Доклад директора ЦВПИ МГИМО, профессора А.И. Подберёзкина на ситуационном анализе-совещании, посвящённом перспективам развития исследований в кооперации с ведущими экспертами страны.

Вопрос состоит в том, что необходимо разработать парадигму, которая будет рассматривать более значимые события и давать лучшее понимание тенденций, чем другие парадигмы, оставаясь на том же уровне абстракции[1]

С. Хантингтон, политолог

Этот семинар-совещание представляет собой серию встреч экспертов из МГИМО МИД РФ, Совета Безопасности РФ, Академии ГШ ВС РФ, ЦНИИ №46 МО РФ, Федерального собрания РФ и ряда ведомств и институтов, а также независимых экспертов, которые заинтересованы в непубличном и прикладном анализе состояния и прогноза развития военно-политической обстановки (ВПО) в мире и перспективах сохранения стратегической стабильности.

Каждый из экспертов представляет свою личную точку зрения, не претендуя на абсолютную правоту и окончательный результат.

На мой взгляд, это совещание должно, прежде всего, быть посвящено практическому анализу и прогнозу развития некоторых аспектов военной безопасности основных субъектов современной международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО)[2] государств, локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) и коалиций, обеспечению военной безопасности[3] России. Естественно, что такой подход должен не повторять, а представлять собой объёмный и принципиально новый материал по современной военно-политической и внешнеполитической проблематике, который объективно в силу масштабности и системности требует внимательного и длительного изучения, выходящего за пределы семинара или какого-то одного курса.

Трудности возникают и в силу не до конца решённых теоретических и методологических вопросов даже на принципиальном уровне. Главные трудности связаны с осмыслением глобальных изменений, происходящих в человеческой цивилизации, и, как следствие, в международной и военно-политической обстановке.[4]

Так, в определении «военная безопасность», данном в Военной доктрине России[5], возникают два важнейших вопроса: во-первых, в доктрине говорится только о применении (или угрозе применения) военной силы, тогда как сегодня не менее актуально использование в военных целях и невоенных средств и способов силовой политики, о чём, кстати, не раз в последние годы говорил НГШ ВС РФ В.М. Герасимов, а, во-вторых, Военная доктрина в числе приоритетов защиты интересов не говорит о национальных интересах и системе ценностей, которые стали в последние десятилетия важнейшими объектами для внешних угроз, что, во-первых, учитывается в аналогичных документах других государств (например, США), а, во-вторых, изначально искажает весь смысл анализа.

Очевидно, что все аспекты формирования МО и ВПО, а тем более военного строительства в России, невозможно охватить даже в такой большой работе (хотя многие из них уже были в той или иной степени освещены в предыдущих работах, которые доступны на сайте Центра военно-политических исследований МГИМО - Концерна ВКО «Алмаз-Антей»). Поэтому были выбраны только те из них, которые, на мой взгляд, представляют наибольшую актуальность именно сегодня, в конце 2019 года, связанные, прежде всего, с проблемами обеспечения военной безопасности главных субъектов МО и ВПО.

Изначально важно попытаться договориться о том, что представляет собой ВПО. На мой взгляд, в заведомо упрощенном виде её можно изобразить следующим образом.

Из такого подхода видно, что анализ ВПО представляет собой последовательный анализ МО и целых групп факторов, формирующих МО и ВПО. Даже беглое знакомство с ним в рамках курса по анализу и прогнозу военных аспектов безопасности государства, может быть полезным для тех, кто изучает современные международные отношения, политологию, историю России и зарубежных стран, а не только их очень специфическую, военно-политическую, область. Эта область сложна не только сама по себе, в полной степени отражая субъективность военно-политических процессов (которые ещё более субъективны, чем внешнеполитические, – она сочетает самые разные представления, знания  и опыт международника, политолога, военного историка, социолога, экономиста и элементарные знания в области основ военной науки, искусства и техники[6].

Кроме того, необходимо обязательно ориентироваться в основах социально-экономической политики, понимать, что как Концепция внешней политики России, так и Военная доктрина, военная стратегия и военное планирование вытекают именно из Стратегии социально-экономического развития и основных положений государственной экономической, финансовой и социальной, а также научно-технической политики[7]. Так, в принципиально важном для целей развития указе В.В. Путина «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года» в качестве первого и важнейшего приоритета обозначалось «осуществление прорывного научно-технологического и социально-экономического развития Российской Федерации, увеличение численности населения, повышения уровня жизни граждан….»[8].

Таким образом, в самом общем виде военно-политический анализ включает в себя информацию и знания о нескольких десятках областей человеческой деятельности и наук, которые, переплетаясь, могут дать только самое общее представление о всей сверхсложной системе, представляющей собой состояние МО и её органической и основной части – военно-политической обстановки[9]:

Каждый из этих «блоков» информации и знаний предполагает не только собственное и часто самостоятельное исследование, но и исследование  его взаимосвязей с другими «блоками» и отдельными проблемами. Важно подчеркнуть, что как МО, так и ВПО являются состоянием систем, которые развиваются, взаимодействуют (иногда противоречат друг другу), противоборствуют. Причём в самом современном состоянии уже заложена их история, традиции, инерция и последствии. И в нём же существуют условия для прогноза будущего состояния, обязательные для стратегического планирования внешней и военной политики.

Для целей работы поэтому полезно изложить самую общую логику, достаточно абстрактную модель исследования политики того или иного субъекта или актора МО, которую можно графически (очень упрощенно) изобразить следующим образом[10].

Модель политического процесса субъекта (актора) МО-ВПО

В процессе развития логики рассуждений  основные блоки этой упрощенной модели будут распределяться следующим образом:

– группа факторов «А», – требующая, прежде всего, анализа (и прогноза) состояния и развития представлений правящей элиты о системе ценностей и интересах (глобальных, государственных, национальных, классово-социальных, групповых, личных и т. д.). Это — базовая исходная точка любого политического анализа, требующая очень серьезного исследования всей политики субъекта (актора) МО-ВПО, а не только его внешней или военной политики. Однако нередко как раз в этой области анализ сокращается до непозволительного минимума, что ведёт к грубейшим ошибкам: нужно знать культуру, историю, традиции субъекта, а не только его военно-экономический и военный потенциал.

 Именно на этом уровне формируются основы политических и иных интересов, которые, во-первых,  достаточно объективны в отличие от других блоков модели, а, во-вторых, имеют самоё общее, долгосрочное и принципиальное значение: цели и задачи могут быстро меняться, внешние условия также могут быть динамично изменены, а тем более динамичны представления правящей элиты и даже некоторые виды ресурсов. Но в отличие от всех этих групп интересы и ценности — наиболее объективны и постоянны, хотя это отнюдь не означает, что представление о них может носить искаженный характер (как во времена Ельцина-Горбачева, «Д»-«А»), либо сознательно искажаться извне («Б»-«А»);

– группа факторов «Б», – концентрируется собственно анализ и прогноз развития состояния МО и ВПО и его отдельных групп факторов (например, политики ЛЧЦ) («Д»—«Б»). Трудность анализа этой группы факторов заключается в том, что их численность может составлять десятки тысяч показателей и еще больше взаимодействий. Например, отношения между субъектами МО и ВПО (более 200 государств) или основными акторами (тысячи международных и национальных акторов) составляют очень пеструю и нередко противоречивую картину, хотя с точки зрения формирования политики безопасности субъекта (например, России), это влияние ограничено 9-11 основными особенностями, сформулированными в Стратегии национальной безопасности и Военной доктрине России;

– группа факторов «В», – представляющая собой собственно анализ и прогноз развития политики и стратегии России («Д»—«В»). Можно сказать, что это наиболее традиционная и известная группа факторов, анализом которой занимаются МИД, разведки, учёные и пр. институты государства и общества. Проблема, однако, заключается в том, что изучение только политики (как это до сих пор практикуется и преподается в наших университетах) имеет мало смысла потому, что требует неизбежно изучения смежных областей, которые отнесены к другим группам факторов;

– группа факторов «Г» – анализ существующих и  прогноз развития ресурсов и иных возможностей субъекта политики. Она также достаточно традиционна и сводится к классическому изучению военных и государственных возможностей — экономических, военных и пр., которые относят к военному потенциалу государств.

- наконец, группа факторов «Д», - которая отражает информационные, идеологические и когнитивные возможности правящей элиты и её институтов, в конечном счёте, способность оперативного принятия и реализации собственных решений, способности сопротивляться внешнему влиянию и давлению, что означает, в конечном счёте, эффективность государственного и общественного управления. При этом необходимо помнить две главные особенности этой группы факторов: во-первых, эти представления могут быть крайне субъективны и, во-вторых, подвергаться сильнейшему внешнему и внутреннему влиянию. Это означает, что данная группа факторов — наиболее уязвимое звено в системе принятия политических решений и, соответственно, - наиболее приоритетная цель для внешнего воздействия.

Таким образом, задача разработки эффективной Стратегии национальной безопасности и Военной доктрины России распадается изначально на несколько самостоятельных задач, в центре которых находится анализ 5 групп важнейших факторов, о которых коротко было сказано выше. Очевидно, что для её решения нужен комплексный подход, в котором будут заняты как политологи и военные специалисты, так и экономисты, финансисты, культурологи, социологи и другие эксперты.

Очевидно также, что необходимо будет осветить и взаимосвязи и взаимовлияния множества других областей, имеющих огромное значение, – например: – вектор «Б»—«В» (влияния ВПО на политику страны) – или вектор «В»—«Г» (стратегия государства) и т. д.

К сожалению, российских работ, посвященных военно-политическим проблемам, было опубликовано в последние годы мало, а те из них, которые охватывают теоретические и методологические вопросы анализа ВПО, – вообще насчитывают единицы, изданные, к тому же, крошечными тиражами. Так, фундаментальная работа генерала А.И. Владимирова («Основы общей теории войны: монография в 2 ч. – М.: «Синергия», 2013), изданная тиражом 1000 экземпляров, осталась фактически незамеченной, впрочем, как и некоторые другие фундаментальные издания. Таким же тиражом изданы и работы И.М. Попова, М.М. Хамзатова, представляющие собой оригинальный подход к стратегии, и других авторов. Достаточно сказать, что фундаментальная работа авторов ВАГШ о военной политике страны была издана в первом десятилетии нового века под грифом «ДСП».

При этом, как и вообще в политике, в военно-политической области знания, оценки и тем более прогнозы, несут на себе, как уже упоминалось,  очень серьёзный субъективный отпечаток (в работе, обозначенный векторами «Д»—«А» и т.д.), избежать которого полностью невозможно, но уменьшить их нередко очень негативное влияние (как это было в России при оценке Д. Трампа) при правильном подходе вполне реально и порой крайне необходимо[11].

Для этого необходимы разработки общетеоретического и методологического характера, имеющие не абстрактный, а вполне прикладной характер. В качестве примера можно привести фундаментальную работу, подготовленную авторами 46 Института МО РФ в 2018 году «Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации»[12].

Именно стремление к максимально объективной (и точной, как следствие) оценке и минимизация негативных субъективных оценок и прогнозов в области МО и ВПО является, на мой взгляд, главной задачей тех, кто занимается этой работой на практике – в войсках, академиях, университетах, посольствах и резидентурах. Избежать субъективности и неточности невозможно, но снизить влияние субъективных оценок – вполне реальная задача, тем более что решение предстоит принимать в любых условиях. Как справедливо отметил в свое время маршал Б.М. Шапошников, «Каждому военному деятелю хорошо известно, что обстановка никогда не бывает ясна и всегда приходится считаться с неизвестностью. Но это обстоятельство не останавливает ни одного военного перед принятием решения»[13]. О том, насколько субъективна политика и особенно война писал еще основоположник политического реализма древнегреческий историк Фукидид (ок. 460 – ок. 400 г. до н.э.), который в своей «Истории Пелопоннесской войны» пожалуй, впервые хорошо показал основы военно-политические особенности войны, роль силы, значение мотивов и пр. Можно сказать, что именно Фукидид показал первостепенное значение объективных факторов, которые позже абсолютизировал Н. Макиавелли (1469—1527) в своей легендарной работе «Государь»[14].

Иными словами, абсолютно точной и исчерпывающей информации о состоянии, а тем более перспективах развития МО и ВПО не может быть даже теоретически, хотя, надо признать, что в последние годы по мере резкого роста возможностей информационных средств, когда объем и качество такой информации, а также скорость ее передачи выросли на несколько порядков, возможностей стало намного больше. В ещё большей степени эти возможности увеличатся уже в ближайшем будущем в связи с появлением «больших баз данных, увеличением скорости обработки информации и появлением искусственного интеллекта (ИИ). Уже сегодня действующие модели развития ВПО и СО в России, работающие в разных организациях позволяют в значительно большей степени, чем прежде, опираться на объективную информацию. Тем  не менее, говорить о возможности 100% точного анализа, а тем более прогноза развития ВПО, не говоря уже о СО, нельзя. Именно поэтому стоит задача ускоренного развития теории, методик и конкретных приемов точного анализа прогноза развития ВПО.

Динамика изменений большинства факторов и тенденций, формирующих МО и ВПО, такова, что можно говорить о взрывообразном росте численности таких факторов и тенденций, их показателей и критериев, которые прежде не только не учитывались, но даже и вообще не принимались во внимание. Так, если в XIX и XX веках анализ МО и ВПО ограничивался, по сути, только анализом военных потенциалов нескольких ведущих государств (демографии, экономики, армии, артиллерии, флотов и пр. критериев мощи основных европейских держав и США), то в XXI веке этого стало уже явно недостаточно. Появилась острая потребность и реальная возможность учитывать гораздо большее число факторов, – участвующих в формировании не только ВПО, но и СО. Так, например, существующие возможности позволяют контролировать СО в космическом пространстве с участием 150 тыс. объектов.

Сравнение количества факторов, учитываемых при анализе ВПО

Обратная сторона процесса  стремительного нарастания объектов информации и возможностей их обработки заключается в том, что избыток информации нередко лишает возможности своевременного анализа. Представляется, что развитие ИИ в этой области позволит избавиться от этой неприятности, но и здесь, учитывая огромное влияние субъективных факторов, важна изначально некая система, идея, концепция. Необходим анализ и стратегический прогноз совокупности существенных свойств вероятной военной угрозы, отражающих их специфические особенности в области межгосударственных и внутригосударственных отношений[15]. Именно эта, прежде всего, политическая часть анализа ВПО стала в настоящее время главной частью военного планирования потому, что именно политические цели войны определяют масштабы и качество необходимых средств ВВСТ, класс ВВСТ[16] и способы силового противоборства.

Поэтому огромное значение, на мой взгляд, имеет широко используемый в работе метод дедукции[17] – построения самой общей (авторской) концепции на основе больших объемов информации, опыта и интуиции, методов экспертных оценок военно-политической обстановки[18] и некоторых концепций и моделей, которые позволяют объединить огромное количество факторов и тенденций в некую единую логически обоснованную систему. Этот авторский метод применительно к анализу и прогнозу[19] развития ВПО достаточно субъективен. Но сразу оговорюсь, что современное состояние экспертизы в России, к сожалению, далеко от идеала – «реформы» военной и политической науки во многом привели к её кризису и отразились на качестве субъективно-интуитивных оценок и прогнозов. Тем не менее, он вполне совместим с общепринятыми методами экстраполяции ВПО[20], статистическими методами и различными методами описания МО и ВПО.

В процессе разработки этой системы происходит её конкретизация, уточнение, корректировки и исправление, когда некие эмпирические данные и идеи этого требуют, т.е. наступает второй этап анализа, основанный на методе индукции[21]. Именно таким образом построена структура всей работы: изначально в первой части сформулирована концепция развития ВПО в мире и её прогноз, вычленены основные особенности и раскрыты наиболее характерные черты. Во второй части эта концепция рассмотрена через призму развития отдельных центров силы, ЛЧЦ и военно-политических коалиций. При этом я старался не игнорировать те противоречия, которые возникали при сопоставлении с результатами исследования при помощи дедукции базового сценария и его конкретного варианта развития ВПО.

На мой взгляд, это даёт возможность и потребность в анализе множества других, не учитывавшихся прежде факторов и тенденций, влияющих на формирование МО и ВПО. Так, например, несколько лет назад я предложил объединить эти факторы и тенденции в 4 основные группы, где собственно субъекты[22] МО и ВПО составляют только одну такую группу (другая группа относительно независимых участников обозначена как акторы[23]), а в целом все эти группы представляют собой некую систему, которая лежит в основе модели ВПО. Эта модель, на мой взгляд, позволяет представить себе:

во-первых, МО – как систему факторов, влияющих друг на друга в разных направлениях, как производное взаимодействие самых разных факторов и тенденций;

во-вторых, вычленены 4 основные группы факторов и тенденций, которые не ограничены только основными субъектами, но и тенденциями и информационно-когнитивными характеристиками;

в-третьих, дать возможность для дальнейшего расширения числа участников и тенденций, влияющих на формирование МО;

в-четвертых, зафиксировать принципиально важное положение о политическом приоритете при формировании ВПО (МО предопределяет сценарий развития ВПО).

Подчеркну, и то, как количество основных групп, так и перечень и численность факторов должны быть существенно расширены: если 1-ая группа (государства) достаточно ограничена численностью существующих государств, то 2-ая (акторы) фактически уже не ограничена потому, что численность общественных и иных негосударственных акторов уже насчитывает сотни тысяч, а число реально влияющих на формирование ВПО (например, на внутриполитическую стабильность) – десятками тысяч.

То же самое можно сказать и в отношении других групп. И не только тех, которые указаны в модели, но и тех, существование которых можно обосновать дополнительно.

[24]

Как видно из предлагаемой структуры МО,  представляющей основные группы факторов и тенденций, их взаимодействие и взаимовлияние (порой противоречивое) формирует в основном не только современное состояние МО, но и закладывает самые общие основы для формирования ВПО, самых различных сценариев[25] и конкретных вариантов его развития.

Военно-политическая обстановка соотносится с международной обстановкой в целом также как понятия «политики» и «война»[26], о чем ниже будет сказано подробнее, но принципиально важно отметить, что любой сценарий развития ВПО или даже его конкретный вариант неизбежно предопределяется и вытекает из сценария (и его варианта) развития МО, что можно схематично изобразить на следующем рисунке:

Как видно из рисунка, существующий сценарий развития МО может развиваться по нескольким своим вариантам, которые конкретизируют объективные и субъективные условия в настоящее время, иногда сменяя (или дополняя) друг друга. Так, современный сценарий развития МО развивается по сценарию нарастающего силового противоборства западной ЛЧЦ и ее военно-политической коалиции с другими ЛЧЦ (и их коалициями), прежде всего, китайской, исламской, российской, латиноамериканской и др.

При этом конкретные варианты (№ 1, № 2 и № 3) развития МО иногда меняются, либо «дополняют» друг друга. Например, «Вариант № 1» (конфликт с исламской ЛЧЦ) уступает место «Варианту № 2» (конфликту с китайской ЛЧЦ) и дополняется «Вариантом № 3» (конфликт с российской ЛЧЦ).

Однако принципиально важно попытаться спрогнозировать наиболее вероятный будущий сценарий развития МО, варианты которого могут принципиально отличаться от существующего.

Если существующий сценарий развития МО (при горизонте планирования 1-2 года) и его варианты относительно предсказуемы, а значит могут так или иначе и прогнозироваться различные сценарии развития СО, конфликтов и войн, то будущий сценарий развития МО может предоставить качественно (принципиально новые) варианты своего развития, как и развития ВПО и СО, которые можно охарактеризовать как «фазовый переход» к новому состоянию. Например, если будущий вариант развития сценария МО может означать создание широкой антиамериканской коалиции в составе Китая, Индии, Пакистана и ряда других государств, которые захотят пересмотреть отношения Запад-Восток в принципе.

При анализе ВПО в настоящей работе предлагается использовать метод моделирования ВПО[27], в частности метод разработки возможных и наиболее вероятных сценариев развития ВПО[28].

Военно-политическая обстановка закономерно вытекает из характера МО в качестве результата развития военно-политических отношений[29]. Она в дальнейшем конкретизируется в СО, а та – в конкретном типе вооруженного[30] или международного военного конфликта[31].

Для целей конкретного политического анализа необходимо вычленить максимально точно конкретный вариант развития МО и, как следствие, конкретный вариант развития ВПО (вытекающий из него) потому, что этот конкретный вариант ВПО «материализуется» в одном из вариантов развития СО (война, конфликт, столкновение, военно-силовое противоборство и т. д.).

Строго говоря, для практических целей анализа нам необходим всего лишь один конкретный вариант одного из сценариев развития ВПО потому, что варианты развития СО слишком субъективны и необходимы только для штабов, организующих военное планирование. Прогнозировать развитие сценариев СО нужно, но  с неизбежной поправкой на их корреляцию.

Чтобы проиллюстрировать логику рассуждений и возможного анализа можно обратиться к военно-историческим примерам, в частности, периоду конца 1942 года – начала 1945 года Второй Мировой войны, из которых видно, что МО меняется медленнее (в 2-3 раза) чем ВПО, а ВПО в 3-4 раза медленнее, чем СО. Соответственно ошибка в оценке МО усиливается в несколько раз при оценке ВПО и в десятки раз при оценке СО. В самом общем виде логика выглядит следующим образом.

МО 1942—1945 гг. характеризуется:

– созданием и развитием антигитлеровской коалиции;

– предпосылками и  распадом прогерманской коалиции;

- поражением держав «оси» и созданием ялтинско-потсдамского мира.

ВПО 1942—1945 гг. – характеризуется изменением качества («коренным перелом») ВПО:

- провалом плана наступления на СССР под Москвой и Ленинградом, контрнаступлением СА;

- началом войны Японии с США;

- крупными поражениями Германии на Восточном фронте (Сталинградская и Курская битвы);

- началом широкого наступления СА в 1943 г.

- высадкой союзников в Италии, Северной Африке и Нормандии;

- вступлением СССР в войну с Японией.

СО 1942—1944 гг. – делится на несколько крупных этапов:

- нападением на СССР и провалом блицкрига;

- контрнаступлением зимой 1942 г.

- наступлением Германии летом 1942 г.;

– 1943 г. – Сталинград;

– 1943 г. – Курск;

– 1944 г. – наступление в Нормандии и Бельгии войск США и Великобритании;

– конец 1944 г. – выход из коалиции Италии и Финляндии.

- 1944 г. операции СА в Польше и Германии;

- завершающие операции СА 1945 г. в Германии, Чехии и Венгрии;

- 1945 г. разгром Японии в Тихом океане и Ю-В Азии;

- разгромом Японии на континенте.

Как видно, качественные изменения в МО происходили медленно, ВПО менялась быстрее, но наибольшая динамика наблюдалась в развитии СО в ее конкретных наступлениях – отступления и т.п.

Оценка того или иного сценария развития МО и его варианта нередко порой очень сильно отличаться даже в рамках одной правящей элиты[32]. Тем более, когда в стране, как в России, происходят радикальные социальные изменения. Такие оценки, как известно следствие не только реализации национальных или государственных интересов (потребностей), но и социально-классовых, групповых, личных. Кроме того, радикальные изменения, происходящие в последние годы в мире, ведут к ломке всей системы международных отношений и, как следствие, самым радикальным переменам в международной и военно-политической обстановки, а также стратегической обстановки[33]. Настолько радикальным, что современное общество раскололось на тех, кто в настоящее время считает войну нормой существования цивилизации, тех, кто (как, например, я) даже полагает, что война фактически уже идёт[34], и тех, кто считает её в будущем неизбежной[35].

Примечательно, что те немногие в России, кто полагает, что ситуация в мире развивается «нормально», как и в предыдущие десятилетия, тоже есть, но с каждым годом их остаётся всё меньше и меньше не только в России, но и на Западе. Буквально за последние 3—4 года отношение к оценке ВПО в мире и в России изменилось радикально – от умеренно-оптимистического к резко пессимистическому. Эти субъективные ощущения отдельных представителей чрезвычайно важны, прежде всего, потому, что они формируют готовность (или её отсутствие) у элиты и общества к мобилизации и борьбе, либо к капитуляции.

Так, обострение ВПО в первой половине 2019 года, провокации США и их союзников привели, например, к пересмотру планов развития ВКС (в частности, увеличения производства самолетов СУ-57 с 20 до 70 единиц), которые озвучил В.В. Путин в мае 2019 года.

От реализма и степени ощущения опасности в области безопасности правящей элитой зависит степень готовности к затратам государственных, национальных и собственных ресурсов. Поэтому существовали и существуют как количественные, так и качественные оценки военных опасностей[36] и угроз[37].

Пример оценки военной опасности и военной угрозы

Опасности и угрозы могут отличаться по избранным цветам (синий, оранжевый, красный) времени (стратегическая/долгосрочная; оперативная/среднесрочная; тактическая/краткосрочная) и т. д. Вычленение качества опасности/угрозы имеет значение и с точки зрения оценки ее масштабов, так и необходимой реакции.

Так, исходя из негативных оценок ВПО, требуется широкая национальная мобилизация (идеологическая, политическая, экономическая) и создание общенационального органа управления по примеру ГКО СССР в 1941 году, а также как правило, серьёзные коррективы в военное планирование[38]. И, наоборот, оптимистические оценки требуют сохранения нынешнего курса, либо даже капитуляции правящей элиты.

Иногда, правда, есть у третье состояние общественного мнения – неадекватно-оптимистическая оценка ВПО и собственных ресурсов (как в своё время у одного из генералов, защищавших Севастополь в 1854 году, когда тот обещал «закидать шапками» врагов), либо ещё большая неадекватность пессимизма («всё пропало»), которая особенно свойственна для благополучной части российского общества, поспешившей «породниться» с Западом. И первое, и второе состояние чрезвычайно опасны вообще, но особенно для тех, кто профессионально занимается политикой. К сожалению, субъективность подобных оценок скорее правило, чем исключение, с которым приходится считаться в реальной политике. Иногда подобная субъективность даже начинает доминировать (как при М. Горбачеве), фактически искусственно формируют МО и ВПО.

Поэтому при анализе, а тем более прогноз нужен максимально объективный подход в оценке МО и ВПО. Прежде всего, с точки зрения теории и методологии, которые позволяют уйти от любимых нашими политологами бесконечных цитат западных историков, политиков и журналистов, использования классического советского академического подхода («с одной стороны и с другой стороны», которым прославилась политологическая школа ИМЭМО РАН), когда в итоге так и не ясно, чего же ждать (точнее – ждать всего), что и выдаётся за «академическую науку».

Важно, на мой взгляд, всегда помнить, что формирование современной международной и военно-политической обстановки происходит под влиянием сотен и даже тысяч факторов, из которых в целях нужд практической политики, прежде всего, долгосрочного планирования в социально-экономической и военно-технической области, необходимо (что и делается, как правило, на практике) пытаться вычленить наиболее важные, решающие в настоящее время[39]. Можно признать, что учёт большинства этих факторов и тенденций (тысяч и десятков тысяч) уже стал возможен в связи новыми возможностями сбора и обработки информации, в частности, в области «больших баз данных» и мощных компьютеров, но практических результатов такого использования в России не известно. Это может говорить как об их отсутствии, так и засекреченности информации (В своей работе сотрудники Центра военно-политических исследований МГИМО МИД РФ, например, использовали сотни, но не тысячи таких факторов).

В известных работах обычно (даже серьёзные аналитические структуры) выделяют всего до десятка основных субъектов (политику основных государств-субъектов МО – США, КНР, Франция, Япония, Россия, Великобритания и ряд других) и несколько десятков других факторов и тенденций из известных нескольких тысяч. Очевидно, что многие субъекты и акторы остаются «за скобками» анализа. Не учитываются иногда не только быстро приобретающие силу новые государства, но даже формирующиеся коалиции, набирающие силу новые глобальные тенденции, связанные, например, с 4-ым этапом промышленной революции и новейшими военными технологиями и соответствующей военной политикой отдельных государств[40].

Так, на мой взгляд, очень важными тенденциями становятся тенденция переноса противоборства в когнитивно-информационную область, когда враждебное влияние оказывается даже не на государство и его институты, а на систему ценностей и представления нации[41]. Этот акцент в противоборстве всё ещё игнорируется, как представляется, по политическим причинам: достаточно большая часть правящей российской элиты считает, что «интеграция с Западом» и «интеграция в западную систему ценностей это одно и то же.

Естественно, что для детального анализа МО и ВПО требуются огромные человеческие и иные ресурсы, но эти затраты многократно окупаются потому, что даже незначительная ошибка в оценке МО и ВПО «на старте» анализа ведет к колоссальным политическим и материальным потерям в будущем. Так, ошибка, сделанная горбачевско-ельцинской правящей элитой в отношении реального сценария развития МО (стремления США к созданию зависящей от них финансово-экономической и военно-политической системы, получившей позже название «однополярной») привела к развалу ОВД и СЭВ, а позже и СССР, что уже через короткое время привело к формированию сценария «силового принуждения» России к капитуляции.

Еще опаснее ошибки в стратегических прогнозах, когда желаемое выдается – сознательно или нет – за действительность. В этом случае происходит неадекватное целеполагание и создание национальной стратегии, что может быть отражено на следующем рисунке.

Где неадекватность оценки МО и ВПО со стороны правящей элиты (вектор «Д»—«Б») ведёт:

1. Неадекватности (переоценки или недооценки) значения и масштабов  тех или иных целей и задач (группа «В»). Так, на мой взгляд, накануне нападения Наполеона в России существовала определенная недооценка целей  внутренней политики, хотя военный министр (Барклай де Толли) и государь-император (Александр I) и предпринимали действия по материально-технической (запасы артиллерии и пр.) и дипломатической подготовке (мир со Швецией и Турцией) к войне.

Ситуация, на мой взгляд, повторилась накануне Крымской войны, а затем в Первую Мировую войну.

2. Неадекватности (как правило, недооценки или даже игнорированию) степени влияния враждебной   МО-ВПО на национальную систему ценностей и интересов, что ведет к системному кризису в самоидентификации (как это было в период 80-х—90-х гг.).

3. Недооценки влияния МО-ВПО на правящую элиту страны (например, перспектив персональных санкций).

4. Принятию, в конечном счёте, неэффективной стратегии.

Кроме того, системный и достаточно полный анализ далеко не всегда удаётся сделать обосновано в силу противоречивого влияния субъективных представлений о движущих силах и основных факторах формирования МО и ВПО. Простой пример: победа Д. Трампа на выборах 2016 года многими экспертами (даже, порой, их большинством) в самих США и за рубежом, в том числе и в России, была расценена как некая случайность, даже «досадное недоразумение», а не как долгосрочная тенденция в политике страны. И что ещё хуже – этому заблуждению настойчиво верили не только они сами, но и пытались убедить в нём окружающих, сознательно искажая политическую реальность. На это утверждение работали, например, российские СМИ весь период 2016—2018 годов, выполняя, видимо, социальный заказ тех в правящей российской элите, кто искренне и необоснованно рассчитывал на улучшение отношений с США.

Но был и субъективный политический аспект – в ещё большей степени на эту стратегию работал и работает огромный контингент воспитанников Горбачева-Козырева (Сороса и пр.), осевший в политических и научных уголках российской правящей элиты, который очень старался сохранить своё влияния всеми способами на формирование политического курса страны. Для них было важно показать, что либеральная внешнеполитическая парадигма, которой они следовали в СССР и России, не исчезла с приходом Д. Трампа, а произошло временное, случайное отклонение от стратегического курса на глобализацию и либерально-демократические ценности. В целом можно сказать, что эти ученые подтверждают вывод, сделанный С. Хоффманом несколько десятилетий назад относительно теории международных отношений (ТМО):

ТМО – всепроникающая американская философия, навязываемая миру, как и тот социальный порядок, который навязывается схемами классификации[42].

В этом смысле предлагаемая работа содержит попытки собственной классификации и формализации как некоторой основы для теории анализа и прогноза развития ВПО в мире и политической стратегии России и США. Если говорить о стратегии США при администрации Д. Трампа, то она, на мой взгляд, максимально адекватно отражает как национальные и государственные интересы США, так и потребности значительной части правящего класса страны на опережающее промышленное и научно-технологическое развитие. В этом смысле сама стратегия страны стала мощным толчком для формирования новой МО и ВПО.

Это можно изобразить на рисунке, отражающем часть модели политического процесса:

Иначе говоря, те или иные случайные факторы помешали большинству профессионалов в мире изначально обнаружить фундаментальные и объективные (и долгосрочные) сдвиги, которые потрясли не только американскую, но и западную политику в целом[43]. В итоге, как оказалось, как минимум, на время были сделаны неточные политические выводы, за которыми последовали негативные последствия – начался ускоренными темпами процесс разрушения всей системы международной безопасности и её «приспособление» де-факто под практические потребности США. Не увидели (или не захотели или не смогли увидеть) претензии администрации Д. Трампа, которые имели далеко идущие, а главное, – системные и обоснованные с точки зрения сохранения американского господства последствия, которые сознательно не замечались[44].

Проблема, таким образом, стала заключаться в том, что должна была быть найдена новая научная парадигма, объясняющая объективные и закономерные тенденции развития МО и ВПО в последнее десятилетие, позволяющая, с одной стороны, вычленить новый уровень абстракции и обоснованные концепции, а, с другой, сделать его практически применимым, а не «затеоретизированным» в угоду псевдополитологическим аксиомам. Большое значение в этой связи приобретают новые политические реалии и целые группы факторов, которые выпадают из «традиционного» политического анализа или модного («постмодернистского») подхода к формированию МО.

Одной из таких решающих групп факторов является новая роль и значение локальных человеческих цивилизаций[45], которые позволяют нам гораздо концептуальнее, объективнее и точнее представить состояние современного мира, что, в свою очередь, «обеспечивает довольно простую и ясную систему понимания мира, позволяет определить узловые моменты многочисленных конфликтов и предсказать возможные пути развития будущего, а также даёт ориентиры политикам… не приносит реальность в жертву теоретизированию, как в случае с парадигмами одно- и двухполюсного мира…»[46] – очень точно в конце ХХ века писал С. Хантингтон. В частности, если речь идёт о таком явлении как военно-политические коалиции ЛЧЦ.

К сожалению, в практическом плане этот вывод С. Хантингтона не нашёл массовой поддержки среди российских политиков и учёных, хотя все последующие годы ВПО в мире развивалась именно в рамках этой, цивилизационной, тенденции. Прежде всего, потому, что пришлось бы отказаться от полюбившегося во времена Горбачёва-Ельцина тезиса о «европейскости» интересов и систем ценности России, которых в действительности никогда не было в истории Европы. В том числе увидеть, что Запад уже не только создал широкую военно-политическую коалицию, но и опробовал её применение в Югославии, Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии и по отношению к России. Это означало бы признать ошибочность и даже преступно-наивное поведение правящей элиты СССР-России в последние десятилетия.

Подтверждений этому, однако, оказалось слишком много и чем дальше развивается ВПО в направлении эскалации противостояния, тем отчётливее проявляется эта тенденция, которая приобрела форму создания широкой западной военно-политической коалиции, в которой участвуют не только страны-члены НАТО, но и другие европейские, азиатские и прочие государства[47]. Так, в частности, в мае 2018 года Швеция и Финляндия подписали новые документы о военном сотрудничестве с НАТО, которые стали продолжением этой тенденции прошлых лет (у Финляндии к 2018 году было подписано более 500 соглашений с НАТО)[48].

Другая группа факторов, изменившая радикально ВПО и стратегии основных субъектов, – перенос центра тяжести силового противоборства, как уже говорилось, из военной в когнитивно-информационную область. В сентябре 2018 года, например, был опубликован доклад Международного центра стратегических исследований (США), в котором эти изменения были характеризованы самым определённым образом в пользу идеологии западной ЛЧЦ. Так, говоря о современной стратегии государств в мире, в докладе Центра следующим образом прописывается идеологическая неэффективная стратегия России и Китая: «Стоит отметить, что ни одна из этих стран не говорит о «смерти от 1000 укусов» или атаке критической инфраструктуры в стиле «кибер-Перл-Харбор». Хотя эти идеи (наряду с понятием атак негосударственных субъектов на критическую инфраструктуру) являются основой для обсуждения кибербезопасности в Соединенных Штатах, нет никаких реальных доказательств в их поддержку.

Первоначальная оценка заключается в том, что российские, китайские и, возможно, иранские усилия были более эффективными с их собственным населением, а российский контр-нарратив (и сопутствующие активные меры) имели успех в нанесении ущерба Соединенным Штатам и в дестабилизации западных демократических процессов. Однако, ни Россия, ни Китай (даже при всем своем богатстве, институтах Конфуция и группах экспатриантов) не смогли предложить привлекательную альтернативу либеральной идеологии (подч. – А.П.). Путинское повествование о рациональной, националистической России обращается к славянскому населению и крайне правым группам за пределами России, но ее усилия добиться влияния на иностранную аудиторию подрываются ее репрессивными действиями, коррупцией и ее враждебной риторикой. Сладкоречивые описания Китая Си Цзиньпином являются неубедительными для некитайской аудитории. Обе страны и Россия и Китай безуспешно борются с широко распространенными негативными впечатлениями среди иностранного населения».