Информация и требования к СИД подобного рода определяются, прежде всего, понимаем характера современной ВПО и стратегиями развития основных субъектов-участников МО. Как уже говорилось, в послании президента РФ В. В. Путина и в его майском указе подчёркивалась мысль о том, что «главная угроза России — отставание»[1]. Соответственно и стратегическое сдерживание, как политическая стратегия России в условиях обострения ВПО, предполагает не только развитие системы мер военного противодействия, но и опережающего социально-экономического развития России и её НЧК, в результате которого Россия сможет создать эффективные невоенные средства противоборства (сдерживания). Графически и условно это можно обозначить следующим образом:

Рис. 1. Угрозы политики «силового принуждения» и меры России по их нейтрализации в условиях обострения ВПО в мире во второй половине XXI века

Как видно из рисунка, не только военные, гибридные, но и не военные меры и средства нейтрализации угроз вытекают из возможностей, предоставляемых развитием России — демографическим, экономическим, военным и т.д., которые, в свою очередь, формируются в результате социально-экономического развития страны. Иными словами, возможности развития равняются возможностям стратегического сдерживания. Именно это имеется в виду, когда принимался майский указ президента В. В. Путина, в котором (пункт № 2)[2] правительству поручалось до 1 октября этого года подготовить прогноз, основные направления и механизмы обеспечения выполнения этих задач.

При этом оценка угроз остаётся по-прежнему (я бы сказал, традиционно) исходной точкой для разработки системы мер по их противодействию в МО и МИД, частью собственно внешней и военной политики, хотя более целесообразно уже разрабатывать эти меры, исходя из потребностей (национальных интересов) и сохранения национальной идентичности и системы ценностей. В этом видится определённое расхождение со стратегией, предложенной президентом, которая «отходит» от приоритетности угроз.

Это расхождение особенно важно и потому, что в настоящее время обострилась проблема адекватной и своевременной оценки угроз эффективности стратегического сдерживания в России и за рубежом, а также предотвращения политических и военных конфликтов невоенными средствами в связи с резким ростом как возможностей, так и способов применения невоенных средств насилия[3]. Совершенно очевидно, что США и их союзники в последние годы пересмотрели своё отношение к не военным средствам и мерам политики в сторону их усиления и использования в качестве инструментов силового принуждения.

Появилась новая «политика экономических санкций», целью которых (как в Ираке, Иране и в России) стало не только экономически дестабилизировать, но и политически сменить правящие элиты. Причём эта политика откровенно нарушает даже те рамки, которые были созданы в своё время Западом, те институты, например, ВТО, которые рассматривались как незыблемые основы.

Появилась и новая информационная политика, которая радикально отличается от предыдущей политики «свободы демократических СМИ» в сторону откровенной публичной дезинформации, создающей идеологическую и политическую основу для силовой политики. Таким образом произошло изменение характера и направленности угроз политики публичной политики Запада в направлении откровенного «силового принуждения»[4]. Очевидно, что необходимы уже сегодня меры и средства стратегического сдерживания и противодействия.

Причем поведение самого субъекта, на которого направлено внешнее воздействие (например, России), может привести как к ухудшению его положения, так и улучшению его положения, а также самым разным издержкам политического и материального характера. Это зависит не столько от характера угроз, сколько от национальных интересов и их понимания правящей элитой страны, а также избранными ей средствами противодействия.

Подобный вывод неизбежно отрицает и механический подход к разработке средств и мер противодействия, включая меры стратегического сдерживания. Рассмотрим чисто формальную логику поведения субъекта, на которого направлены такие угрозы.

Поведение субъекта, на которого направлены угрозы в условиях конфликта, может привести с самым разным последствиям, которые чисто формально, логически можно представить следующим образом:

Рис. 2. Пример поведения субъекта МО–ВПО[5]

Иными словами, прогнозируя угрозы, необходимо прогнозировать и меры и способы их нейтрализации, т.е. политика стратегического сдерживания России должна быть не механической ответной реакцией, а управленческим решением высокого уровня[6]. Это означает, что стратегическое сдерживание перестало быть механической реакцией на угрозы, превратившись в осознанный управленческий процесс, уже продемонстрировавший определённые результаты. В частности, отнюдь не случайно в 2018 году военный бюджет России не вырос механически, а был сокращен на 20%. Другой пример — отсутствие немедленной ответной реакции В. В. Путина на некоторые вызывающие действия Запада, например, высылку дипломатов.

Таким образом поведение того или иного субъекта МО-ВПО в конфликте в ХХI веке во многом предопределяется не только изначальными условиями состояния МО-ВПО, но и избранной этим субъектом стратегией и эффективностью политики этого субъекта. В частности, политикой стратегического сдерживания, предполагающей гибкое и осмысленное реагирование на новые угрозы, что, в свою очередь, предполагает более широкое использование не военных мер и средств противоборства.

В этой связи необходимо рассматривать как «внешние» факторы этой политики (МО-ВПО-СО), так и собственно стратегию субъекта. В зависимости от избранной стратегии субъект МО-ВПО может добиться совершенно разных, порой противоположных, результатов. Опять же чисто формально-логически ситуация для того или иного субъекта ВПО может развиваться следующим образом:

Рис. 3. Стратегия поведения в двустороннем конфликте[7]

Очевидно, что принятие того или иного решения на оперативном (а тем более стратегическом) уровне требует целой системы принятия решений, основанной как на законодательно-нормативной базе, таки оперирующей точными исходными данными. Именно в силу огромных возможных последствий принятия таких решений требуется тщательная проработка самых разных вариантов, их тщательное обоснование и прогноз политических последствий. Причём, как правило, не смотря на все меры, такие решения принимаются в состоянии временного цейтнота и отсутствия достаточных накопленных ресурсов. Поэтому предлагается создать (или развить) некую систему для принятия решений по стратегическому сдерживанию, в основе которой находились бы заранее проработанные варианты и ресурсы. В частности, это решение предполагает:

— во-первых, заранее, заблаговременно просчитать самые возможные и наиболее вероятные сценарии (и их варианты) развития МО — ВПО;

— во-вторых, заранее подготовить несколько вариантов возможной реакции в ответ на развитие каждого сценария и его варианта;

— в третьих, подготовить необходимый запас ресурсов, требуемый для реализации каждого из варианта ответов. При том понимании, что спектр возможных ресурсов, мер и способов реакции может быть очень широким и качественно отличаться друг от друга.

Одним из вариантов такой системы может явиться иллюстрация системы и процесса принятия решений в Великобритании:

Рис. 4. Взаимосвязи между оперативным и стратегическим планированием в Великобритании

Главное, что существует в этой системе, это её разделение на уровни принятия решений и выделение приоритетов, среди которых военные — только часть таких приоритетов[8].

Автор: А.И. Подберёзкин

>>Полностью ознакомиться с монографией  "Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХXI веке"<<