Успех в нарастающей степени будет зависеть от того, на сколько хорошо наши военные средства смогут поддержать другие средства мощи и усилить нашу сеть альянсов и партнеров[1]

Военная стратегия США, июнь 2015

Идеальный вариант развития того или иного сценария МО для США и возглавляемой или ЛЧЦ заключается в том, чтобы МО развивалась в благоприятном для них направлении без использования военной силы в больших объемах и с высокой степень риска. Это предполагает, во-первых, высокую эффективность силовых (но не военных) средств политики, а, во-вторых, что любые невоенные действия будут (или могут быть) поддержаны и гарантированы военными средствами.

Это идеальное развитие МО в 2016–2021 годах маловероятно прежде всего потому, что у других субъектов и акторов МО (которые имеют свои интересы и отстаивают свои системы ценностей) достаточно быстро появляются новые возможности противодействовать политике США по мере их усиления относительно западной ЛЧЦ. Это неизбежно ведет к усилению военно-силовой составляющей в политике и нарастанию конфликтности, что, естественно, не остается без внимания в США, где усиливается практическая подготовка к возможным военным конфликтам с целью «обнулить» ситуацию с помощью военного насилия. Примечательно, что с гуманитарной точки зрения эта тенденция получила свое оправдание. Так, известный социолог Ян Моррис пишет, что в войнах последних столетий погибал 1% (от 60 до 100) граждан, т.е. показатель насильственной смерти был в 10 раз ниже, чем в каменном веке[2].

Война становится нормой в XXI веке, когда жертвы уже исчисляются сотнями тысяч в Афганистане, Ираке, Сирии, Ливии, на Украине.

Вероятность этого, существующего в настоящее время, варианта сценария будет достаточно быстро снижаться к 2021 году, достигнув, по моим оценкам, вероятности 20% и менее. Это вызвано тем, что нарастающее противодействие со стороны новых центров силы объективно будет снижать эффективность политики принуждения, вызывая нарастающую открытую оппозицию и даже силовое противодействие. Это, в свою очередь, будет вести к нарастанию военно-силового компонента в политике «новой публичной дипломатии», когда военная сила будет не только обеспечивать эффективность других силовых инструментов (например, политики экономических санкций), но и вытеснять их. «Политика принуждения», занимающая уже сегодня доминирующие позиции, к 2021 году станет универсальной. В настоящее время эта динамика может быть проиллюстрирована на следующем рисунке.

«Политика принуждения» западной ЛЧЦ доминирующая сегодня, неизбежно и объективно будет сталкиваться с растущими возможностями противодействия со стороны новых центров силы в самых разных областях, а именно:

– в экономике (выравниванию объемов ВВП и опережающие темпы роста);

– в финансах (вытеснение доллара);

– в военно-технической области (закупка и самостоятельное производство современных ВиВСТ);

– в идеологической области (отказ от западной системы ценностей).

Подобное развитие МО в 2016–2021 года требует от стратегии национальной безопасности России внесения существенных корректив как в средства силовой политики, так и в ее методы. Так. Совершенно очевидно, что три ключевых области противоборства – институты развития человеческого капитала (НЧК), формирование представлений правящей элиты и информационно-когнитивная область – находятся не только в самой тесной связи, но и в приоритетном порядке влияют на эффективность национальной стратегии противоборства. Но эти приоритеты пока что не вполне отражены ни в стратегии национальной безопасности, ни в практической политике России. Так, необходимо понимать, что «Вариант № 1» (Подготовка к ведению военных действий на различных «ТВД») сценария глобального «Военно-силового противоборства ЛЧЦ» является:

– во-первых, частью общего плана, этапом перехода к военно-силовому глобальному противоборству, требующему подготовки. И не только военно-технической, политической и экономической, но и политико-дипломатической. На этом этапе США и их союзники будут укреплять и развивать сложившуюся коалицию западной ЛЧЦ, что является важнейшим приоритетом их долгосрочной стратегии[3].

– во-вторых, на этом этапе требуется максимально использовать весь потенциал силовых средств, избегая прямого военного участия США и их союзников непосредственно против других ЛЧЦ, как минимум, до 2021–2023 годов. Естественно, это не относится к косвенному военному участию, поддержки экстремистских и террористических сил, вооруженной оппозиции и т.д. в т.ч. и с помощью воздушно-космических и диверсионных операций.

Подобное развитие МО потребует от России внесения существенных корректив в стратегические направления своей политики. Как представляется, как минимум, в следующих областях укрепления национальной безопасности:

Первое направление: создание эффективного противодействия стратегии западной ЛЧЦ в информационно-когнитивной области, что неизбежной связано с превращением России в альтернативного политико-идеологического лидера, обладающего идеями, инициативой и СМИ, что в настоящее время связано с глобальным телевидением и сетевыми СМИ.

Второе направление: ускоренное развитие НЧК и его институты: научные и общественные организации, университеты, общества и др. институты, содействующие ускоренному развитию потенциала человеческой личности. Это, естественно, потребует пересмотра акцентов и принципов государственной политики в пользу НЧК и его институтов, в особенности в науке, культуре и образовании.

Третье направление: мобилизация национальных ресурсов и управления в условиях фактически уже ведущейся войны и ее перехода в «горячую фазу» после 2021–2033 годов.

Четвертое направление: поиск союзников, партнеров и создание широкой коалиции, направленной против западной ЛЧЦ. Так, например, в ходе операции в Сирии можно было бы начинать работу по формированию такой коалиции из стран, не поддерживающих политику США в широком смысле, а не только по вопросу о войне в Сирии.

По большому счету требуется внесение принципиальных изменений во внешнеполитический курс России, который обеспечивается сегодня «на основе принципы прагматизма, открытости и многовекторности «в условиях формирования новой полицентричной системы международных отношений»[4]… и таких, например, малореальных задач, как: утверждение международного права, «стратегической цели – создания единого экономического и человеческого пространства от Атлантического до Тихого океана» и т.д.

С точки зрения государственного управления, финансирования и идеологического обеспечения пока что не произошло поворота к этим областям и превращения их в реальные приоритеты в политике России[5]. Можно говорить о «медленном развороте» в нужном направлении, но не более того. Это, естественно, помогает западной ЛЧЦ решать ее главную задачу – усиление «политики принуждения» и подготовки к «горячей войне».

К сожалению, существующие сегодня и предлагаемые традиционные меры противодействия со стороны России являются очевидно не эффективными, но от них не отказываются. Существует по-прежнему заблуждение, что «мягкая сила» в современных условиях способна нейтрализовать политику «новой публичной дипломатии» западной ЛЧЦ, хотя сегодня это может быть лишь дополнением более масштабных усилий. Приведу пример - внешне абсолютно правильный, – но не отражающий реалии конца 2016 года по существу: «Особое место среди указанных мер отведено сфере международных гуманитарных связей, т.е. «мягкой силе»[6]:

– «проводить активную работу по защите прав человека, противодействовать попыткам использования правозащитных концепций в качестве инструмента политического давления и вмешательства во внутренние дела государств;

– обеспечивать всестороннюю защиту прав, свобод и законных интересов российских граждан и соотечественников, проживающих за рубежом, принять меры к расширению заграничных консульских учреждений Российской Федерации и к увеличению бюджетных ассигнований федерального бюджета на соответствующие проекты по линии Правительственной комиссии по делам соотечественников за рубежом и некоммерческой организации «Фонд поддержки и защиты прав соотечественников, проживающих за рубежом»;

– активизировать усилия по созданию прочной юридической базы и механизмов для эффективной защиты прав и законных интересов российских детей, усыновляемых (удочеряемых) за рубежом, в том числе заключение соответствующих межправительственных соглашений и подготовку предложений о внесении необходимых изменений в законодательство Российской Федерации;

– расширять российское культурное присутствие за рубежом, укреплять позиции русского языка в мире, развивать сеть российских центров науки и культуры;

– в интересах повышения результативности российской внешней политики эффективнее использовать ресурс публичной дипломатии, вовлекать гражданское общество во внешнеполитический процесс, укреплять взаимодействие с Общественной палатой Российской Федерации, некоммерческой организацией «Фонд поддержки публичной дипломатии имени A. Горчакова», другими неправительственными организациями внешнеполитической направленности, содействовать их широкому участию в деятельности мировых экспертно-политологических диалоговых форумов, в международном гуманитарном сотрудничестве».

В условиях усиления геополитической конкуренции анализ вышеперечисленных мер убеждает в их безальтернативности и необходимости безотлагательного внедрения всего комплекса «мягкой силы» 2.0»[7].

Этот комплекс мероприятий – недостаточный и явно запоздалый – мог бы помочь политике безопасности России в 80–90-е годы XX века в качестве слабого средства гомеопатии от сильнейшего вируса. Сегодня такие меры выглядят уже даже не смешными и запоздалыми – как с помощью «зелении» реанимировать тяжело больного, – а вредными, заведомо дезориентирующими. Необходима радикальная смена политического курса и радикальные системные меры, способные обеспечить сохранение нации и государства в нарастающем конфликте, вероятность перехода которого в «горячую фазу» к 2021 году крайне высока.