Планируя противодействие политике новой публичной дипломатии в отношении России до 2040 года, крайне важно максимально точно определить не только количество тех или иных средств противодействия, но и их предназначение, даже специализацию. Особенно, если речь идет о принципиально новых средствах и методах противодействия, разработка и внедрение  которых требует времени и других ресурсов.

Надо признать, что эта истина достаточно банальна для исследователей, но отнюдь не является таковой для политиков. В одной из диссертаций, например, пишется: «В эволюции публичной дипломатии можно выделить четыре основных исторических этапа. Первый, так называемый «до-Галлионовский» этап, связан с зарождением термина публичная дипломатия. Второй, или «пост-Галлионовский» этап, раскрывает сущность и особенности публичной дипломатии начиная с середины 1960-х гг. до 1989 г. Третий этап включает в себя период от окончания «холодной войны» до террористических актов 11 сентября 2001 г. И четвертый, современный этап, который охватывает период после известных сентябрьских событий в США по нынешнее время»[1]. К сожалению, на этом этапе сохраняются все особенности публичной дипломатии.

Классическая современная концепция публичной дипломатии разработана деканом Школы права и дипломатии им. А. Б. Флэтчера Университета Тафта Э. Галлионом в середине 1960-х гг. Он дает публичной дипломатии следующее определение: «Под публичной дипломатией мы понимаем способы, с помощью которых правительства, отдельные группы и лица меняют установки и взгляды других народов и правительств таким образом, чтобы оказывать влияние на их внешнюю политику»[2]. Именно это и будет главной целью политики в отношении России и до 2040 года.

Именно правительства и правящие круги государств выстраивают стратегию, хотя она имеет в целях повышения ее эффективности и гибкости, несколько уровней и многих исполнителей, действующих строго системно и подконтрольно. В целях камуфлирования подлинной сути этой политики предлагаются разные «модели» – государственные, общественные, корпоративные и пр., – которые вроде бы действуют друг от друга отдельно. Речь идет, например, о модели Э. Гильбоа.

Модели публичной дипломатии, предложенные Э. Гильбоа[3]

Присутствие нескольких моделей предполагает, что возможно использование средств и методов вне государства и без его вмешательства против другого государства, его институтов и правящей элиты. На самом деле системность, как принцип новой публичной дипломатии, предполагает, что против главной цели – правящей элиты – должны использоваться все средства и способы, но, прежде всего, негосударственные. Если посмотреть на упомянутые модели, то легко представить себе общую цель: изменение политики, отказ от суверенитета и национальной идентичности, – против которой могут быть использованы все эти средства. И государственные, и общественно-политические, и корпоративные.

В этом заключается суть и высокая степень эффективности средств и способов новой публичной дипломатии в условиях военно-силового противоборства:

– во-первых, государство не ожидает от негосударственных акторов, организаций и отдельных лиц агрессии;

– во-вторых, создается «эффект роя» когда против элиты (или ее отдельного представителя) используется весь набор силовых средств – информационных, экономических, политических, общественных и государственных и пр.;

– в-третьих, появляющиеся новые средства и методы (например, Веб 2.0 или Веб 3.0) могут приспосабливаться к использованию в целях противоборства.

Иногда складывается впечатление (бессознательно, но, чаще всего, под внешним воздействием), что в западной ЛЧЦ существуют отдельные элитные влиятельные группы и социальные слои, которые выступают за альтернативный сценарий развития МО в будущем, что на Западе происходит некая борьба за то, чтобы конфронтацию, противоборство с Россией перевести в плоскость сотрудничества. Эта тема особенно популярна становится накануне выборов в США или в Европе.

В действительности альтернативных влиятельных политических групп ни в США, ни в Европе нет. Попытка их анализа, предпринятая, например, И. Сафрончуком, безусловно, интересна и профессиональна, только она не имеет практического значения для прогноза развития сценариев МО. Он попытался следующим образом систематизировать основные моменты позиций скептиков, алармистов, реалистов и сторонников сотрудничества без условий в следующей таблице[4].

Как видно из приведенного сопоставления, только одна из групп теоретически выступает за сотрудничество, однако сколько-нибудь серьезного значения в политики США она не имеет.

Таким образом новая публичная дипломатия предоставляет в интересах противоборства широкий спектр средств, расширяя спектр традиционных средств до нового уровня и дополняя его качественно новыми средствами, одновременно разрабатывая все новые и новые способы их использования.

Известно, что новые средства, в особенности в областях новых технологий, не сразу могут найти политическое или военное применение, если изначально не ставиться такой задачи. Стратегия новой публичной дипломатии разрабатывает именно новые способы применения как традиционных, так и новых силовых средств.

Необходимо такие понимать, что современная МО и ВПО характеризуется резким расширением всего спектра сил и средств публичной и официальной дипломатии, что за счет новых средств интеграции традиционных и можно проиллюстрировать на следующем примере.

Очень условно, но мы можем выделить следующие традиционные области, которые начаты более активно использоваться в XXI веке (сектор А–А`` и сектор В–В``):

– «спорт» (дисклассификация);

– «евровидение»;

– массовые мероприятия.

Кроме того, открыты новые области, где быстро увеличивается спектр мер, сил и средств публичной дипломатии, которым предстоит противостоять в реализации стратегического сдерживания:

– сетевые СМИ;

– веб 2.0 технологии и т.д.

Суть реализации военно-силового «варианта № 4» новой публичной дипломатии будет заключаться в том, чтобы:

Во-первых, накрыть сетью связей, влияния, воздействия максимально плотно все российское общество, состоящей из множества различных общественных связей, коммуникаций, привязанностей, мод и т.д. с целью интегрировать это общество (но прежде всего его элиту) в эту сеть, соответствующую требованиям западной ЛЧЦ.

Представьте себе шахматную доску, на которой расставлены фигуры противника. Но вам не надо из сбивать – достаточно просто накрыть сетью, часть которой будет очень привлекательна («белая»), часть – менее («зеленая»), а часть (очень небольшая) – враждебна. Эта цветная сеть не вызовет отторжения и скорее всего будет воспринята обществом с энтузиазмом, ведь она дает услуги общения, интернета, моды, работы, наконец. (Вспомните джинсы, жвачку и т.п.). И только со временем люди начнут понимать, что они оказались в полной зависимости от сети, лишены суверенитета, национальной идентичности, культуры, наконец.

Во-вторых, существующее и создающееся высоко точное оружие может быть использовано (системно и очень избирательно) избирательно против тех целей, которые не попали в зависимость от сети, которые остались очагами сопротивления, сохранили суверенитет и идентичность. Это могут быть государственные и общественные институты, регионы, клубы и т.д.