В целом, в России, как и в других странах, стратегическое планирование традиционно относится к деятельности собственно участников и органов стратегического планирования по разработке целеполагания, прогнозированию, планированию и программированию, а также реализации основных направлений деятельности Правительства и ФОИВ и иных планов в сфере социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности[1]. Многое, однако, зависит от того, кто именно занимается стратегическим планированием и на каком уровне. Не менее важно и то, какие механизмы существуют для реализации целей стратегического планирования, и насколько они эффективны, что является для России, например, важнейшей проблемой.

Очевидно, что практика в Израиле, Австралии, Великобритании и США – одна, а в России – другая[2]. Какая, на это может быть, как минимум, два ответа:

Первый. Органом стратегического планирования становится высший орган государства или его лидер, который ставит задачу – «пятилетку в четыре года», «удвоения ВВП» или «догнать и перегнать Америку» и т. д. В этом случае политик формулирует политическую задачу, своего рода ТЗ, которую требует решить от исполнителей – ФОИВ, помощников и т.п. Этот вариант изначально интенсивный, заставляющий в реальности создавать институт развития НЧК. Так, установленные в Концепции 2020 контрольные и промежуточные цели, не были достигнуты.

Второй вариант – соответствующее подразделение Минэкономики и Минфина, где несколько групп чиновников с помощью учёных (например, экономистов-математиков) разрабатывают модели прогнозов, являющиеся в действительности экстраполяцией существующих тенденций, причём, как правило, не учитывающие политические и субъективные реалии.

Очевидно, что для России второй вариант неприемлем потому, что МО-ВПО стремительно ухудшаются.

Автор: А.И. Подберезкин