Сильной Россию делают не только военные факторы, но и её история, география, само общество

В. Путин, Президент России

Любой анализ, в т.ч. политический, начинается с анализа соотношения сил. Эту истину повторял еще В. И. Ленин, но она сохранила свою актуальность и в наши дни. Естественно, с учетом новых реалий, связанных с развитием технологий, социальных систем и НЧК. В частности, такой новой реалии, например, как социальные сети, которые превратились в важнейший силовой инструмент политики уже в начале 2003 года. Достаточно сказать, что в 2015 году в некоторых российских регионах аудитория социальных сетей превзошла аудитории «Первого канала» или «России 1», а некоторые из них публикуют в день более 50 информаций и получают сотни тысяч комментариев, отметок «like», а многие тысячи подписчиков используют функцию «поделиться» («share»). Все это свидетельствует о том, что к 2015 году произошли фундаментальные изменения во взаимодействии СМИ, общества и государства[1].

Подобные изменения решительным образом повлияли на процесс формирования МО, усилив значение одних факторов и относительно ослабив другие.

Если прежде развитие МО и ВПО определялось, прежде всего, отношением между ведущими мировыми державами: в последние века — отношениями между Англией, Германией, Францией и Россией, а также их союзниками, то в XXI веке произошел сдвиг в пользу усиления значения ЛЧЦ и их коалиций. Речь идет о следующих ЛЧЦ и базирующихся на их основе центрах силы и коалициях:

—           западная ЛЧЦ во главе с США, в которую входят на достаточно стабильной и долговременной политической основе не только страны-члены НАТО, но и Япония, Австралия и ряд других стран, число которых можно определять по их участию в той или иной коалиции (например, антисирийской), т.е. порядка 60 стран;

—           китайская ЛЧЦ во главе с КНР, в которую следует включать и достаточно быстро расширяющийся круг контролируемых фактически Китаем режимов и экономик в Евразии — от границ с Северной Африкой до стран Ю.-В. Азии (например, Малайзии и Филиппин).

Особенно значительные перспективы перед китайской ЛЧЦ открываются в связи с реализацией в Евразии проекта «нового шелкового пути». Российский эксперт К. Блохин подчеркивает, что «стратегическая мысль Китая обладает богатой историей. Китайский военный стратег Суньцзы рассматривал искусство разрешения конфликта и победы в войне иначе, чем в Европе. Если для западных стратегов важны способы концентрации подавляющей силы в решающем месте, то для китайского военного искусства — создание доминирующей политической и психологической позиции, при которой результатом конфликта становится отказ от него. Западные стратеги проверяют свои гипотезы победами   в сражениях, Суньцзы проверял их победами, делающими сражения ненужными[2]. Для придерживающегося советов Суньцзы полководца победа, достигнутая не напрямую, а путем обмана или манипуляций, является более гуманной (и явно более экономичной), чем победа в результате превосходства сил. «Искусство войны» советует полководцу побудить противника выполнять именно то, что ему самому требуется, или заставить его занять настолько невыгодную позицию, что он предпочтет сдать свою армию или страну без потерь», — отмечает К. Блохин.

«Пекин сегодня активно формирует геополитические предпосылки, чтобы обезопасить себя от военно-стратегических угроз США. Создание КНР «нового шелкового пути» призвано не только объединить Евразию, но и освободиться от «морской торговли», от которой Китай весьма зависим и которая является весомым рычагом давления Вашингтона на Пекин. Стратегическая уязвимость Китая определяется уязвимостью путей экономической деятельности, в первую очередь Малаккского пролива, через который идет торговый обмен всех региональных держав   с Европой, а также доставка импортируемой с Ближнего и Среднего Востока нефти.

В то же время США не имеют большого влияния на сухопутных соседей Китая: Российскую Федерацию, Монголию, Казахстан, Киргизстан, Таджикистан и Узбекистан, богатых материальными и энергетическими ресурсами. Маршрут через Туркменистан может обеспечить доступ к фактическому союзнику Китая — Ирану, и тем самым ко всему Персидскому заливу с его неисчислимыми запасами углеводородов. В этом контексте противостояния с США, стремящихся ограничить доступ КНР к богатым ресурсами регионам, Пекин стремится опереться на поддержку «свободных» от влияния Вашингтона режимов для расширения своих возможностей. Американские эксперты с тревогой размышляют о китайской экономической стратегии: «Китай предложил связать всю евразийскую сушу сетью дорог, железнодорожных путей, трубопроводов, телекоммуникационных линий, портов, аэропортов и зон промышленного развития. Если будет реализована китайская инициатива «Один пояс, один путь» (ОПОП), появится гигантское пространство экономического и межкультурного обмена, снизятся барьеры для международного сотрудничества в зоне, объединяющей 65 стран, где проживает 70 процентов населения планеты и производится более 40 процентов мирового ВВП. Эти страны обеспечивают более половины нынешнего экономического роста в мире. Оценочная стоимость проектов, уже существующих на бумаге, по меньшей мере, в 11 раз превышает стоимость плана Маршалла»[3].

В этом случае Вашингтон пытается использовать традиционную стратегию — принцип анаконды с целью сдерживания Китая и предотвращения его «просачивания» в регионы, богатые природными ресурсами[4].

Анализ соотношения сил в современном мире это, прежде всего, цивилизационный анализ отношений и возможностей ЛЧЦ. Это, прежде всего:

—           индийская ЛЧЦ, чье влияние быстро усиливается как в результате собственно развития Индии, прироста — количественного и качественного — ее НЧК, так и за счет распространения ее влияния на другие страны мира. Прежде всего Индийского океана и стран Ю.-В. Азии;

—           российская ЛЧЦ, которая в наименьшей степени сопоставима по НЧК и экономическому потенциалу, но имеет серьезные преимущества перед другими ЛЧЦ в таких областях, как:;

■             геополитическое положение;

■             территория;

■             природные ресурсы;

■             военная мощь;

■             членство в Совете Безопасности ООН и других международных организациях;

■             историю, государственность, культуру, религию и другие факторы мощи.

—           латиноамериканская ЛЧЦ;

—           океаническая ЛЧЦ.

Особо следует выделить исламскую ЛЧЦ, которая делится на доминирующую суннитскую и миноритарную шиитскую ветвь.

В Евразии в настоящее время и в будущем концентрируются основные противоречия между ЛЧЦ и странами, как на уровне существующих систем ценностей, так и геополитических интересов. При этом основные ЛЧЦ мира — западная, китайская, индийская, исламская и российская — не только территориально расположены в Евразии, но и прямо, непосредственно, соприкасаются, а их интересы — пересекаются.

При этом в самом выгодном положении находятся США, которые формируют политику западной ЛЧЦ. С одной стороны, они находятся, географически, в относительно безопасном положении потому, что непосредственно не граничат в Евразии с другими ЛЧЦ, а с другой, они контролируют своей военно-морской мощью два окружающих Евразию океана — Тихий и Атлантический. Это — объективные и базовые условия, формирующие МО и ВПО в Евразии. Понимать это необходимо, как минимум, для того, чтобы полнее представлять себе современную китайскую концепцию «Один пояс — один путь» («Шелковый путь»), или военно-политическую обстановку в регионах С.-В. и Ю.-В. Азии, а также Индийском океане и в Атлантике.

К другим важнейшим условиям существования западной ЛЧЦ можно отнести установку США на сохранение мирового лидерства в качестве обязательного условия существования Америки, официально закрепленную в целом ряде нормативных документов. В частности, в Стратегии национальной безопасности США Б. Обамы (февраль 2015 года) говорится с самого начала, что «Успешная стратегия обеспечения безопасности американского народа   и продвижения интересов нашей безопасности должна начинаться с одной неоспоримой истины — Америка должна быть лидером… Вопрос заключается не в том, должна или нет Америка лидировать. Вопрос стоит в том, как мы должны лидировать»[5];

—           абсолютное экономическое, технологическое и военное превосходство над всеми ЛЧЦ в отдельности (и даже взятыми все вместе) западной ЛЧЦ. Это условие, очевидно, будет поставлено под сомнение в части «экономического» превосходства США, но не всей возглавляемой ими ЛЧЦ. И в обязательном порядке будет сохранена установка на сохранение технологического превосходства США, более того, увеличение этого превосходства;

—           существование широкой военно-политической и финансово-экономической коалиции западной ЛЧЦ, которой другие ЛЧЦ не могут противопоставить аналогичной мощи;

—           культурно-идеологическое и политическое единство западной ЛЧЦ, обеспечивающее когнитивно-информационное превосходство. Это превосходство западной ЛЧЦ планируется увеличить за счет развития НЧК и его институтов, которые  в современный период превратились в определяющий фактор экономического и военного развития и мощи.

Эти и многие другие относительно постоянные и переменные факторы[6] позволяют сделать вполне однозначный вывод относительно формирования будущего наиболее вероятного сценария развития МО в Евразии и его конкретных вариантов. Таким сценарием неизбежно станет сценарий развития «Военно-силового противоборства западной ЛЧЦ» с другими ЛЧЦ в Евразии в одном из трех возможных вариантов — военном, военно-силовом или силовом, как единственно возможный сценарий сохранения контроля над существующими финансово-экономическими и военно-политической системами в мире. Необходимо понимать, что иначе как силовыми средствами этого сделать невозможно.

В 2016 году западная ЛЧЦ реализовывала в отношении России единственный сценарий военно-силового противоборства, который теоретически существовал в двух вариантах — «реалистическом» (практическом) и «пессимистическом» (как эскалация угрозы). Маневрирование между ними происходило в очень узких для этого сценария рамках единственного сценария, не допуская выхода за его границы. На практике мы наблюдали как в 2016 году Б. Обама и Х. Клинтон фактически занимались реализацией «пессимистического» варианта (эскалации угроз), которому попытался препятствовать Д. Трамп, переведя его в «практическо-прагматический» вариант политики. Вокруг этих двух вариантов и развернулась борьба в процессе формирования администрации Д. Трампа. При этом важно помнить, что сам по себе сценарий развития МО и политики США усиления «Военно-силового противоборства» ни Д. Трампом, ни тем более Б. Обамой под сомнение не ставился: «американское лидерство» нужно было сохранять любыми средствами. Спор шел о том, какими средствами и способами сохранять это лидерство, а точнее — каким из силовых средств политики отдавать больше предпочтения.

Соответственно развитие МО в 2016 году происходило преимущественно именно по этому сценарию. Реакция на него основных ЛЧЦ в мире и в Евразии была соответствующей, естественно, с поправкой на влияние собственных внутренних факторов.

Китай, затаившись, экономически захватывал с помощью расширяющейся торговли все большее число стран уже не только в Азии, но и в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке, одновременно ведя интенсивную, но скрытую военно-техническую политику. Россия пыталась окончательно выйти из экономического кризиса и укрепить свой государственный суверенитет и внутриполитическую стабильность.

Исламская ЛЧЦ демонстрировала борьбу региональных гегемонов за почетное место лидера всей исламской ЛЧЦ.

Интересно, что во второй половине 1980-х годов мы наблюдали другую, совершенно иррациональную картину, когда М. Горбачев и его окружение демонстрировали ничем (кроме личных ощущений и амбиций) не обоснованный «романтизм» по отношению    к Западу, предполагая почему-то, что там с таким же «оптимизмом» смотрят на развитие отношений. В целом лидеры всех ЛЧЦ вели себя вполне адекватно в рамках развивающегося «Военно-силового сценария».

При этом любое из политических действий, выходившее за рамки существующего сценария, предполагало под собой выделение колоссального материальное обеспечения, которое, «вдруг» оказывалось бесполезным или сомнительным, в случае самых «неожиданных» и субъективных решений, т.е. ошибки стоили огромных политических и экономических затрат. Такие субъективные (неожиданные и неоправданные решения) принимались, например, М. Горбачевым и Э. Шеварднадзе во второй половине 80-х годов XX века по поводу вывода войск СССР из Европы или ограничения вооружений, за которыми стояло уничтожение целых классов ВВСТ.

Еще тяжелее были политические ошибки. Так, трактовка Индии как исключительно стратегического союзника России многие годы означала, как минимум, что она не будет таковым ни по отношению к Китаю, ни к США. Что, как оказалось, недавно, было неверно[7]. Даже вступление в июне 2017 года Индии в ШОС отнюдь не означало, что ее курс на интеграцию с западной ЛЧЦ изменился.

Иначе говоря, «колея» реализуемого варианта того или иного сценария развития МО западной ЛЧЦ в Евразии была в 2015– 2017 годы не только очень узкой, но и очень жесткой. Для того чтобы убедиться в этом достаточно просто-напросто записывать ежедневные действия Запада, которые очень быстро составят наглядную картину эскалации, т.е. ежедневных шагов по обострению МО и ВПО.

Самая большая трудность в анализе и долгосрочном прогнозе развития международной обстановки, на наш взгляд, — это поиск и выбор такой методологии, теории, и конкретных методов, которые могли бы практически обеспечить исследование огромного числа факторов, формирующих конкретную реальную МО и их конкретную реализацию в конкретном месте и в конкретное время, например, в военно-политической или даже в стратегической обстановке. С одной стороны, ясно, что даже в абсолютно конкретной СО реализуются те или иные объективные факторы и тенденции, заложенные изначально в развитии МО и ВПО, а, с другой, — их реализация в конкретных обстоятельствах, множество переменных и появление новых факторов ведут к созданию и развитию совершенно уникальной СО[8].

Эта уникальность означает, что ВПО и СО, военные конфликты и войны всегда будут развиваться по абсолютно оригинальным, совершенно неожиданным, но конкретным сценариям, которые невозможно полностью и с точностью спрогнозировать, где решающую роль будут играть новые парадигмы, не существующие пока что вообще или появившиеся только что «в зародыше». Задача стратегического прогноза — увидеть эти новые парадигмы или представить их появление в будущем. Так, никто в России в декабре 2013 года не прогнозировал, например, такое стремительное изменение МО и ВПО в Европе, а тем более того, что в феврале 2014 года уже сложится абсолютно уникальная СО на Украине[9]. Настолько уникальная, что «заморозится» неожиданно в форме военного конфликта более чем на 20 месяцев.

Между тем еще в 2013 году начальник Генерального Штаба ВС РФ В. Герасимов уже писал в своей статье в газете «ВПК», что любая война конкретна и не похожа на другую. Эти мысли послужили основанием для того, что на Западе назвали «доктриной В. Герасимова» или «мультивекторной гибридной войной»[10].

Отдельно следует сказать о существующих независимых оценках научной (монографической) литературы по международным отношениям, содержащихся, в частности, в работах О. Уэвера [Waever 1998], А. Беннетта и др. [Bennett, et al. 2003], и других методов анализа и долгосрочного прогнозирования, среди которых, на наш взгляд, наиболее перспективны следующие:

—           метод сценарного прогнозирования, который продолжает (развивает) существующую логику и сложившиеся системы взаимосвязей МО;

—           метод дедукции, позволяющий игнорировать все возможные и большое число вероятных сценариев и их вариантов развития МО и ВПО, концентрируя внимание на наиболее вероятных;

—           метод построения концепций и моделей, включающий в себя совокупность всех основных частей систем МО и ВПО. Так, в частности метод построения концепций и моделей, используемый НГШ ВС РФ В. Герасимовым, очень наглядно демонстрирует эволюцию в подходе лидеров западной ЛЧЦ и использованию силовых инструментов политики. Этот метод, получивший известность после публикации в 2013 году статьи В. Герасимова, не является на самом деле ни новым, ни оригинальным: еще в конце 1940-х годов один из архитекторов холодной войны Дж. Кеннан в знаменитом Меморандуме писал: «Нам мешает укоренившиеся убеждение в том, что между войной и миром есть разница, что война — это что-то вроде спортивного матча, не имеющего отношения к политическому контексту».

Герасимов, по мнению некоторых экспертов, описывая невоенные методы, используемые Западом в нелинейных конфликтах, практически слово в слово повторяет определения явной и тайной политической войны, выдвинутые Кеннаном. Кеннан писал: «Политическая война есть использование всех средств, имеющихся  в распоряжении нации для достижения своих целей… Средства могут быть как явными, вроде политических союзов, экономических мер и „белой“ пропаганды, так и тайными — к их числу относится поддержка „дружественных“ заграничных элементов, „черная“ психологическая война и даже поддержка отрядов сопротивления на территории враждебных государств»[11].

Тем не менее, статья В. Герасимова дала мощный толчок в осмыслении характера современной войны и ее роли в политике,    а предложенная им концепция и основные этапы развития конфликтов, безусловно, заслуживает внимания при подготовке стратегического прогноза (рис. 1.).

Рис. 1[12]. Роль невоенных методов при разрешении межгосударственных конфликтов

Так, в соответствии с предложенными В. Герасимовым этапами, Россия в 2016 году находилась где-то между 3 и 4 этапами, уверенно продвигаясь к началу 5 этапа и возможному перерастанию сценария «Военно-силового противоборства ЛЧЦ» в конце 2020-х годов в открытый масштабный военный конфликт или даже войну.

У В. Герасимова этот переход, как и сам военный конфликт, прописан нечетко — как «пик» в развитии «пятого» этапа.

На наш взгляд, этот переход может занять целый период (В. Герасимов не вполне удачно использует термин «этап», являющийся более общим понятием по отношению к «периодам»), но в любом случае подобная концепция является очень полезной для прогноза. Особенно если с ней выступает НГШ.

В целом же стратегический прогноз на долгосрочную перспективу должен учитывать развитие прогнозов всех четырех основных групп факторов, акторов и тенденций, формирующих МО. Он представляет собой своего рода «сложную мозаику» большинства этих факторов, акторов и тенденций, состоящую из сотен тысяч критериев и показателей. Чем больше этих критериев и факторов будет учтено в предлагаемой  концепции, тем яснее и ярче будет прогноз. Если из 1 000 000 основных составляющих будет учтено 10 000, то и ясность и точность будет соответствующая, а если 100 000, то прогноз, безусловно, будет более точным.