Мы должны уметь быстро адаптироваться к новым условиям, сохраняя превосходство над традиционными видами угроз[1]

Национальная военная стратегия США

Постепенное потеря влияния России в регионе АТР в будущем будет идти вопреки росту значения этого региона в мире, где будет сосредоточено более 60% экономики и торговли. При этом глобальное противоречие между лидерами будет перенесено именно в этот регион, где, прежде всего, будут реализовываться внешнеполитические цели США, оформленные в следующей глобальной стратегии.

Рис. 1. Среднесрочная стратегия США (до 2025 года) относительно других локальных цивилизаций

Как видно из рисунка 1, к 2025 году прогнозируется, что США достигнут в основном поставленных целей, а именно:

— им удастся демонтировать остатки системы международной безопасности, приспособив к своим целям или окончательно разрушив существующие международные институты и договоры (прежде всего, ООН, ОБСЕ и другие);

— им удается в целом подчинить своей военно-политической коалиции другие государства, навязав им свою систему ценностей и правовые нормы (за исключением Китая, России и, возможно Индии);

— им удается к 2025 году добиться резкого повышения эффективности военной силы и других силовых инструментов политики.

Рис. 2. «Большая тройка» в Евразии

Таким образом, к 2025 году мир, вероятно, подойдет к решительной черте, когда окончательное решение останется за теми, кто сможет оказать сопротивление военно-силовому давлению. В самом общем виде ситуация в мире может свестись к противостоянию трех центров силы — США, Китая и Индии.

Следует изначально признать, что позиции России в отношении «Большой тройки» не только слабы, но и будут ослабевать в дальнейшем. Поэтому их не удастся принципиально изменить в нашу пользу в обозримом будущем, а существующие попытки декларировать это намерение пока что не имеют существенных оснований. Более того,  опрометчивые действия, как, например, создание ударных авианосных группировок, может привести только к неэффективному использованию ограниченных национальных ресурсов[2]. Тратя на оборону столько же, сколько тратят сегодня Япония, Англия или Саудовская Аравия, нельзя пытаться претендовать на глобальную военную роль. Поэтому, влияние России в мире, вероятно, после 2025 года будет характеризоваться следующими особенностями:

Рис. 3. Состояние и перспективы развития России на фоне других центров силы

Достаточно для этого сравнить стоимость строительства (без обслуживания) кораблей основных классов и возможности российского бюджета, в рамках которого за последние годы не было построено ни одного крупного судна, за исключением ПЛАРБ.

Таблица 1. Оценка затрат на строительство боевых кораблей  1 – 2 ранга для ВМФ РФ в рамках ПВК-2050[3]

Как и в других областях, в военном деле сказалось наше отставание в последние десятилетия и соответствующая политика. В августе 2017 года С. Лавров следующим образом дал подробную характеристику послесоветской политике России: «Мы, в свою очередь, когда 25 лет назад проходили все эти события, исходили из того, что все-таки в „холодной войне“ победили мы все, и победа была общей. Мы хотели верить, что идея общеевропейской, общемировой и равной безопасности, как она была заложена в Уставе ООН, все-таки будет воплощаться в жизнь. Напомню, что в далекие 1990-е гг., когда наша страна еще не смогла оправиться от последствий распада Советского Союза, когда было огромное количество проблем, долг, обустройство границ, которые в одночасье появились с бывшими советскими республиками, социальные проблемы и многое другое, тогда лидеры западных стран решили, что Россия слабенькая и такой и останется, и они встроят ее в свое мироустройство, она станет партнером, и они смогут заказывать музыку и тон»[4].

Во многом эти оценки и расчеты позже подтвердились. Россия постепенно выбывала из числа мировых лидеров не только в экономической и технологической областях, но и в традиционных областях, где она обладала конкурентными преимуществами — переработке сырья, энергетике, образовании, фундаментальной науке и даже культуре.

В конечном счете, это привело к тому, что Россия объективно потеряла возможности политического и военного влияния в мире. Военная операция в Сирии 2015–2017 годов стала первой серьезной, но очень ограниченной по масштабам и силам использования, военной акцией, которая показала реальные возможности ведения боевых действий со стороны России против одного актора (даже поддерживаемого извне) на территории одного государства.

Для того, чтобы представить себе реальные возможности России, можно было бы сравнить их с возможностями США или Китая в одном из регионов мира, где военный конфликт между крупными державами выглядит как реальный. Например, в Южно-Китайском море, где территориальные споры втягивают в военный конфликт сразу несколько государств.

Не трудно увидеть, что у России (в отличие от Китая и США) в этом регионе нет ни баз, ни соединений ВМФ, ни авиации, ни сухопутных  сил, ни союзников.

Рис. 4.

Иными словами, Россия пока что сама выбыла из числа стран, участвующих в формировании глобальной ВПО.

Параллельно с этим процессом развивался и процесс быстрого изменения в соотношении сил между разными субъектами ВПО и даже отдельными акторами. Причем изменения эти были, во-первых, очень динамичными, укладывавшимися в периоды 20–30 и даже 10–15 лет, а, во-вторых, качественными, меняющими все представления о ВПО. В качестве одного такого примера можно привести пример с изменениями в соотношении военных сил КНР и Тайваня. Так, если еще в начале 90-х годов XX века соотношение современных самолетов (а именно они определяют мощь не только ВВС, но и всех ВС государств) КНР и Тайваня было примерно равно, то уже через 25 лет оно качественно изменилось в пользу КНР.

Рис. 5. Тенденции поступления современных самолетов на вооружение ВВС КНР и Тайваня[5]

Рис. 6. Тенденции роста военных бюджетов КНР и Тайваня[6]

Еще показательнее динамика роста военных бюджетов КНР и Тайваня за последние 10 лет, с 2005 по 2016 годы. Военный бюджет Тайваня фактически остался на прежнем уровне, а КНР вырос на 500%, причем имеет тенденцию к ускорению роста. Если она сохранится (а, для этого есть все основания), то в 2030–2040 годах военный бюджет КНР может составить 350–400 млрд долл., что будет в 20 раз больше военного бюджета Тайваня.

Эти тенденции означают, что военный потенциал Тайваня фактически стал не сопоставим с военным бюджетом и потенциалом КНР и ВПО в этом регионе стала целиком зависеть от отношений США и Японии, с одной стороны, и КНР, — с другой.

Но аналогичная ситуация складывается и во всей Юго-Восточной Азии, где резко возросла роль не только КНР, но и новых военно-политических центров силы — Вьетнама, Индонезии и Южной Кореи. В результате этих процессов возникает ситуация, когда вероятно формирования двух доминирующих тенденций:

— лидерство КНР признанное другими странами Юго-Восточной Азии;

— усиление силового давления США.

При любом развитии, ситуации, однако, роль России в Юго-Восточной Азии и АТР в целом будет снижаться.

Об этом, в частности, могут свидетельствовать результаты встреч Д. Трампа и руководства КНР в ноябре 2017 года. Визит Трампа в Китай можно считать одним из наиболее плодотворных для бизнеса обеих стран. Си Цзиньпин назвал этот визит историческим, а Трамп, судя по всему, добился за счет этих соглашений того, чего хотел. Так, Трамп регулярно говорил о том, что условия торговли США и Китая являются «несправедливыми», так как США имеют дефицит торговли с Китаем в полтриллиона долларов (хотя по итогам 2016 года дефицит был меньше — 347 млрд долл.). Иными словами, США покупают у китайцев больше, чем китайцы — у США. Кроме того, американцы теряют рабочие места из-за переноса производства на китайскую территорию. Всем этим Трамп был сильно недоволен. И перед встречей с китайским лидером он также обещал сделать торговые отношения между Вашингтоном и Пекином «более сбалансированными»[7].

Полностью решить проблему торгового дефицита в торговле с Китаем Трампу, конечно, не удастся. Но, судя по тем соглашениям, которые подписаны, Трамп действительно отчасти добился своего: США серьезно нарастят экспорт своих товаров в Китай. Потому что в основном договоры касаются заказов американской продукции китайскими компаниями. Учитывая, что Китай наторговывает с США на 600 млрд долл., дополнительные 253,4 млрд долл. — это существенный рост.

При этом некоторые контракты, уже подписанные Китаем и США, могут в перспективе помешать российско-китайским проектам.

Китай и Аляска подписали соглашение об СПГ-проектах на 43 млрд долл. Речь идет об экспорте СПГ с американского месторождения AGDC в Китай. Этот проект может стать крупнейшим в США по экспорту СПГ в страны Азиатско-Тихоокеанского региона. Потребление газа в Китае за последнее десятилетие выросло в четыре раза. Главными поставщиками СПГ в Китай пока являются Катар и Австралия. США будут конкурировать в первую очередь именно  с ними. Однако здесь США могут навредить и России, которая строит трубопровод «Сила Сибири» для поставок своего газа в Китай, а также ведет переговоры о второй очереди трубы. Проект Alaska LNG — прямой конкурент проекту «Ямал СПГ», который реализуется НОВАТЭК Геннадия Тимченко.

Крупный контракт подписан в авиационной сфере. Китайцы за 37 млрд долл. покупают у Boeing 300 самолетов. Сделка включает 260 узкофюзеляжных Boeing-737 и 40 широкофюзеляжных Boeing-787 и Boeing-777. По последнему прогнозу Boeing, до 2036 года Китаю потребуется более 7,2 тыс. новых самолетов общей стоимостью 1,1 трлн долл.

С другой стороны, Китай вместе с Россией договорились разработать и построить собственный широкофюзеляжный дальнемагистральный самолет CR929, который должен составить реальную конкуренцию самолетам Boeing и Airbus в этом классе. Но заказ американских самолетов не должен помешать нашим более долгосрочным планам. Свой первый полет российско-китайский самолет совершит только в 2025 году. И если все пойдет по плану, то китайцы станут главными  заказчиками этого лайнера. Предполагается, что до 2045 года будет продано 800–1000 самолетов CR929.

Кроме того, на 12 млрд долл. заключены контракты между американской Qualcomm и тремя китайскими производителями телефонов — Xiaomi, OPPO и Vivo. Китайцы будут закупать у американцев компоненты для своих телефонов. Впрочем, Qualcomm уже давно работает  с этими компаниями, и на Китай приходится две трети выручки американской компании (14,6 млрд долл.). Еще на 3,5 млрд долл. заключена сделка с General Electric, которая поставит две партии двигателей китайскому авиаперевозчику, а также газовые турбины и другие товары компании China Datang.

Автоконцерн Ford Motor в партнерстве с китайским автопроизводителем Anhui Zotye намерен инвестировать 5 млрд юаней (754 млн долл.) в разработку автомобилей, которые будут продаваться на китайском рынке.

Ряд контрактов касались сельского хозяйства. В частности, был подписан протокол о намерениях по экспорту соевых бобов из США в Китай на сумму до 5 млрд долл. Плюс был подписан контракт на покупку Китаем американской говядины и свинины в следующие три года на 1,2 млрд долл. Россия уже давно пытается расширить возможности российских производителей мяса для его экспорта в Китай, однако пока безуспешно.

Нашу концепцию мироустройства изложил С. В. Лавров[8]: «Понятно, что навязать одну форму глобализации для всех невозможно. Народы хотят отстаивать свою национальную идентичность, обеспечивать свою самостоятельность и не хотят, чтобы ими командовали и понукали. Ясное дело, что те, кто все-таки цепляется за однополярный мир, не хотят сдавать своих позиций, хотя объективно это уже невозможно себе представить. Эта эпоха уходит. Но продолжаются попытки затормозить эти процессы, отсюда односторонние меры принуждения в обход СБ ООН, односторонние санкции, которые абсолютны нелегитимны, и рецидивы силового вмешательства во внутренние дела других государств, в том числе с целью сменить там режимы, которые вызывают у некоторых наших западных коллег неприятие, а также экстерриториальное применение национального законодательства, чем сейчас славятся США. Вроде бы к их опыту начал присматриваться Европейский союз. Результаты у всех на глазах — это кризисы, конфликты, разрушаются государства. В Ираке и Ливии государственность под большой угрозой. Одновременно был посеян хаос в других странах Ближнего Востока и Севера Африки. Интервенции в Ираке и Ливии открыли путь для террористов и в остальную часть Африки, включая всю Центральную Африку, Среднюю и Юго-Восточную Азию. ИГИЛ уже там, и люди этим  очень сильно озабочены. Открыли путь экстремистам и террористам, в том числе и в Европу. Европа под гнетом проблем, которые сейчас ее раздирают, конечно же, должна делать какие-то выводы»[9].

Рис. 7. Интеграционные проекты в Азии

Не секрет, что эта концепция в качестве материального фундамента гарантирована только темпами и мощью развития альтернативных СЩА центров силы, в частности, мощью Китая, Индии, Вьетнама и интеграционных проектов, которые смогут составить противовес США.

Но у всех этих альтернатив есть серьезный минус: в отличие от США они не объединены одной стратегией и даже одной политикой. Даже внутри этих проектов есть противоречия: между Китаем и Индией, между Индией и Пакистаном, между Китаем–Вьетнамом, Малайзией

В отличие от этих центров силы, стратегия США представляет собой систему политических, экономических и военных мер по сохранению своего господства, которая до 2025 года, будет по сути дела формировать ВПО в мире.

Рис. 8. США и будущее военно-политической обстановки и Индонезией и т.д.[10]

Эта констатация, оценка состояния современной МО и ВПО, но это же и признание тех внешних условий, которые будут определять развитие России до 2025 года, т.е. перспективы ВПО. Они во многом будут зависеть от политики правящей российской элиты, которая будет вынуждена регулярно делать выбор: либо поддаться силовому давлению западной ЛЧЦ и фактически капитулировать, отказавшись поэтапно от суверенитета, национальных интересов, ценностей и идентичности, либо противодействовать нарастающему силовому (и неизбежно военному) давлению со стороны западной ЛЧЦ, расходуя на это возрастающие объемы национальных ресурсов.

Автор: А.И. Подберёзкин