальнейшем, предоставляя стране-лидеру не только технические, но и военно-политические и стратегические преимущества. В частности, в период 2020–2025 годов ожидается, что ВС США получат в распоряжение средства для массированного удара с помощью ВТО, которыми они смогут воспользоваться, прежде всего, в тех районах мира, безопасность которых сегодня гарантирована применением ЯО.

Рис. 6[3]

Рис. 7[4]

Рис. 8[5]

В области военного строительства активно шел процесс приватизации и распродажи активов, отказа от большинства НИР и    НИОКР…

В итоге к началу XXI века ВС и ОПК России оказались, например, не в состоянии быстро обеспечить развертывание 50-и тысячной группировки против чеченских сепаратистов на Северном Кавказе, а на других стратегических направлениях фактически существовали    провалы.

Военно-политическое руководство РФ исходит из того, что   в современных условиях приоритетное значение имеют политико-дипломатические, правовые, экономические, информационные и другие средства. Их комплексное использование направлено на снижение степени военных опасностей и угроз; упрочение военно-политической стабильности в России и на мировой арене; создание неприемлемой обстановки для действий агрессивных, экстремистских, террористических сил, их изоляцию в мире, в регионе; предотвращение межгосударственных военных конфликтов; урегулирование мирными, политическими средствами кризисных   ситуаций.

В то же время возможности политико-дипломатических способов и средств обеспечения военной безопасности не следует преувеличивать. Известно, что в практике межгосударственных отношений они реализуются, как правило, непросто, в течение продолжительного времени, с теми или иными ограничениями, условиями и т.д. Нельзя забывать, что, кроме того, нередко приходится иметь дело с проявлениями политической и военной пассивности, с одной стороны, и военно-политического авантюризма — с  другой.

Рис. 9[6]

>>Полностью ознакомиться с учебно-методическим комплексом А. И. Подберзкина “Современная военная политика России ”<<