К 2022 году в России так и не было сформулировано «вождями» ни «верной цели», ни «путей» их достижения. Это продемонстрировала кампания по выборам Государственной Думы РФ, которая была не только тусклой, но и закономерно закончилась естественным результатом – победой проправительственных партий.

Между тем в мире происходила решительная смена парадигм, начавшаяся ещё при Д. Трампе. Сложившийся миропорядок, который в основе базировался на праве (неоднократно открыто игнорируемом США), стал откровенно меняться на порядок, основанный на неких «нормах и правилах», которые были не только необоснованны, но нередко и непонятны[1]. Выступление Дж. Байдена на сессии Генассамблеи ООН в сентябре 2021 года, предложившего провести «совещание демократических государств», означало, как отметил справедливо С.В. Лавров, возможность произвольного выбора таких государств и подмену этим механизмом существующего механизма обеспечения международной безопасности[2].

К сожалению, Россия не смогла предложить качественно новой альтернативы. Её политика традиционно оставалась инерционной и приверженной сохранению норм международного права, основательно подорванных в предыдущие годы США. Это неизбежно вело к стагнации и отставанию в развитии страны и общества. 2020–2021 годы проходили под влиянием обострения борьбы внутри правящей элиты и общества за формирование новой парадигмы развития России. Все три основные социальные группы и части правящей элиты воспользовались началом кампании по выборам Государственной Думы ФС РФ и неизбежным обострением политико-психологической ситуации в стране для того, чтобы отстоять свои парадигмы: правящая элита и официальная оппозиция – действующую парадигму, характеризующую стагнацию; либералы-западники – коллаборационистскую, а критики правящей элиты с государственно-патриотических позиций – новую парадигму социально-экономического развития и обеспечения безопасности.

Рассмотрим коротко с этой точки зрения все составляющие шествующую парадигму национальной стратегии, начиная с национальных ресурсов. С точки зрения ресурсов, имеющихся в распоряжении России, их оценка сама по себе представляет не простую задачу потому, что нужно оценить все виды потенциальных ресурсов и реальных возможностей не только государства, но и всего общества, включая бизнес, а также, прежде всего, НЧК. Именно это наша правящая элита и не делает, полагаясь только на государственные ресурсы (и то, далеко не все).

Для наших целей сейчас, однако, важна не столько точность оценки ресурсов – это отдельная и большая тема, – а политическое признание того, что наши ресурсы не сопоставимы с ресурсами наших потенциальных противников в лице западной военно-политической коалиции[3].

Самый простой вариант оценки ресурсов России (и самый не точный) – по выделенным на оборону и безопасность расходам. Тем не менее он может дать самые общие представления о возможностях страны. Так, в бюджете на 2019 год расходы исполнительной власти распределялись следующим образом: Больше всего в России, как правило, тратится на социальную сферу. В 2019 году планировалось направить на программы в этом направлении – 4,89 трлн. руб. из всего расходного пула в 18 трлн. руб. На втором месте – экономика – 2,655 трлн. руб. На третьем месте – безопасность и правоохранительная деятельность – 2,247 трлн. руб. Другими словами, на внешнюю оборону и внутриполитическую стабильность выделялось 2 247 млрд. руб. или порядка 40 млрд. долл. С точки зрения мировых расходов, – это очень маленькая величина, которая значительно меньше чем аналогичные расходы Великобритании, Японии, Франции и даже Саудовской Аравии. По сравнению с военным бюджетом США, составляющем только по линии Минобороны страны 719 млрд. (плюс ещё более 200 млрд. по другим министерствам), и союзникам США по военно-политической коалиции – странам-членам НАТО, Японии, Австралии и пр. государствам – эти общие военные расходы могут приближаться к 1500 млрд., т. е. могут быть примерно в 40 раз больше российских.

При этом в российском бюджете выделяется ряд наиболее приоритетных направлений, по которым концентрируются государственные инвестиции: общий объём финансирования нацпроектов и модернизации, и расширения магистральной инфраструктуры РФ в 2019–2024 годах составит 13,11 трлн. руб. На нацпроект «Демография» будет направлено 2,9 трлн. руб., на «Здравоохранение» – 1,34 трлн. руб., на «Образование» – 688 млрд. руб., на «Науку» – 387 млрд. руб., на «Культуру» – 100 млрд. руб., на «Экологию» – 636 млрд. руб. По сути дела, это расходы на развитие НЧК и его институтов. Расходы относительно небольшие, совершенно не сопоставимые с потребностями общества, но которые нельзя сократить даже в интересах безопасности, не нанося прямого ущерба социально-экономическому развитию.

Таким образом, Россия не может увеличить свои национальные расходы на безопасность и обречена на отставание от своих оппонентов в ещё большей степени по мере роста военных расходов стран-членов НАТО, Японии, Австралии и других союзников США[4].

Россия не располагает в настоящее время сколько-нибудь мощными военно-политическими союзниками за исключением определённых (не ясных до конца) возможностей стран-участниц ОДКБ. Вместе с тем, теоретически остаются возможности союзнических отношений с новыми центрами силы в лице КНР, Индии, Пакистана и исламских государств, а также некоторых других государств мира.

Другая группа факторов – внешние факторы, меняющие стремительно МО и ВПО обстановку в наше время. Нарастающие внешние угрозы требуют от России какого-то адекватного ответа. Стремительно меняющаяся международная обстановка во втором десятилетии XXI века ставит совершенно по-новому важнейшие вопросы, связанные с формированием соответствующей стратегии национальной безопасности не только России, но и других ведущих государств-участниц, формирующих в основном систему международных отношений. Следует, в этой связи, прежде всего, понимать, что эти изменения в МО – во многом следствие ещё более масштабных изменений в развитии всей человеческой цивилизации и отношений между её частями – локальными человеческими цивилизациями. Они вызваны изначально переходным периодом («фазовым переходом») от одной общественно-экономической формации и технологического уклада к другой, но находятся под влиянием и многих других, в т. ч. субъективных факторов.