Ведущие державы медленно, но неотвратимо втягиваются в борьбу за новый передел мира. Звучит как анахронизм? Отчасти да, отдаёт нафталином. И в самом деле в нашем сознании само словосочетание «передел мира» ассоциируется скорее с концом позапрошлого века, когда на политической карте земного шара стали доминировать три-четыре цвета колониальных империй и белая раса возложила на себя — непрошено — «бремя ответственности» за «неразумные» людские племена на периферии своей цивилизации. С тех пор привычно думается, что Земля давным-давно поделена.

Наверное, так же думали испанцы и португальцы в конце ХV века, после того как в кастильском городке Тордесильясе договорились о разделе сфер влияния, проведя демаркационную линию через оба полюса и Атлантический океан в районе Азорских островов. Все территории к востоку принадлежали одной стороне, а другой — всё, что к западу, «вплоть до индийцев». Хотя соглашение было освящено буллой папы римского, и тогда нашлись скептики, например французский король Франциск I, с сарказмом заявивший: «Я не помню такого места в завещании Адама, которое лишало бы меня доли на владения в Новом Свете».

Кажется, эта ссылка в последующие века служила безупречным правовым основанием для всех новых претендентов на кусок колониального пирога.

Кто не успел, тот опоздал

Недавно прочитал у одного российского политолога: «Сейчас о гядущем переделе мира не говорит только ленивый». Правда, он пишет в основном о территориальных претензиях современных государств друг к другу, о мелких спорах из-за далёких, иногда даже необитаемых островов, о борьбе за политическое и финансовое влияние. Однако вполне возможно, что эти конфликты отойдут в тень, когда явственно обозначится основное поле битвы за передел мира. А этим полем могут стать Антарктика, Антарктида и Мировой океан. Не будем забывать, что на их долю приходится более трёх четвертей поверхности земного шара, они по большому счёту не поделены, и кажется маловероятным, что слабые обручи существующих международных правовых норм сдержат аппетиты охотников, когда запах обильной добычи достигнет ноздрей, и она покажется доступной. Похоже, такое время быстро приближается.

Можно назвать несколько очевидных причин, обусловивших внесение проблемы передела мира в международную повестку дня. Самая главная из них — запасы энергоресурсов и других полезных ископаемых подо льдами и морскими пучинами. Огромные и нетронутые. Не один десяток лет ведущие экономики мира живут под дамокловым мечом настоящей или кажущейся угрозы истощения природных ресурсов. И хотя реальность постоянно отодвигает ресурсный апокалипсис в неопределённое будущее, страхи не исчезают. Но дело даже не в сегодняшних или ближайших потребностях. Тот, кто станет хозяином новых кладовых, в будущем получит в своё распоряжение рычаги, могущество которых сейчас не поддаётся оценке, но и не подвергается сомнению. Значит, нельзя упускать своего шанса. Кто не успеет, тот опоздает — безнадёжно, навсегда.

Если борьбу за новые ресурсы уподобить войне, то можно сказать, что первым театром военных действий станет Арктика. Во-первых, потому что из всех трёх потенциальных новых сфер извлечения богатств и приложения человеческого труда она наиболее изучена, во-вторых, она более доступна, чем Антарктида и Мировой океан. Если верить оценкам экспертов, там, в арктических широтах, сосредоточено не менее четверти всех углеводородов Земли. А ещё там находится подавляющая часть прогнозных запасов алмазов, платиноидов, редкоземельных элементов, золота и никеля. Россия уже сейчас производит за полярным кругом более 10 процентов национального продукта и более 20 процентов всего объёма своего экспорта. А поскольку Арктика «тает», то будут только увеличиваться возможности хозяйственной деятельности в неласковых краях, в том числе транспортной: северные маршруты в два с лишним раза сокращают путь из Старого Света в Азию по сравнению с южными.

Надо ли удивляться тому, что в геополитическую и геоэкономическую борьбу вокруг региона втягиваются не только члены «арктической пятёрки», то есть страны, граничащие с Северным Ледовитым океаном, — Россия, Канада, Норвегия, Дания с Гренландией и США. Мало того, что Канада создаёт арктические военно-морские силы, включающие шесть—восемь кораблей ледового класса, а США рассматривают возможность постоянного присутствия там авианосной группы. Засуетился Евросоюз, формирующий военные структуры в Северной Европе и планирующий наращивание военного присутствия в Арктике. Даже Китай направил туда корабли с исследовательскими миссиями, а Япония озаботилась строительством собственных ледоколов.

Из всех стран Россия больше всех заинтересована в Арктике, она сделала наибольший вклад в её исследование и освоение, и она же скорее всего станет и главной мишенью атак остальных претендентов. Что нас ждёт в накаливающейся конкурентной борьбе за арктические призы? Новая холодная война, которую точнее будет называть ледовой? Или верх одержат терпеливые поиски компромиссов, генерируемых духом искреннего сотрудничества и осознанием бесплодности и даже гибельности любых силовых методов? Что и говорить, второй вариант предпочтительнее. Кстати, вспоминается завет Джорджа Маршалла, государственного секретаря США времён Второй мировой войны: «С проблемой не надо драться». Её надо просто решать, какой бы трудной она ни была.

Теперь это синица в руке

Другой фактор, подвигающий мир к переделу, — освоение технологий, позволяющих добывать полезные ископаемые из-подо льда и из-под океанской толщи. Несметные богатства оказываются теперь доступными. То, что раньше было журавлём в небе, становится синицей в руке. Пока что эти технологии невероятно сложны и затратны. Наш нефтяной канцлер Игорь Сечин добычу углеводородов на океанском шельфе по технической сложности и дороговизне сравнивает с высадкой человека на Луну. Может быть, это и преувеличение, но оно пришло на ум скорее всего потому, что предстоящие задачи по своему масштабу сравнивать больше не с чем.

Так, по подсчётам экспертов, до 2040 года в разведку и разработку арктического шельфа будет вложен примерно один триллион долларов. Огромные затраты, не дающие немедленной отдачи. Тем не менее деньги находятся, новые технологии создаются, опробываются и доказывают свою эффективность, становясь даже предметом национальной гордости. В недавнем интервью агентству ИТАР—ТАСС президент Бразилии Дилма Роуссефф упомянула как свидетельство высокого технологического уровня своей страны её способность добывать нефть на шельфе под многокилометровой толщей воды.

Россия не числится среди тех стран, которые могут похвастаться своими технологическими прорывами в добыче на морском шельфе. Мы, похоже, трезво взяли курс на привлечение зарубежных корпораций, имеющих требуемый опыт. Министр энергетики России Александр Новак в интервью лондонской газете The Financial Times в октябре прошлого года сообщил, что его ведомство изучает различные варианты разработки месторождений в Арктике, включая предоставление иностранным компаниям возможности приобретать лицензии на добычу нефти. «Подобный подход позволяет западным корпорациям не только выступать в качестве операторов офшорных проектов, но и иметь доступ к продукции, стать совладельцем лицензии», — уточнил министр.

Добавлю, что такой подход может принести и геополитические дивиденды, так как способен снизить остроту проблемы раздела Арктики: если можно сотрудничать и делить прибыль, зачем драться? Впрочем, пока что речь идёт о работе в российской экономической зоне, примыкающей к нашим берегам. Но это только пока.

И наконец, третий фактор, заставляющий государственных мужей и мозговые центры разрабатывать свежие стратегии, а аналитиков выявлять их достоинства и недостатки: появление на мировой сцене новых игроков. Точнее сказать, игроков хорошо известных, но нарастивших мускулы и потому претендующих на более значительные роли. Среди них надо прежде всего назвать Китай, Индию и Бразилию. На подходе Индонезия, Мексика, возможно, другие претенденты в члены привилегированного клуба. Они не только озабочены поисками надёжных источников сырья. Не последнюю роль играют и соображения престижа.

В грандиозной картине соперничества за главные призы — ещё не поделённые пространства земной поверхности — споры за мелкие архипелаги и разные горные перевалы кажутся не стоящими внимания дрязгами. Что ж, может быть, о них будут меньше вспоминать. Но едва ли их забудут. Сейчас насчитывают больше двух десятков таких межгосударственных территориальных споров. Варианты развития событий вокруг подобных проблем могут быть самые разные. Можно предположить, что кто-то попытается выловить свою рыбку в воде, взбаламученной большими волнами передела, и попытаться силой изменить ситуацию. Или почему бы спорные ошмётки земной тверди не использовать в качестве мелкой разменной монеты в большой игре, где ставки так высоки?

Но в любом случае споры за территории — самые болезненные конфликты в международных отношениях. Всегда были таковыми и останутся таковыми в обозримом будущем. Здесь есть две стороны дела. Во-первых, привязанность к своей земле — метафизическое чувство, формирующее в числе прочих достоинство отдельного человека и всей нации. Напомню пушкинское: «Два чувства дивно близки нам, / В них обретает сердце пищу: / Любовь к родному пепелищу, / Любовь к отеческим гробам».

За свою пядь земли

И эта привязанность распространяется на всю землю, которую ты ощущаешь как отечество. По словам ведущего американского политолога Збигнева Бжезинского, «территориальное чувство — одна из загадок, которые сегодня нужно заново усвоить и переосмыслить». Как пелось в советской патриотической песне, «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим».

Во-вторых, во всех геополитических расчётах территория, пространство по-прежнему рассматриваются как базовые факторы человеческого бытия. И размер этой территории, усекновение её или расширение формируют многие аспекты бытия и влияют на будущее нации.

Сакральность этой связи не означает, однако, что не будут предприняты попытки посягнуть на неё. Будут, конечно, — с использованием порою самых причудливых прикрытий. Напомню об одной из наиболее бесцеремонных деклараций, относящейся к данной теме и непосредственно затрагивающей Российскую Федерацию. Мадлен Олбрайт в бытность свою государственным секретарём США публично сетовала на несправедливость судьбы, которая отдала в руки одной России право распоряжаться богатствами, скрытыми в недрах Сибири.

Збигнев Бжезинский сформулировал эту же идею в несколько более дипломатичной форме, предлагая свой прогноз: «Россия встанет перед фактом, что нельзя бесконечно править такими огромными просторами с такими запасами полезных ископаемых, не входя в какое-то более крупное объединение. И это более крупное объединение — почти наверняка евроатлантическое сообщество». Один из американских политологов назвал Россию «государством с неестественными границами» — характеристика, открывающая простор для разных, в том числе прямо противоположных умозаключений: то ли оно будет расширяться, то ли сокращаться.

Одним словом, достаточно сигналов, трубящих об одном и том же: Россия не может рассматривать свою территориальную целостность как нечто само собой разумеющееся. Короче говоря, как во все времена, у России «на границе тучи ходят хмуро». Если такова ситуация с нашей страной, ещё не совсем растерявшей остатки своего былого могущества, то что же должны чувствовать другие государства, не входящие в западные союзы и не обладающие такой же возможностью утверждать свой суверенитет?

Наши карты скоро устареют?

Надо, однако, заметить, что разного рода военные интервенции с целью передела сфер господства и влияния перестали быть «модными» в современном мире, чему поспособствовали сокрушительные неудачи приверженцев силового решения возникающих противоречий. Американское вторжение в Ирак, военная операция НАТО в Афганистане, активная военная поддержка противников Каддафи в Ливии — это никак не истории успеха даже при самом благожелательном взгляде на замыслы инициаторов этих кампаний.

Отказ от скомпрометированных методов и подходов не есть, конечно, отказ от планов перекройки политической карты мира, особенно его стратегически важных регионов. Речь, прежде всего, идёт о Ближнем Востоке, без нефти которого экономика Запада пока не в состоянии функционировать. Сошлюсь на циркулирующие в СМИ сообщения о плане фрагментации исламского мира, который был якобы рассмотрен и одобрен на закрытом заседании Конгресса США ещё в 1983 году. Любопытно, что много позже, в 2006 году, американское издание Armed Forces Journal обнародовало точно такой же план, поместив новую политическую карту Ближнего Востока, на которой «скорректированы» или изменены границы многих государств региона, от Пакистана до Марокко. В частности, Судан там уже был поделён на два государства. Вместо единого Ирака значилось три образования: Курдистан на севере, суннитская территория в центре и шиитская на юге. Возможно, конечно, что эти примерки не более чем «военные игры на картах» автора статьи подполковника Ральфа Петерса. А возможно, и нет, журнал-то вроде серьёзный.

Стратегические игры на тему передела сфер влияния проводятся, конечно же, не в качестве упражнений для гимнастики ума. Они, как известно, играют роль первоначальных прикидок, предшествующих выработке государственных платформ по важнейшим направлениям политики. Изощрённые умы по ту сторону Атлантического океана рассматривают, например, разные варианты политического курса, который привёл бы к сближению США и Китая. Но такого сближения, когда бы никаких уступок делать не пришлось.

Вот один из этих вариантов. Америка «отдаёт» всю Среднюю Азию в сферу влияния Китая, для которого этот регион является наиболее естественным направлением экспансии, учитывая наличие там гигантской территории и огромного количества всевозможных природных ресурсов, так необходимых растущей экономике Поднебесной. Чтобы успокоить противников такого варианта, авторы концепции приводят восхитительный в своей безыскусности довод: Америка ничего не теряет, поскольку ей там ничего и не принадлежит. Нетрудно догадаться, кто потеряет.

Конечно, в какие формы выльется передел мира, никто спрогнозировать сейчас не сможет. Ведь нельзя исключать появления таких факторов, которые смешают все фигуры на шахматной доске мировой политики. Сейчас, например, эксперты размышляют над тем, как может измениться внешняя политика США, когда они достигнут полной самообеспеченности энергоресурсами. А они приближаются к такому рубежу. Не потеряет ли Вашингтон интереса к каким-то районам, стратегическая важность которых окажется под сомнением? Не усилятся ли в самой Америке изоляционистские настроения? Маловероятно, но недаром же американцы так часто повторяют: никогда не говори никогда. Даже не очень значительные в глобальном масштабе события приводят иногда к результатам, имеющим куда более широкие и неожиданные последствия.

Когда Саакашвили предпринял атаку на Южную Осетию, он, разумеется, не предполагал, что в итоге снизится стратегическая ценность Грузии как перекрёстка энергетических маршрутов из Каспия и Средней Азии в Европу. Появление российских войск на грузинской территории побудило The Financial Times сделать в те дни 2008 года такой провидческий прогноз: эти события «могут заставить корпорации, кредиторов и инвесторов всерьёз задуматься о том, стоит ли прокладывать в регионе новые трубопроводы. «Набукко» — проект, поддерживаемый Европейским союзом, легко может проиграть конкурирующему с ним российском «Южному потоку».

Прогноз, по всей видимости, оправдывается.

Разумно будет предположить, что нас ждёт ещё много неожиданностей в переделе земной поверхности и сфер влияния. Это неизмеримо более масштабный процесс, чем раздел колоний, когда господствовал простой принцип: есть силы, бери что ещё не схвачено, кто сильнее, тот и берёт больше. Правда, и сейчас есть держава, могущество которой ни с чем не сравнимо. Военный бюджет США больше, чем соответствующие бюджеты всех остальных государств, вместе взятых.

Есть, впрочем, одно существенное отличие нашего времени от колониальных эпох. У нас функционирует международное право. Сможет ли оно в новых обстоятельствах сыграть свою цивилизующую роль? Есть ли у международного права ответы на новые вызовы? Когда в 1982 году принималась международная Конвенция по морскому праву, США предусмотрительно предпочли не подписывать её. Является ли то давнее решение миной замедленного действия, дремавшей три десятилетия, а теперь готовой взорваться, обрушивая нынешний миропорядок?

Нарастают и другие угрозы глобального характера, и ещё неизвестно, какая из них окажется ближе, актуальнее. Потепление климата? Недоедание и голод из-за нехватки продовольствия? Потоки неконтролируемой миграции? Никто не спорит, что необходимо глобальное управление процессами, затрагивающими сотни стран. Но каким оно может быть? В состоянии ли взять на себя эту роль не так давно возникший институт — «двадцатка» наиболее сильных государств?

Москве тоже придётся искать ответы на сложные вопросы. Может быть, даже настойчивее, чем другим: она председательствует в нынешнем году в «двадцатке» — на сегодняшний день самом авторитетном объединении государств.

Автор: Валентин Василец; источник: ИТАР-ТАСС, Эхо планеты, 16 января 2013 года, 15:35