Сила принуждения[1] … может включить в себя экономические санкции, меры политического наказания, кибер операции, разведывательные операции, военную
помощь, пропаганду, ограничения в торговле, передвижении товаров и людей, поддержке оппозиции наравне с другими мирами[2]

Доклад РЭНД-корпорации

Из … очень спорной … посылки, если взять ее за основу, может вырасти только неверный прогноз. А повестись на эту посылку проще простого: так хочется увидеть по ту сторону океана хотя бы один-единственный шанс … Не будет[3]

В. Павленко

Любой стратегический прогноз в области политики и ее средств состоит, как известно, из областей, которые относят к науке и искусству. И «чем дальше горизонт будущего, чем сложнее ситуация, чем острее кризис, справедливо замечает Ш. Султанов, – тем по факту больше искусства, больше интуиции …»[4]. В полной мере это замечание относится к стратегическому прогнозу развития средств публичной дипломатии в XXI веке, которые сейчас переживают революционный, качественный период смены всех парадигм из-за широкого распространения и быстрого развития электронных СМИ и, прежде всего, интернета.

Эти изменения являются наиболее значительным ресурсом США, которые контролируют в той или иной степени 95% электронных СМИ в мире со всеми вытекающими из этого особенностями и возможностями «новой публичной дипломатии». Причем, учитывая своевременные решения правящей элиты США в области интернета и социальных СМИ, отрыв этот не сокращается, а увеличивается. По мере того, как аудитория интернета и социальных сетей будет быстро расширяться, а технологические возможности увеличиваться. Возможности США в этой области также будут расти[5].

Глобализация объективно увеличивает значение целого ряда силовых, а не только военных средств политики, о которых говорится в эпиграфе к этому параграфу. Прежде всего это относиться к информационно-коммуникационным средствам. И эту объективную тенденцию осознанно используют США потому, что в целом ряде направлений их превосходство очевидно. Так, авторы цитированного доклада РЭНД пишут:

– контролируют более 30% инвестиций в мире;

– доллар США является основной валютой для взаиморасчетов;

– четыре из семи крупнейших банков – американские;

– США продают почти 75% мировых ВиВТ, а также ежегодно предоставляют более 18 млрд долл. Военной помощи;

– исследования и изобретения в мировых системах информатизации – американские;

– США участвуют, либо контролируют мировые экономические институты;

– ВМФ США контролирует Мировой океан;

– Разведывательные возможности США обеспечивают глобальный контроль за принятием решений.

Подобная ситуация ведет к объективному усилению значения силы принуждения в XXI веке. Авторы доклада РЭНД в качестве иллюстрации этого процесса в XXI веке приводят следующий рисунок, отображающий возможности использования силы[6].

На схеме четко показано, что «сила принуждения» становится особенно полезной, когда военную силу применять нельзя, а также рассматриваться в качестве альтернативы жесткого применения силы.

1. Начатая сетецентрическая война будет развиваться и усиливаться (сценарий военно-силовой конфронтации ЛЧЦ) по мере изменения соотношения сил не в пользу западной ЛЧЦ постепенно увеличивая спектр средств вооруженной борьбы.

2. В начале XXI века будет ускоряться процесс пересмотра оценки, структуры военной организации и методов силовой и вооруженной борьбы в мире, что сделает прежние представления о войне и военном искусстве устаревшими[7]. Границы между понятиями «война» и «мир» окончательно исчезнут из политического и международно-правового оборота. Они сохранятся в «трактовках» прежних понятий, когда разные государства по-разному будут оценивать то или иное состояние.

3. Будут активно развиваться новые средства и способы войны: экстремизм, например, превратится в политическое средство войны для многих государств, как и терроризм и средства психологической войны. Если в прежнее время можно было провести границы между «допустимыми» и «недопустимыми» средствами ведения войны, то в начале XXI века границы между ними фактически исчезли.

Более того, наметился возврат к возможности уже запрещенных видов и систем оружия, включая ОМУ. Не случайно, например, заседание Совета Безопасности РФ 30 октября 2015 года было специально посвящено возможности ведения биологической и химической войны и средствам защиты.

Учитывая эти новые тенденции и стратегический прогноз развития средств публичной дипломатии, необходимо сделать выводы об основных направлениях в развитии возможных направлениях в развитии возможностей противодействия. С точки зрения функционально, «новая публичная дипломатия» становится универсальной стратегией принуждения, основанной как на «притягательности» («мягкой силы»), так и на силовом, включая военном, давлении.

[8]

Речь идет, прежде всего, о трех направлениях деятельности:

1. «Необходимости национальной мобилизации».

2. «Мир это война».

3. «Виртуальная реальность» вместо реальности».

Остановится на этих направлениях подробнее.

Первое направление – «необходимость национальной мобилизации» – предполагает концентрацию деятельности в следующих областях[9]:

– четком определении общенациональных целей и приоритетов, отказе от искусственных абстрактных целей, которыми руководствовались в последние десятилетия: «демократия», «перестройка», «макроэкономическая стабильность», «комфортные условия для жизни» и т.д. Необходимо ясно и недвусмысленно сформулировать приоритет развития нации в современном мире (в форме показателей НЧК) и обеспечения национальной безопасности – выживания, сохранения идентичности и суверенитета;

– усилении концентрации имеющихся национальных ресурсов для достижения поставленных целей, причем не только финансовых и материальных, но и интеллектуальных, идеологических и духовных;

– мобилизации правящей элиты России, тех ее слоев, которые готовы бороться за суверенитет и сохранение идентичности.

Другое направление – признание российским руководством современных реалий, в частности, состояния современных МО и ВПО как фактического гибридного состояния «войны и мира». Собственно такое признание требуется только в России потому, что на Западе (и не только в США, но и, например, судя по заявлениям А. Меркель начала июня 2016 года) это уже сделали. Такое признание означает, что политически можно декларировать и делать, казалось бы, противоположные вещи. Так, в течение одного дня, 3 июня 2016 года А. Меркель сделала два прямо противоположных и разнонаправленных действия: с одной стороны, заявила о необходимости расширения ЕС до Владивостока и включения в рынок России, а, с другой стороны, Министерство обороны ФРГ исправило впервые за 10 лет положение своей военной доктрины («Белой книги»), представив в ней Россию «скорее противником, чем партнером», ведущим против нее ассиметричную войну.

Аналогичная двойственность наблюдается и в действиях других ведущих государств Запада, где (в зависимости от особенностей), доля «позитивных» заявлений меньше доли «негативных» заявлений колеблется в 2016 году от 15 до 30%.

В этих условиях российскому руководству требуется также лучше сбалансировать элементы «силовой» («конфронтационной») и «переговорной» политики с тем, чтобы прежде всего не дезориентировать собственное общественное мнение и правящую элиту заведомо искусственными политическими оценками и прогнозами.

Наконец, третье направление – осознание господства в качестве политической реальности «виртуальных конструкций», изобретений пропаганды и информационно-психологических средств ведения войны. Сказанное имеет отношение прежде всего к средствам «новой публичной дипломатии», которые существенно изменились в последние годы. И если в США, как в политике, экономике, так и особенно во внешней политике и дипломатии, ситуация с 2009 года резко изменилась, то в России она еще только начала меняться. Так, по оценке доцента М. Корнева, «Цифровую дипломатию как заметное явление относят к достижениям внешней политики первого срока президента США Барака Обамы. Тогда стало очевидно, что соцсети позволяют напрямую общаться с неограниченным числом людей, вне зависимости от их страны проживания. Все это укладывается в концепцию «мягкой силы» (soft power), и даже более того, находит развитие в идее «умной силы» (smart power), поддержанной госсекретарем Хиллари Клинтон. Эти направления с 2009 года стали важной частью программы внешней политики США «Государственное управление в XXI веке».

Об эффективности её работы говорят цифры и факты: Хиллари Клинтон приняла от предшественника одну официальную страничку Госдепа в сети, а в феврале 2013 года передавала Джону Керри серьезное «интернет-хозяйство». Суммарная аудитория всех аккаунтов и блогов к тому моменту составляла около 20 миллионов человек, которые посещали более 300 страниц в Фейсбуке, а также виртуальные представительства в YouTube, Tumblr и Flickr на 11 языках. Эту систему координируют примерно 150 сотрудников Госдепартамента и 900 специалистов за пределами США. Не удивительно, что в различных рейтингах США лидируют с большим отрывом в вопросах цифровой дипломатии.

Самыми политизированными социальными платформами международного охвата можно считать Facebook и Twitter. Это очевидно по числу аккаунтов и сообществ политиков и организаций, как государственных, так и общественных. Важнейшим каналом распространения информации также стал видеохостинг Youtube»[10].

Автор: А.И. Подберезкин