Необходимо помнить, что мы еще ученики, и во многих отношениях ученики приготовительного класса[1]

М.В. Фрунзе

Попытка оценить современное состояние социальной и гуманитарной науки в России, в том числе теории международных отношений и военной теории[2], возвращает нас во многом к началу 20-х годов прошлого века, когда М.В. Фрунзе обращался к слушателям академий именно с такой характеристикой, выдержка из которой используется в эпиграфе. Более того, в своей оценке он достаточно категорично подчеркивал: «Скажу больше: у нас вообще ещё нет по многим вопросам определённых устойчивых взглядов..., и это само по себе исключает возможность наличия у нас кадров руководителей…»[3].

Именно такая ситуация сложилась в российской политической и военной науке и практике к началу 20-х годов нового века — нет не только сколько-нибудь обоснованной политической науки (исключая политологические перепевы западных ученых), нет эффективных политических руководителей. Результат — нарастающее абсолютное и относительное отставание страны и деградация национального человеческого капитала (НЧК). В результате также — продолжение глубокого кризиса, который усугубился пандемией 2020 года, но отнюдь не стал следствием эпидемии. Фактически все последние 10 лет социально-экономическое развитие России и состояние её безопасности находилось в лучшем случае в стагнации, когда демографические потери сопровождались потерями социально-экономическими.

В российской гуманитарной и социальной науке в новом столетии произошло то же самое, что и в экономике и в политике СССР (которые были во второй половине XX века если и не на самых лидирующих позициях, то в безусловных мировых лидерах, но стали стремительно терять свои позиции): игнорирование национальных интересов и тупое копирование западного опыта привело к появлению феномена постоянно отстающей теоретической мысли и, как следствие, неудачной во всех отношениях политической практики, прежде всего, удивительно низкой эффективного государственного управления, порой демонстративного игнорирования потребностей общества и государства[4]. И этому есть вполне простые «экономические» объяснения: политическая элита и экспертное сообщество были просто-напросто куплены новым правящим классом.

Признание этого дается в политической элите с трудом. Понятно почему: собственные условия жизни и деятельности значительно улучшились у самой «верхней» части общества, представители которой получили даже значительно больше, чем в развитых странах и чем они того заслуживают в своём большинстве, в особенности на фоне обнищания большинства населения. Чиновник высокого уровня, военачальник, ректор университета, наконец, просто нечистоплотный исполнитель стали совладельцами дворцов, яхт, зарубежной собственности и других возможностей, а контролируемые ими «эксперты» и ученые также могут частично прикоснуться к некоторым благам цивилизации[5].

Заимствование и подражание в политике и особенно в общественно-политических науках, доминирующее в России с начала 90-х годов, принципиально отличается от создания качественно нового в науке хотя бы потому, что они всегда будут повторением (с разными сроками опозданий), и, как правило, худшим вариантом того, что уже использовалось (и от чего часто уже отказались). Другими словами, наша политическая наука и теория, поддерживаемая властными институтами, заведомо устаревшая и плохая. Особенно это видно на примере политической и военной теории, которые по всем параметрам уступают западным, а внедрение западных критериев в качестве оценок российских исследований заведомо усугубляет эту ситуацию: в свои журналы будут «пускать» либо заведомо плохие материалы (как, например, в англо-американские журналы по международной безопасности), либо откровенно антироссийские. При этом странным образом Министерство науки и образования России именно эти критерии вводит в качестве основных.

Эта очевидная истина, однако, не заменила парадигму западничества, укоренившуюся в сознании правящей российской элиты ещё с 80-х годов прошлого века. Кроме того, многочисленные последующие политические и политологические сиквелы[6] окончательно запутали последователей Сороса в России, но отнюдь не лишили их намерений лидерства, в основе которого лежит стремление использовать выделяемые ресурсы. Не секрет, что многие гранты обусловлены именно критериями, разработанными для общественных наук на Западе.

В итоге знания и способы решения научных и практических задач в России опаздывали. В результате научные «достижения» — от концепций социально-экономического развития и безопасности до частных и нормативных рекомендаций, разработанных российскими учеными-западниками, оказались бесполезными. Иначе и быть не могло потому, что обеспечить лидерские позиции можно только создавая качественно, принципиально новое, а не копируя старое, как правило, уже не нужное. Соответственно и кадры, выдвигаемые в руководство в последний период в России, не должны были генерировать новые (а, значит, изначально более рискованные) идеи и методы управления. Они должны были быть максимально конформистскими, что и стало в период 1980—2020 годов главным критерием их отбора. Многочисленные конкурсы и шоу отнюдь не влияли положительно на ситуацию, как и многочисленные выставки и парады, которые не могли заменить реальной работы. Глупо ожидать, что широко разрекламированный конкурс «Лидеры России» или очередная выставка «Армия 2020» смогут заменить реальную работу по продвижению к власти и управлению достойных людей.

Не случайно, что катастрофическая ситуация в области государственного управления, сложившаяся в эти годы, сохранялась не просто всё это время, но и была в принципе не исправима, не смотря на все попытки «ручного управления» президента. Нарастающее отставание в политико-идеологическом и научном развитии, которое попытались заменить «официально-казенным патриотизмом», привело к кадровой катастрофе. Катастрофа начала 20-х годов XXI века в России в государственном управлении выразилась не только в низком качестве и отсутствии реальных результатов, повальной коррупции, но и политическом расколе правящей элиты на две неравные части — сторонников укрепления государства и национальной идентичности, в том числе и за счет мобилизационных усилий, и противников такой политики, которые в целом готовы просто-напросто капитулировать перед Западом на его условиях по всем основным вопросам, прикрываясь расхожими рассуждениями об «интеграции с Западом», «укреплении партнерства» и «отказом от возврата к прошлому» (коммунистическому, имперскому, любому, требующему укрепления идентичности и суверенитета). Простой анализ биографий многих представителей современной правящей элиты показывает их беспринципность и откровенное предательство[7], когда они периодически меняли свои политические позиции и принципы.

В современной политической истории России было, к сожалению, слишком много примеров таких предательств и саботажа. Один из них — декабрь 1994 года, когда вся верхушка ВС РФ — от заместителей министра обороны и главкома Сухопутных войск и его заместителя — отказались выполнять приказ Главнокомандующего о вводе войск в Чечню, а затем, вместе с частью политической элиты и СМИ, фактически поддержали чеченских сепаратистов и международных террористов.

При этом самая большая группа правящей элиты страны — сторонники «вестерни- зации» в российской правящей элите состояла из двух неравных частей: самая большая, скрытая часть — традиционные конформисты-предатели, которые всегда поддерживали власть, будучи примерными коммунистами, демократами и либералами, а сегодня и патриотами, и откровенные противники сильной власти и нации, которые выступают «застрельщиками» очередных либеральных реформ, пользуясь скрытой и полной поддержкой властных конформистов. Таким образом, противоречия, причем непреодолимые, были изначально заложены в отношениях и оценках представителей правящей элиты страны.

Поэтому прежде всего неизбежно встает вопрос о подготовке национальных квалифицированных кадров на основе национальных программ, разработанных российскими учёными, у которых в эти же годы наблюдались не менее катастрофические проблемы. Именно поэтому проблема «новая наука — новые кадры» стала основной в 20-е годы, превратившись в главный (но не признаваемый) способ решения проблемы кризиса в не эффективном управлении государством, обществом, экономикой. Этого не просто не было сделано, но и любые попытки сдвинуть в этом направлении политику в области науки, образования и культуры встречали жестокое сопротивление. Несмотря на это, позитивные изменения происходили. Они встречали жесточайшее сопротивление внутри страны и за рубежом: санкции — часть признания таких изменений, а критика «авторитаризма» и поправок в Конституцию — реальная реакция на эти изменения в России и за рубежом.

Таким образом, отношение к оценке и анализу состояния и перспектив развития МО и ВПО в России в реальности формируется не столько объективными характеристиками и критериями, сколько противостоянием внутри правящей элиты России и давлением из-за рубежа, что, безусловно, следует иметь ввиду при попытке осмысления и анализа. Поэтому действительно объективные оценки ВПО найти (во всяком случае в открытой печати) невозможно. В этой связи главной задачей предлагаемого пособия является попытка изучение феномена современного состояния и перспектив развития международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО)[8], её особенностей, структуры и наиболее характерных черт, учитывая по мере возможности субъективный характер влияния тех или иных оценок.

Дополнительная сложность заключается в том, что в современной российской военной теории и теории международных отношений нет общепринятого представления и даже понятия, точно характеризующего МО и ВПО[9]. Существуют самые общие представления, которые, однако, могут существенно отличаться в своих важных деталях.

Кроме того, в последние годы стало популярным для многих политологов, социологов, юристов, историков и ученых других специальностей заниматься военно-политической проблематикой и описание проблем международной и национальной безопасности. Как правило, ничего путного из этого не получается просто потому, что специалист по военно-политической проблематике должен быть, как и многоборец в некоторых видах спорта, специалистом сразу в нескольких областях, как минимум, в политической и военной теории, истории политики и военной истории, ориентироваться в военно-технической области и в целом ряде смежных областей — социологии, политологии, истории, экономике и пр. Как и многоборец, он может и не быть «мастером спорта» в каждом отдельном виде и дисциплине, но, как минимум, кандидатом в мастера он быть должен.

Кроме того, очень важно, чтобы такой специалист имел практический опыт работы в государственных структурах, связанных с международной и национальной безопасностью, — администрации президента, аппарате правительства, Федеральном Собрании, Совете безопасности, МИДе, МО и Генштабе, СВР и других.

Мой личный опыт свидетельствует, что только книжное знание исследователя в военно-политической области с практической точки зрения бесполезно. Даже тогда, когда за эти вопросы берется хороший специалист, например, юрист, профессор и Заслуженный деятель науки. Такой, как С.М. Иншаков[10]. Пример — одна из его работ. Краткая рецензия, например, на его книгу может быть сведена к следующим общим тезисам:

1. Она дает общее представление о том, как хорошие юристы-преподаватели смотрят на проблему национальной безопасности, т.е. на проблему, которая в принципе выходит за пределы их компетенций. Автор в целом ориентируется в предмете и относится к категории ученых, которые правильно понимают значение этого предмета, т.е. тем, кто имеет «правильную группу крови». Его теоретические и методологические посылы правильны, но банальны. Они были актуальны для дискуссии 90-х годов, а не в 2020 году. Сегодня — это прошлое. Работа — для студентов и аспирантов общего политологического профиля, хотя автор — хороший юрист и методолог.

Вместе с тем:

– автор бесконечно далек от политических реалий и деятельности администрации, Совбеза, МИДа и Минобороны, прежде всего в области военной безопасности. Его суждения по этим вопросам просто позиция добросовестного ученого-дилетанта. Тем более в работе вообще нет ничего, связанного с «ядерной моделью», хотя современный спор и стратегической стабильности — это спор не только о ядерном сдерживании (позиция МИДа — С. Рябков и его подробная концепция, которая доступна в открытой печати), а о широком военно-политическом сдерживании от внешней агрессии.

– автор чутко уловил эволюцию предмета в 90-е годы, но «понаслышке». Я бы мог рассказать ему как в реальности появилась эта концепция (писал первую часть первого послания в 1994 г. и потом, в 1996 г., цитируемое им послание президента, а также концепцию создания и положения о Совбезе 1992 года и т. п, как и первую концепцию (И. Рыбкина) в 1997 году. Впрочем, в историю автор глубоко не уходил и его обзор в целом верен.

– автор напрасно ориентируется на работы последних лет, как правило, периферийных Вузов. Проблема не для них. В ней и в Москве-то никто не ориентируется серьезно, хотя работы всё-таки есть. Если бы автор поучаствовал в круглых столах Генштаба, Думы и Совфеда, он бы увидел ситуацию глубже. По книжкам областных универов многое не узнаешь. Впрочем, для студентов он рекомендует доступную и в целом нормальную литературу, которая для практиков и для ФОИВ не имеет никакой ценности.

Книга — полезное пособие для НЕПРОФИЛЬНЬК ВУЗОВ, она и называется пособием, которое бесполезно для тех, кто профессионально занимается этими вопросами.

Таким образом, политическая и военная наука в России, разваленная после уничтожения СССР, ещё больше отстала не смотря на усилия энтузиастов. В том числе и моих, которые создавали в начале 90-х Академию военных наук и другие неформальные организации, а также пытались сохранить науку в государственных учреждениях[11].

Наконец, дополнительные сложности возникают в связи с возникновением новых и трансформацией прежних факторов формирования МО и ВПО, которые до настоящего времени ещё не получили точных характеристик, в частности, с развитием новых и ростом мощи прежних субъектов ВПО — Бразилии, Индонезии, Ирана, Пакистана, Республики Корея, Сингапура, ЮАР и других[12].

Отсюда — неизбежный субъективный подход, напоминающий временами нарратив, который принципиально отличается от анализа[13]. Но я, как и многие другие в России, кто пишет о современных проблемах безопасности, не решил, что представляет собой история — рассказ, нарратив или исследование. Поэтому изначально признаю, что в оценках присутствует изрядная доля субъективизма.

Трудно говорить об особенностях явления, существо которого воспринимается по-разному. Более того, к сожалению, как в теории международных отношений, так и в военной теории наблюдается серьёзный застой, который внешне пытаются компенсировать многочисленными попытками некритического использования западной теоретической мысли при фактическом отсутствии дискуссий. Очень точно на этот счёт сказали авторы известной работы бывшие советники, аж, трех начальников Генерального штаба ВС РФ И.М. Попов и М.М. Хамзатов: «Отчего такое единодушие в военной науке? Почему у военных учёных нет ни своих идей, ни самостоятельных подходов? Куда делась свежая, новаторская мысль?»[14] От себя добавлю, что в международной области к этим недостаткам добавляется и абсолютно некритическое отношение к западным идеям и политологам, которое (кстати, фактически требует и руководство российской науки в правительстве и АН РФ, когда ставит результаты исследований в зависимости от их признания за рубежом).

Тем не менее, ВПО, как объект анализа, требует, как минимум, рабочего определения. В настоящей работе я исхожу из представления о том, что первичными характеристиками ВПО должны быть, во-первых, характеристики состояния как факторов (субъектов, акторов, тенденций), формирующих ВПО, так и, во-вторых, отношений между этими факторами. Причём, как первое, так и второе является производным от состояния человеческой цивилизации, тенденций её развития (например, демографических) и собственно международной обстановки (МО).

Причём именно состояние МО имеет приоритетное значение, предопределяя во многом состояние ВПО и, как следствие, — стратегической обстановки (СО). Иными словами, состояние МО, как основной системы, характеризующей отношения субъектов и акторов в мире, является общим для состояния ВПО, которая является частью этой системы (подсистемой), а стратегическая обстановка (СО), войны и конфликты — подсистемами ещё более низкого уровня, но оставаясь частью общей системы глобальной МО. Таким образом СО, войны и военные конфликты (опосредованно через формирование ВПО) являются частными, менее влиятельными подсистемами формирования МО. В работе последовательно выдерживается формально-логический дедуктивный подход, когда отношения между ЛЧЦ выступают подсистемой к более общей системе — «человеческая цивилизация», — а система МО, как подсистема к отношениям между наиболее важными ЛЧЦ, система ВПО, — как подсистема относительно МО, система конкретных СО, войн и конфликтов — как подсистема относительно ВПО.

Важно при этом не упустить из виду, что сами по себе МО выступает, в свою очередь, важной частью и производным от состояния человеческой цивилизации и во многом результатом взаимодействия её отдельных частей — локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ)[15]. К сожалению, при М. Горбачеве эти общечеловеческие ценности, о которых писал ещё в 40-х годах XX века академик В.И. Вернадский, были дискредитированы, но отнюдь «не отменены». Периодически они напоминают о себе в связи с глобальными проблемами и массовыми событиями, как это случилось в 2020 году с пандемией вируса.

Кроме того, принципиальное значение анализ состояния и перспектив развития ВПО имеет для формирования Стратегии национальной безопасности России и вытекающих из этой стратегии основополагающих положений социально-экономического развития страны, концепции её внешней политики, военной доктрины и других — концептуальных и нормативных — документов. Именно состояние МО и, в частности, ВПО создают внешние условия развития государства, которые могут быть благоприятными или не благоприятными, либо даже угрожающими. Максимально точное представление о ВПО имеет очень важное значение для более осознанного и адекватного понимания как современной международной обстановки (МО) и перспектив её развития[16], так и формирования и редакции Стратегии национальной безопасности России, возможных её корректировок в период 2020—2025 годов[17], дискуссии о которой активно ведутся в России в последние годы.

При этом субъективные оценки такого состояния ВПО правящей элитой государства могут серьезно отличаться как среди собственно представителей правящей элиты, так и у руководства страны. Достаточно вспомнить ситуацию накануне нападения Германии на СССР, об отношении к которой ведутся споры до сих пор, или о нападении Японии на США в Пёрл-Карборе[18] или о множестве других исторических примеров. Иначе говоря, важно не только объективное состояние ВПО, но и субъективная его оценка правящей элитой и руководством страны, что особенно ярко продемонстрировал в своем «новом политическом мышлении» М.С. Горбачёв в конце 80-х годов. И в этом заключается одна из важнейших проблем оценки ВПО.

На оценки ВПО влияет и внутриполитическая ситуация в стране, которую разные внешние политические силы стремятся использовать в свою пользу. В конечном счёте, чтобы уничтожить государство. В истории России было много примеров, когда внешние силы дестабилизировали ситуацию в стране. Особенно наглядно это было видно в начале XVII века при Лже-Дмитриях и в период правления «императриц», а также в период Первой мировой войны. Дестабилизация внутриполитической ситуации, как правило, означала изменение политического курса, что подтверждалось не раз в истории России в прошлые века.

Внутриполитическая дестабилизация и противодействие ей в современный период стали важнейшими особенностями, характеризующими ВПО. Они проявляются в многочисленных и самых разноплановых явлениях. В частности, например, в связи с дискуссиями о поправках в Конституцию РФ (прежде всего, отражающих укрепление суверенитета и идентичности страны), сменой правительства России и корректировкой социально-экономического курса, а также новых внешних условий развития страны, которые формируются под влиянием как традиционных, так и таких новых факторов как эпидемия вируса, изменения ситуации на мировом рынке нефти и т. д. В любом случае, однако, конечной целью является ослабление институтов государства, ограничение его суверенитета и его развал. Важно подчеркнуть, что подобные силовые действия, включающие нередко ту или иную форму вооруженного противоборства, — неотъемлемая часть развития МО-ВПО, направленная прежде всего против государства и его институтов. В этой связи важно вспомнить точное замечание крупного русского военного теоретика А.Е. Снесарева, который писал: «Почти все государства создавались войной и очень многие войною же свергались в пучину забвения»[19].

Очевидно для всех, что радикальные изменения в международной обстановке (МО) за последние два десятилетия повлияли ещё более радикально на изменения в военно-политической обстановке (ВПО)[20], что, в свою очередь, нашло своё отражение в целом ряде политических и нормативных документов, например, Военной доктрине Российской Федерации. В ней, в частности, подчёркиваются процессы «усиления глобальной конкуренции..., соперничества ценностных ориентиров и моделей развития, осложнения международных отношений и поэтапного перераспределения влияния в пользу новых центров экономического роста и политического притяжения»[21]. Но вопрос о том, насколько точны и своевременны эти оценки остается, на мой взгляд, открытым[22]. От них, своевременности их решения, как известно, зависит вся эффективность стратегии развития государства и его безопасность. Так, недооценка нарастающих угроз безопасности правительством РФ в первом десятилетии XXI века в конечном счёте привела к тому, что в следующем десятилетии пришлось исправлять многочисленные ошибки не только министра обороны А. Сердюкова, но и других политических, финансовых и военных российских деятелей.

Реальность такова, что не публичные и достаточно осторожные споры относительно всех этих вопросов в военно-политическом сообществе (включая собственно даже точное определение ВПО[23]) не просто неформально, но достаточно активно ведутся среди учёных и даже представителей правящей элиты[24]. Они стали предметом острых дискуссий в последние годы именно в связи с особым «переходным периодом» состояния МО и ВПО, который переживает человечество.

К сожалению, выступления ведущих политиков, военных ученых и руководителей до сих пор встречаются не часто, а острые дискуссии — ещё реже. Они сводятся в основном к комментариям выступлений В.В. Путина и не рассматриваются в качестве альтернативных точек зрения. Некоторые такие выступления и статьи (как, например, В. М. Герасимова) быстро привлекали внимание, но дальше развития не получали. Особенно в связи с усилением политики «силового принуждения» США и их союзников в отношении России, необходимости выбора нашей страной наиболее эффективных мер (в том числе военно-технических), формирующейся в 2020 году новой концепции военной безопасности России[25].

Между тем такие споры и дискуссии крайне важны: В.В. Путин не может (да и не должен) отвечать на все вопросы и вызовы, а его выступления носят политико-декларативный характер, соответствуя жанру политического выступления лидера великой державы. «За скобками» остаются многие (и не только частные) вопросы, своевременный и точный ответ на которые не может быть ограничен окладами по образцу послания Президента РФ 1 марта 2018 года. Это связано прежде всего с радикальными изменениями в международной обстановке, которая в основном и предопределяет состояние ВПО, а также с эскалацией в развитии наиболее опасного сценария ВПО в самых разных, в том числе в его самых опасных, вариантах[26].

Проблема заключается также в том, чтобы интересах стратегического планирования в России необходимо своевременно и по возможности максимально точно определить современное состояние МО и наиболее вероятный сценарий её развития, который лежит в основе формирования существующего сценария ВПО. Эта оценка должна чутко реагировать на внешние изменения в МО и ВПО, которые происходят очень быстро именно в последние годы. Динамика в политике Д. Трампа (при всей её преемственности) требует быстрого и не только политико-декларативного ответа, но и реакции «по-существу» в деятельности ОПК, промышленности и институтах государства[27]. Неопределённость в позиции России создаёт объективные трудности — международно-политические проблемы, — которые традиционно лежат в плоскости внешней политики, за которую отвечает Президент РФ и координирует Совет безопасности РФ, а политико-дипломатические функции реализует МИД РФ, тогда как собственно военные проблемы находятся в непосредственной компетенции Генерального штаба ВС РФ и Министерства обороны (за которые конечную ответственность также несёт Президент РФ как Главнокомандующий. При той же роли координатора со стороны Совета безопасности РФ).

При этом обозначения чёткой границы между политико-дипломатическими и военными аспектами обеспечения безопасности и обороны (которые объективно и сознательно стираются Западом)[28], а особенно взаимосвязи с социально-экономическим развитием добиться не всегда удаётся, что находит своё выражение в разных подходах к формированию бюджета страны. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, утверждаемая указом Президента России как нормативный документ наиболее приоритетного порядка, далеко не всегда эффективно координирует задачи опережающего социально-экономического развития и обеспечения безопасности страны. Эти трудности в полной мере отражаются на практике — эффективности политики России, — включая, естественно, исследованиях, которые посвящены военно-политической проблематике. Немалые сложности возникают и у тех студентов и служащих, которые проходят переподготовку в рамках повышения квалификации в самых разных высших учебных заведениях страны — от ВАГШ и МГИМО МИД РФ, РАГС и других.

Сложность наступившего периода в развитии МО-ВПО, который я называю очередным «переходным периодом» в истории человечества, а также недостаточно активная реакция исследователей военно-политической проблематики неизбежно ведут к отставанию в адекватном (своевременном и относительно объективном) осознании развития ВПО в мире: крайне ограниченный состав исследователей и литературы ещё больше затрудняет эту ситуацию. Я не считаю, что это пособие решает (или должно решать) все эти назревшие научно-исследовательские проблемы, более того, убеждён, что в сохранившихся школах исследования ВПО в стране будут и другие, даже противоположные точки зрения[29]. Тем не менее, студентам и читателям, как мне представляется, будет полезно ознакомиться с этой авторской, субъективной точкой зрения, которая представляет собой первую системную попытку подхода к анализу ВПО[30].

Кроме того, в списке рекомендованной литературы я предлагаю работы, большинство из которых было издано очень ограниченным тиражом, для того чтобы читатель мог сам, если это необходимо, обратиться к источникам и литературе в оригинале. К сожалению, их немного, особенно тех, которые были изданы в последние десятилетия, но далеко не всегда можно получить к ним доступ. По мере возможности я даю их перечень в списке литературе по отдельным разделам и в конце работы.

Автор: А.И. Подберезкин