Военная безопасность по всему миру всё больше зависит не столько от глобального распределения сил и шагов сверхдержав, сколько от распределения сил в каждом регионе и действий стержневых государств цивилизаций[1]

С. Хантингтон, политолог

Современное состояние МО и ВПО невозможно адекватно оценить, если не признать, что в самых различных аспектах они формируются под сильнейшим влиянием межцивилизационной борьбы не только для защиты, но и для продвижения и отстаивания своих национальных систем ценностей во внешнем мире. Это – не только объективная настоящая реальность, но даже формально закреплено в основных нормативных документах внешней политики и безопасности США, принятых с декабря 2017 года администрацией Д. Трампа. При этом возвращение к политике, в основе которой лежит приоритет национальных ценностей и интересов, характерное для политики администрации Д. Трампа, происходит в расчёте на возможность военно-силового решения большинства проблем, становится главной особенностью современной МО и ВПО. При этом национальные (и цивилизационные) ценности имеют даже более важное значение, чем собственно государственные интересы, которые становятся только одной из частей этой системы ценностей.

Сказанное в отношении приоритетов систем цивилизационных ценностей, имеет самое прямое отношение к современной реальной внешней и военной национальной политике, более того, лежит в их основе, но, как ни странно, нередко не вполне учитывается, уступая место и внимание при осуществлении политических мероприятий на практике анализу и оценке исключительно государственных интересов, а иногда и «трендам глобализации». Очень часто, однако, значение цивилизационных систем ценностей и созданных на их основе норм и правил, оказывается сильнее частных и даже государственных интересов, т. е. категория «интересы и ценности» не вступает в противоречие, но в ней происходит смена приоритетов в пользу ценностей. Именно так произошло, например, ко второму десятилетию нового века в ЕС, где конфликт «интересов-ценностей», с одной стороны, вылился в приоритет систем ценностей на «общеевропейскими интересами», а, с другой стороны, – привёл к выходу Великобритании из ЕС.

Усиление значения цивилизационных систем ценностей стало и общей тенденцией не только для западной ЛЧЦ, но и всех других ЛЧЦ, где, например, как в России, система национальных ценностей стала не просто быстро возрождаться, но и влиять на систему национальных интересов (особенно, когда те понимаются в узко-групповом контексте).

Недооценка значения военно-коалиционной «борьбы за продвижение национально-цивилизационных систем ценностей» в реальной политике чрезвычайно опасна, ибо не даёт иногда возможности правильно расставить политические приоритеты. Например, в оценке внешних угроз и опасностей: как считают на Западе, если противоречия между коммунистами и капиталистами рассматривались как преодолимые в некоторых случаях, то цивилизационные противоречия американцев с русскими, как считал С. Бжезинский, – нет. «Европа и Россия» рассматривалось на протяжении веков как прямая противоположность. Более того, возможность выживания и развития «Европы» нередко рассматривалось только в результате ликвидации русской идентичности. «Украина – не Россия!» – только один из элементов такой политики. Подобный посыл, в частности, лежит в основе политики санкций США по отношению к России, которые на самом деле включают не столько экономические и финансовые меры, но и, как следует из принятого в августе 2017 года закона в США, «очень широкий комплекс мер, направленный на противодействие России в Европе и Евразии».

Так, если посмотреть на известное справочное издание ЦРУ «Книгу фактов о мире», то вы обнаруживаете много интересного относительно России. Например, она воспринимается как «Центральноазиатская» держава, которая была «основана в XII веке норманнами», т. е. главная современная проблема «раздела европейской идентичности» между Западом и Востоком решается просто: русских лишают права называться европейцами, изначально определяя их в разряд наследников хазар, а историю православного государства произвольно сокращают на 200 лет. Умышленно «забывается» не только то, что ещё в IX веке Русь подписала почетный мир с крупнейшей и самой могущественной в то время во всё мире державой Европы – Византией, но и то, что ареал расселения славян начинался в то время от границ северной Италии и центральной Германии, а православие было признано на Руси одновременно с приходом христианства в Польшу, Данию, Норвегию.

Влияние цивилизационных факторов на формирование МО и на ВПО будет правильным разделить, а не рассматривать вместе. Поэтому с точки зрения прикладного военно-политического анализа представляется важным признать, что:

– Военно-политическая обстановка (ВПО), как уже говорилось выше, – важнейшая часть международной обстановки (МО), следствие её развития и развития основных субъектов, среди которых исключительно важную роль играют ЛЧЦ и страны-лидеры, формирующие эти ЛЧЦ и центры силы. ВПО не может не только существовать отдельно от МО (а тем более определять её развитие), но и противоречить ей в своих основных, наиболее характерных чертах и особенностях

– ВПО – производная часть, результат специфических отношений между всеми субъектами, факторами и компонентами, формирующими МО, но, прежде всего, отношениями между её важнейшими субъектами: локальными человеческими цивилизациями, государствами и коалициями[2].

Поэтому анализ начинается с анализа МО, но ещё ранее должен предусматривать (пусть в самой общей форме) анализ состояния других, более приоритетных, групп факторов, среди которых исключительно важной значение имеют локальные человеческие цивилизации (ЛЧЦ), страны-лидеры и их коалиции. Прежде всего, как важнейшие субъекты, не просто формирующие МО, но и создающие самые общие и принципиальные условия для её существования и развития. Так, например, если мощь Китая и китайской ЛЧЦ до XVII века намного превосходила мощь западной ЛЧЦ, то это означало, что только до определенного времени географическая удаленность будет сдерживать перспективу нарастающего конфликта, который со временем становится всё реальнее из-за опережающего развития Китая.

Так или иначе, но развитие МО не может быть проанализировано без первичного анализа развития ЛЧЦ на современном этапе. Эта часть анализа не только экономическая и демографическая, но и историческая, и политико-философская, которая может быть полезной для адекватной оценки современной МО. Так, современную внешнеполитическую концепцию Си дзяньпина невозможно рассматривать в отрыве от китайской традиции и истории, а состояние МО – в отрыве от реалий состояния и развития человеческой цивилизации. Причём многие традиционные факторы «работают» и в настоящее время с точки зрения их влияния на формирование МО.

Например, в части зависимости развития ЛЧЦ от имеющихся ресурсов. Известно, что чтобы появилась цивилизация, нужны экономические условия. Должен быть довольно большой избыток пищи, но раньше его не было. Сельское хозяйство было открыто относительно недавно – 10 тысяч лет назад на Ближнем Востоке. А охота и собирательство не могли обеспечить запасы пищи. Люди были сытыми, рацион охотников был прекрасным. На Ближнем Востоке такие условия были. А вот в Европе и Америке люди освоили земледелие позже. Оно просто было им не выгодно по сравнению с охотой.

Другой фактор – демографический. Цивилизация требует минимальной плотности населения. Древний мир не мог ее обеспечить. У людей есть свои закономерные этапы развития, которые связаны с количеством людей. Например, объединить группу, состоящую из 20 человек, можно по принципу «мы друг друга знаем – мы друзья». Сделать тоже самое с группой 100+ человек уже невозможно. Здесь не все знают друг друга близко. Начнут делиться на группы и провоцировать конфликты. Чтобы заставить такие группы действовать эффективно, как единое целое, нужна общая культура и идеология.

Другой фактор – природная среда. 70 тысяч лет назад произошло событие, которое откинуло человечество на долгие годы назад. Это, так называемый эффект «бутылочного горлышка». Популяция человечества резко сократилась всего до 10 тысяч человек (по некоторым оценкам – до 2 тысяч) по всему миру. А человечеству пришлось еще много лет восстанавливать популяцию. И, наконец, важная причина, которая повлияла на все то, что я писал выше. Очередной ледниковый период закончился всего 20–12 тысяч лет назад. Климат потеплел, население выросло. Конфликты с внешними врагами и угроза города и заставили людей объединиться в первые цивилизации.

Конфликт между семитско-карфагентской цивилизацией и римской цивилизацией, который вылился в серию разрушительных войн, стал основой для формирования МО в III–II вв. д.н.э. Именно после победы Рима над Карфагеном на века установилось господство римской ЛЧЦ над всеми странами известного тогда мира.

По сути дела, цивилизационный конфликт возник с появление на востоке Европы мощного Российского государства в XV веке. Только 3 страны в Европе насчитывали в то столетие численность населения, превышающего 15 млн человек – Польско-литовское государство, Россия и Франция. Не случайно и то, что в XV–XVI–XVII века этот конфликт между Россией и Польско-литовским государством не затихал. Это был (как показывает пример с Лже-Дмитрием и православием) прежде всего межцивилизационный конфликт, причем, межрелигиозный и межгосударственный.

К сожалению, реальность такова, что именно значение и влияние ЛЧЦ на формирование МО в настоящее время не в полной мере учитывается, более того, порой игнорируется. Это приводит, например, к тому, что при анализе соотношения сил учитываются только возможности 29 стран-членов НАТО, а не всей западной военно-политической коалиции, куда входят в том числе и нейтральные государства.

Иными словами, роль ЛЧЦ в формировании глобальной системы МО огромна и должна приниматься во внимание, как минимум, для того, чтобы адекватно оценивать соотношение сил в мире не только в настоящее время, но и в стратегической перспективе 20–30 лет, где отчётливо формируются четыре доминирующих центра, на основе которых возможно формирование военно-политических коалиций, насчитывающих примерное равную численность (порядка 1400–1500 млн человек), – китайская ЛЧЦ, исламская ЛЧЦ, западная ЛЧЦ, индийская ЛЧЦ. Остальные ЛЧЦ, вероятно, должны будут либо присоединяться к одному из таких центров, либо (как Россия) пытаться  сохранить свой суверенитет и идентичность.

Огромный евразийский континент в начале XXI века превращается не только в ведущий политико-экономический центр силы в мире, но и основной регион, в котором концентрируются мировые противоречия и военное противостояние, быстрее всего увеличиваются военные потенциалы и растет численность и масштабность военных конфликтов. Формирование таких военно-политических условий в XXI веке неизбежно подталкивает ведущие государства мира к созданию мощных стратегических потенциалов наступательных и оборонительных вооружений на континенте и в акваториях Тихого и Индийского океанов. Речь идет, прежде всего, о США, Китае, России, Индии, Пакистане.

Геополитическое значение континента, его «срединно» положение (с позиций классиков геополитики XX века Х. Маккиндера, К. Хаусхофера), относительная неуязвимость от внешнего воздействия «морских держав» остаются актуальными и в XXI веке. Недавнее свидетельство тому – перенос столицы Мьянмы из приморского Янгона (на рейде которого дважды в момент внутриполитических потрясений – в 1988 г. и в 2007 г. – появлялись американские авианосцы) в Нейпьидо, находящийся в центре страны. Фактически, при наличии действенной системы ПВО (ПРО) континентальные страны Евразии остаются относительно неуязвимыми.

Еще в 2013 году было видно, что в перспективе крупнейшими экономиками мира становятся расположенные в Азии КНР и Индия (см. табл. 1), причем по абсолютным размерам ВВП (по ППС)уже в 2012 году ожидалось, что  КНР обгонит США в 2017 г. Япония останется в числе 5 крупнейших экономик мира, но на ведущие позиции выдвигается также Республика Корея. Таким образом, еще в первом десятилетии нашего столетия было ясно, что в будущем произойдут радикальные изменения в расстановке экономических (а, значит, и политических) сил в мире, которые неизбежно повлекут изменения в структуре МО и ВПО и стратегиях государств.

Именно так и произошло: у всех трех ключевых лидеров США, КНР и России в последнем десятилетии произошли изменения в стратегиях, когда цивилизационные ценности стали выходить в политике на первый план.

Таблица 1. Крупнейшие экономики мира (по объёму ВВП по паритету покупательской способности) в 2009 и 2050 гг.

По мере значительного сокращения доли Европы в общей численности населения Земли, доля Азии в обозримой перспективе будет оставаться стабильной – на уровне 60% от общего населения (см. табл. 2)

Таблица 2. Динамика численности населения мира по регионам (в % от общего)

Ключевое значение для безопасности в Евразии имеет динамика взаимодействия между США и КНР, которая характеризуется в терминах конкурентного сотрудничества, или, выражаясь в теоретико-игровых терминах, игрой с ненулевой суммой, когда стороны имеют как общие, так и противоположные интересы. С одной стороны, США реализуют стратегию сдерживания КНР, они начали переброску своего военно-морского потенциала в АТР, а также выстраивание особых отношений со странами-соседями КНР.

С другой стороны, формируются контуры глобального партнерства США-КНР, называемого рядом аналитиков G-2 («Большая двойка»), когда возможно разделение сфер влияния в Евразии. Экономический баланс США-КНР поддерживается посредством взаимно гарантированной модели китайско-американского экономического уничтожения, в рамках которой КНР является крупнейшим держателем американских казначейских облигаций, а американские ТНК – крупнейшими инвесторами и экспортерами китайской экономики. Реализация как первого, так и второго сценария связана с активизацией деятельности КНР и США в районе Центральной Азии, что таит в себе ряд угроз национальной безопасности Российской Федерации.

Геополитическое взаимодействие между РФ-КНР-США в Центральной Азии на практике реализуется посредством модификации существующей системы транспортных коридоров и энергетической дипломатии.

Соответственно и анализ МО – ВПО без учета факторов влияния – ЛЧЦ и их коалиций – изначально будет ошибочным. Собственно говоря, именно такая последовательность заложена в логике настоящей работы. Она не вполне совпадает с логикой других концепций формирования МО, среди которых выделяются, на мой взгляд, две наиболее популярные (но, на мой взгляд, имеющие наименьшее практическое значение):

– концепции «нации-государства», в соответствии с которой формирование МО и ВПО является следствием взаимодействия и противоборства основных (ведущих) государств. Как правило, речь идет о 5–7 государствах, которые традиционно рассматриваются в качестве основных субъектов ВПО;

– концепции глобализации, в соответствии с которой универсалистские тенденции и процессы доминируют при формировании МО и ВПО, оставляя другим факторам и тенденциям подчинённую роль. Именно такая концепция лежит в основе большинства политологических теорий (что объясняет, как правило, их практическую непригодность).

Таким образом, в интересах нашей работы, предполагающей прежде всего практические политические потребности, важно следовать следующей последовательности в развитии анализа ВПО:

– На первом этапе необходим анализ состояния и перспектив развития ЛЧЦ, их коалиций и стран-лидеров, их влияния на формирования современной МО;

– анализ состояния и конкретных перспектив развития МО, их наиболее вероятных сценариев (в нашем случае – сценария «переходного периода»[3])и наиболее вероятных вариантов;

– анализ наиболее важных военно-политических особенностей развития МО и вытекающих из них сценариев и вариантов, формирующих современную ВПО.

Строго говоря, в практических целях нашей работы нам необходим именно самый последний этап для анализа, но приступить к нему невозможно, если не будет ясности в основных направлениях развития ЛЧЦ и МО на первых этапах, влияния этих тенденций на политику и ВПО. Ярким примером этого тезиса может послужить высказывание бывшего директора ЦРУ Дж. Тенета, который признал, что его антитеррористическая деятельность была направлена «не только против Аль-Каиды, но и против суннитского экстремизма по всему миру»[4]. К этому надо добавить, что поворот правящих кругов Саудовской Аравии против суннитского экстремизма, который попытался уничтожить династию Саудитов и создать экстремистскую династию бен Ладена, а также изменение в позиции пакистанских властей смогли предотвратить возможный захват власти и победу суннитского терроризма на рубеже 2000 годов. Позже, после разгрома Ирака, идею победы радикального ислама удалось реализовать ИГИЛ.

Естественно, что не только на Западе, но и в России (где суннизм преобладает) радикальные цивилизационные идеи не хотят открыто прямо связывать с радикальным суннизмом (на одном из публичных мероприятий по телевидению меня несколько раз прервали, когда я попытался озвучить эту мысль). Этим объясняется и то, что значение цивилизационных подходов для формирования современной ВПО искусственно недооценивается, хотя есть все основания разбираться с этим явлением и его влиянием глубже.

Автор: А.И. Подберезкин