… в 1991 г., потерпев поражение, мы не просто стали другим государством или другими пятнадцатью государствами, мы стали государствами, получившим внешнее управление[1]

Е. Федоров

В политическом и военном руководстве США сформировалось стратегия войны нового типа, нацеленная не на разгром противника, а на его «удушение»[2].

А. Гилёв, военный эксперт

Выбор той или иной стратегии безопасности государства зависит от многих факторов, но в максимальной степени от внешних условий формирования международной обстановки и вытекающих из нее условий обеспечения безопасности. Стремительно меняющаяся международная обстановка (МО) во втором десятилетии XXI века ставит совершенно по-новому важнейшие вопросы, связанные с формированием соответствующей стратегии национальной безопасности не только России, но и других ведущих государств-участниц, формирующих в основном систему международных отношений[3]. Следует в этой связи, прежде всего, понимать, что эти изменения в МО – во многом следствие еще более масштабных изменений в развитии всей человеческой цивилизации и отношений между её частями – локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ)[4]. Они вызваны изначально переходным периодом («фазовым переходом») от одной общественно-экономической формации и технологического уклада к другой[5], но находятся под влиянием и многих других, в т.ч. субъективных факторов.

Этот процесс неизбежно ведет в XXI веке к самым радикальным изменениям в социальной и политической областях, включая, естественно, отношения между субъектами и акторами, формирующими международную и военно-политическую обстановки (МО и ВПО). Формируется не только совершенно новая международная реальность, но и качественно новые парадигмы политического, военного, общественного и экономического развития[6], а каждая новая парадигма, естественно, ведет к смене парадигмы безопасности и необходимости корректировки стратегии. Иными словами, смена технологического и экономического укладов неизбежно ведет к политическим, социальным и военным качественным переменам и трансформациям в отдельных областях человеческой жизнедеятельности: политической, экономической, безопасности. Логика этого процесса выглядит следующим образом:

Причем, во-первых, совершенно не обязательно этот процесс перехода от одной формации и системы МО завершится заведомо успешно: в ХVI–ХVIII веках в ряде стран он закончился положительно, но до этого – в начале тысячелетия, – в Римской империи, он отнюдь таковым не оказался, чему справедливо соответствуют прежде всего разные уровни качества управления и разные качества правящих элит (у которых, кстати, и судьба тоже оказалась разная). Другими словами, от качества правящих элит и эффективности управления, видимо, зависит сама возможность перехода цивилизаций из одного состояния в другое[7]. Естественно, что как первое, так и второе прямо относятся к эффективности стратегии национальной безопасности того или иного субъекта МО вообще и России, в частности.

Во-вторых, такой переход неизбежно связан с радикальными изменениями и трансформациями в существовавшей системе международных отношений – экономической, технологической, финансовой и военной. Поэтому он в принципе не может быть плавным, безболезненным, бесконфликтным. А раз так, то в условиях повышенной конфликтности и рисков стремительно возрастает роль силовых инструментов, прежде всего, военных, а вероятные сценарии развития отношений между субъектами и акторами МО приобретают откровенно силовой характер[8].

Всё это означает, что правящие элиты государств должны тщательно и очень оперативно анализировать и прогнозировать развитие подобных сценариев и их вариантов, а, главное, своевременно вносить коррективы в свои стратегии национальной безопасности[9], внешней политики[10]  и военные доктрины[11], а также Доктрины информационной безопасности[12], Стратегии научно-технологического развития[13]. Примечательно, что о последнем, самом важном в условиях переходного периода документе (принятом одновременно с другими), до сих пор почти ничего не говорилось. А зря, ведь именно от успеха в его реализации, как увидим ниже, в наибольшей степени будет зависеть национальная безопасность России в условиях переходного периода от одной экономической, технологической и общественно-политической формации к другой, ибо условия такого перехода будут предопределяться научно-технологическими особенностями.

Стратегия национальной безопасности России конкретизируется в целом ряде документов, которые, как известно, концептуально именно так и выстраивают последовательность принятия и логику этих документов (хотя и не всегда, как видно, в строгом порядке и вовремя)[14], предполагая максимально полные, конкретные  ответы на соответствующие основные вопросы обеспечения безопасности. При этом ответы на эти частные вопросы могут не вытекать из принятой парадигмы и общего подхода. Так, например, в новой редакции Концепции внешней политики России говорится о том, что «В целях обеспечения национальных интересов и реализации стратегических национальных приоритетов… внешнеполитическая деятельность направлена на выполнение следующих основных задач:

а) обеспечения безопасности страны, её суверенитета и территориальной целостности, укрепления правового государства и демократических институтов;

б) создание благоприятных внешних условий для устойчивого роста и повышения конкурентоспособности экономики России… и т.д., вплоть до подпункта «л»[15].

Между тем это традиционное определение приоритетов вызывает вопросы принципиального характера, непосредственно влияющие на приоритеты национальной безопасности. Вот лишь некоторые из них:

1. В условиях борьбы за сохранение национальной идентичности и системы ценностей не являются ли именно они наиболее приоритетными целям, а не традиционные цели обеспечения безопасности государства?

2. Так ли, уж, важен традиционно повторяемый приоритет «укрепления правового государства» и «демократических институтов» для целей национальной безопасности? Не важнее ли приоритет обеспечения «традиционных ценностей» и «национальных институтов»?

3. Вряд ли можно согласиться, когда на самом высоком по приоритетности месте внешней политики ставятся задачи «устойчивого роста» и «конкурентоспособности»[16].

Другими словами Концепция внешней политики России не развивает и конкретизирует положения Стратегии национальной безопасности, а повторяет (а иногда и просто искажает) их.

Именно поэтому, представляется важным именно сегодня рассмотреть некоторые наиболее сложные вопросы обеспечения национальной безопасности в комплексе, системно. Прежде всего, потому, что они выступают наиболее общими и системными вопросами обеспечения именно национальной безопасности. К числу таких наиболее актуальных вопросов, относящихся не только собственно к Стратегии национальной безопасности, но и вытекающим из неё частным концепциям, на мой взгляд, следует отнести следующие:

– формирование стратегии национальной безопасности базируется на оценке и прогнозе только внешних и внутренних угроз и внешних опасностей (как сегодня) или на анализе и долгосрочном прогнозе обеспечения национальных интересов? Насколько обоснованы современные интересы национальной безопасности и их приоритетность с точки зрения необходимости их безусловной защиты?

– защита от внешних  угроз (или все-таки защита интересов?) происходит исключительно ответными средствами противоборства (стратегического сдерживания) или выбором такой стратегии поведения, при которой реакция на эти опасности и угрозы может быть самая разная, вплоть до   игнорирования некоторых мнимых опасностей и потребностей противоборства?

Иначе говоря, может ли стратегическое сдерживание включать в себя набор не только оборонительных, но и наступательных действий, активных мероприятий и других шагов  для защиты интересов безопасности?

– каким образом эффективно защититься России от внешних опасностей и угроз (или отстоять национальные интересы), обладая заведомо более слабыми ресурсами и возможностями, когда анализ соотношения сил в настоящее время и в будущем категорически не в нашу пользу? И какие интересы являются наиболее приоритетными, требующими прежде всего защиты?

– наконец, что практически будет означать в будущем для России успешная (эффективная) стратегия национальной безопасности? Только ли, как это говорится в Стратегии, защита суверенитета, территориальной целостности, прав и свобод, или, прежде всего, национальной идентичности и системы ценностей?