Как на любой войне, на экономической есть большая опасность потерпеть поражение, а в ходе «боевых действий» неизбежны издержки и потери, финансовый урон и социальная напряженность. Но при всех опасностях экономической войны она не беда, а благо – она заставляет очнуться от морока «потребительского рая», который, как вирус, нейтрализует всё волевое в человеке и обществе[1]

В. Баранюк, Н. Ващенко, сотрудники  ВАГШ РФ

Поиск наиболее эффективной стратегии национальной безопасности в России и в США, как оказывается в итоге, приводит к одному и тому же выводу: самая эффективная стратегия безопасности и внешней политики – ускоренное научно-техническое, технологическое и социально-экономическое развитие. Причём эффективность такой стратегии обеспечения безопасности – универсальна. Она отражается как на субъекте, использующем стратегию, так и собственно на политике силового противоборства с потенциальным противником[2]. В этой стратегии отражается и современная суть стратегического сдерживания, которое не ограничено только военными (а тем более ядерными) аспектами[3].

По сути дела все решения и документы, принятые в последние годы в США и в России, направлены именно на то, чтобы обеспечить странам опережающие темпы развития. Признание Д. Трампом наиболее эффективных внешнеполитических средств и мер по отношению к России прежде всего через влияние на её экспортные возможности углеводородов и расширение производства США в этой области, также как и сознательное стимулирование опережающих темпов технологического развития (включая военные НИОКР), – суть, если говорить коротко стратегии Д. Трампа[4], а план опережающего технологического развития («скачка») до 2024 года – стратегии В.В. Путина. Эта проблема была очень подробно рассмотрена мною в предыдущих работах[5].

В этой связи принципиальным является необходимость адекватной и объективной оценки именно современного состояния России, которая в силу многих причин серьёзно политизирована. Подобная политизация опасна не только с точки зрения внутриполитической стабильности, но и с позиций обеспечения национальной безопасности в военной области[6].

Рассмотрим, в качестве некоторые примеры, в частности, некоторые показатели, которыми сегодня оперируют политики, публицисты и экономисты. Их трактуют, как увидим, по-разному, нередко в зависимости от политических пристрастий. Для целей нашей работы необходимо рассмотреть не столько детальное состояние и тенденции (это тема специальной работы), сколько самую общую  динамику, имеющую военно-политическое значение, за относительно продолжительный промежуток времени и ожидаемую среднесрочную перспективу 7–10 лет, которые имеют прямое отношение к военной мощи государства и его материальным возможностям обеспечить свою безопасность.

Такой подход отличается от других – макроэкономических, социально-экономических и прочих, – свои акцентом на военно-политических последствиях для России в среднесрочной перспективе. Исходя из этих оценок, имеющих как абсолютный, так и прежде всего относительный характер (по сравнению с ведущими в военном отношением странами), а также вероятного среднесрочного прогноза необходимо делать выводы о том, какая стратегия развития и безопасности нужна России сегодня и на будущее[7]. Эта стратегия должна основываться на общих принципах и критериях, быть абсолютно понятной и убедительной, а главное, – самостоятельной стратегией, а не реакцией на возникающие угрозы, опирающейся на объективные критерии. Во всяком случае, как минимум, надо иметь ввиду, что в США походят к разработке стратегии в отношении России, опираясь прежде всего на критерии «стоимость-эффективность», которые отчётливо ведут к противоборству в научно-технической и социально-экономической областях[8].

Итак, самый главный и первый показатель – динамика индустриального (промышленного) производства в России с 2000 года. Это – самая низкая точка падения, когда промышленность России после «реформ» М.Горбачёва и Б.Ельцина производила на уровне 30–40% своих объемов от уровня 1989 года в РСФСР (а ОПК – даже 20–25%). Прирост с 2000 года по 2018 год составил более 70%, т. е. эта динамика (прежде всего с политической точки зрения) может оцениваться как вполне позитивная, хотя и не выдающаяся. Но она полностью обесценивается, когда признаётся, что промышленность России в 2018 году вышла только на уровень 1990 года, хотя некоторые отрасли так и остались ниже уровня советского периода, приборостроение, например, так и не дотянуло до этого уровня. Структура промышленного производства и целые отрасли остались на самом низком уровне «реформ» 90-х годов, что прямо угрожает национальной безопасности.

Рис. 1

Но важнее другое. За эти же годы мировое индустриальное производство в среднем росло теми же темпами (что хорошо видно на графике, где совпадают два зелёных цвета), но при двух существенных оговорках: во-первых, изначально эти страны находились на другом уровне в 2000 году и их промпроизводство развивалось преимущественно за счёт областей нового экономического уклада, а, во-вторых, темпы роста целого ряда государств за эти годы (Китая, Индии, Малайзии, Индонезии, Бразилии, Пакистана и др.) были намного выше. В-третьих, за эти годы США фактически создали вторую и третью экономики, основанные на новом технологическом укладе, когда крупные корпорации (больше 5), развивающие новые технологии, по своей капитализации (свыше 1 трлн. долл., т. е. каждая примерно половина экономики России) намного превысили крупнейшие российские компании.

Иными словами, за период с 2000 годов, пока мы восстанавливали экономику, мир «ушёл далеко вперёд» в своём развитии, но что хуже всего, – продолжает уходить. При темпах роста ВВП в 1–1,5%, которые ожидают нас до 2024 года, такое отставание увеличится, похоже, навсегда. Именно поэтому В.В. Путин заявил в 2018 году о необходимости «научно-технического и технологического скачка» – преодолеть разрыв можно только скачком, «перескакивая через этапы» технологического развития, т.е. не последовательно, а исключая промежуточные этапы промышленного развития.

И здесь не должно быть недооценки опасности, сознательной или бессознательной эйфории от  результатов развития за последние 19 лет потому, что такие оценки сознательно и опасно уводят от признания нарастающего отставания.

Д. Трамп, кстати, очень остро осознал отставание США в темпах промышленного развития и потратил несколько лет, чтобы в самом широком спектре средств США (таможенных, политико-дипломатических и даже военных) исправить эту ситуацию, добившись устойчивых темпов роста промышленного и научно-технологического потенциала США.

Следующий показатель – производство электроэнергии. Это очень репрезентативный показатель, потому что без электричества сейчас почти никакое производство не обходится, и потребление энергии, как правило, прямо пропорционально произведённому продукту, не смотря на определённые поправки на снижение норм энергоёмкости.

Рис. 2

Фактическое потребление электроэнергии в Российской Федерации в 2018 г. составило 1076,2 млрд. кВт∙ч (по ЕЭС России 1055,6 – млрд. кВт∙ч), что выше факта 2017 г. на 1,6% (по ЕЭС России – на 1,5%). Как видим, производство и, что ещё более важно, потребление электроэнергии в России продолжает расти уже несколько превышая уровень 1990 года. Это означает, что физические объёмы промышленного производства растут и достигли уровня 1990 года, но они не говорят о номенклатуре произведённого продукта и структуре экономики. Так, выплавка алюминия, например, по потреблению электроэнергии может превышать все объемы производства станкостроения (которые в 10-20 раз ниже, чем в 1990 году) или приборостроения (которые в 100 раз ниже)[9].

Следующий параметр – производство стали. В лучших традициях советской статистики – в миллионах тонн (что тоже не подвержено инфляции).

Рис. 3.

В 2008 году мировой кризис и последующие санкции снизили резко производство, конечно, но в целом производство активно восстанавливается после «святых девяностых».

Следующий показатель – объём грузоперевозок, который свидетельствует со всей очевидностью о том, что к 2015 году  мы вышли на уровень 1990 года РСФСР[10].

Рис. 4