Последовательность развития анализа и прогноза международной, военно-политической и стратегической обстановок

США пытаются «транслировать» мир таким, каким бы они хотели, чтобы его видели другие[1]

Д. Дегтерёв, профессор

 

В настоящем цикле публикаций, как уже не раз говорилось, выдерживается достаточно строго последовательность, в соответствии с которой метод дедукции используется достаточно механически – сначала анализируется состояние МО (а в более широком контексте и всей человеческой цивилизации), причём в широком контексте состояния и отношения субъектов и акторов, затем – состояние ВПО, как части МО, обладающей определенными особенностями, в частности, такими, как особенности СО, войн и конфликтов. В итоге предполагается, что будет сформировано некое авторское представление, концепция, объясняющая наиболее важные особенности развития МО, которые и позволяют говорить от сценарии и вариантах развития всей международной и военно-политической обстановки.

В то же самое время, анализ и прогноз процесса формирования ВПО требует изначально анализ и стратегический прогноз не только МО, политики государств, акторов и конкретной  военно-политической коалиции, но и анализа других факторов и тенденций, прежде всего, ведущих мировых тенденций в экономике, науке и технике, военном искусстве и других областях человеческой деятельности[2]. Все эти особенности вносят свои коррективы в созданную авторскую концепцию.  Зависимость развития СО от результатов войн, а ВПО – от последствий развития СО объясняется множеством факторов, из которых особенно выделяются факторы военной мощи, качества вооружений и личного состава армий.

Таким образом, логика анализа ВПО развивается как методом дедукции «сверху-вниз», так и индукции – «снизу-вверх». В данной работе общая логика построения анализа развития военно-политической обстановки в мире сначала строится поэтапно на трех уровнях:

– Первый уровень: анализ и прогноз развития международной обстановки (МО), которая является следствием взаимодействия всех факторов и тенденций, формирующих МО;

– Второй уровень: следствием такого анализа МО является результат, общее представление о развитии части МО – военно-политической обстановки (ВПО);

– Третий уровень: уточнение и конкретизация деталей развития ВПО происходит в процессе анализа стратегической обстановки (СО), отдельных войн и конфликтов, обладающих своей спецификой, особенностями и конкретными обстоятельствами[3].

Причём значение последней части – анализ и прогноз СО, характера войн и военных конфликтов – в настоящее время в политике (в том числе внешней) нередко неоправданно опускается. Поэтому анализ и прогноз развития ВПО и СО в мире политиками «зависает», не конкретизируется, остаётся только на совести Генеральных Штабов и Советов безопасности. Также как и прежде он оставался на совести военных. Между тем, детальный анализ, в том числе анализ состояния ВПО и СО на политическом уровне обязателен. Без него представления о перспективах эволюции того или иного сценария МО выглядит малообоснованным.

Но проблема заключается нередко в неспособности или игнорировании высшими политическими руководителями военных особенностей, абсолютизации роли политики и политиков, их воли. Как признают немецкие военачальники[4], Гитлер, например (при всех своих способностях) был убежден, что его воля может изменить объективный ход событий, а его личные ощущения важнее, в частности, намеченных планов операций, которые он мог и регулярно переносил, «требуя свободы рук». Полагаю, что затягивание Д. Медведевым решения об отпоре нападению Грузии на  Южную Осетию в августе 2008 года также может быть примером такой недооценки военной специфики.

Политики, общественные деятели, СМИ, дипломаты и «эксперты» вынужденно судят о войне вне конкретных военно-политических, военно-технических и стратегических реалий, упрощая и искажая в конечном счёте картину до примитивной формулы: «Войны не может быть потому, что быть её не может». Более того, некоторые из них, такие как известный историк из Стэндфордского университета Ян Моррис, даже приходят к выводу, что «полезные» войны сделали наш мир во многих смыслах безопаснее»[5].

В качестве иллюстрации можно привести влияние развития СО на ВПО в Закавказье, где позиции России в будущем во многом будут зависеть от отношений с Азербайджаном, Арменией и Грузией. Прежде всего, следует отметить, что в последние месяцы Баку, Ереван и Степанакерт поддерживают достаточно высокий уровень военной активности, в то время как Грузия его несколько снизила (но далеко не полностью).Во время борьбы с эпидемией грузинские власти не только вводили комендантский час в условиях режима ЧП, но и использовали армейские подразделения для блокирования двух муниципалитетов (Марнеули и Болниси) региона Квемо Картли, в которых в марте-апреле складывалась сложная ситуация. Благодаря действиям армии, которая тесно сотрудничала с полицией, блокировавшей въезды и выезды из этих двух муниципалитетов, удалось сначала купировать кризисную ситуацию, а затем и поэтапно вывести ситуацию из кризиса. Естественно, что при этом пришлось пожертвовать определенным объемом боевой подготовки, который, однако, можно наверстать в течение непродолжительного времени. В период эпидемии был отмечен и другими важными событиями в сфере военного строительства. Так, министр обороны Ираклий Гарибашвили заявил 12 июня в парламенте о завершении строительства объектов и установке «определенных систем воздушной обороны, которые были приобретены в рамках французского проекта. Сейчас происходит внедрение системы контроля и управления, которое предварительно завершится к 2021 году». Напомним, речь идёт о пакете контрактов, подписанных ещё в 2015 году. Один из них стоимостью 56,131369 млн евро с Thales Ray the on Systems (TRS, совместное предприятие американской корпорации Raytheon и французской группы Thales), предусматривал поставку Грузии одной подвижной РЛС дальнего обнаружения воздушных целей Ground Master GM403 и двух подвижных РЛС средней дальности обнаружения воздушных целей Ground Master GM200, а также подвижных командных пунктов ПВО производства группы Thales. Второй контракт стоимостью более 50 млн евро c европейским ракетным объединением MBDA предусматривал поставку самоходных зенитных ракетных комплексов ближнего действия Mistral ATLAS на шасси французских автомобилей Arquus ACMAT VLRA, использующих ракеты переносного зенитного ракетного комплекса Mistra. Таким образом, ВС Грузии сделали первый шаг в вопросе формирования системы ПВО. Не прерывались и военные учения перед отправкой в Афганистан для участия в миссии НАТО Resolute Support Mission очередной партии грузинских военнослужащих (ранее подобного рода мероприятия традиционно проводились в Германии). 15 июня военный полигон Вазиани, где они проходили, посетила посол Соединённых Штатов в Грузии Келли Дегнан. По её словам, усилия по реформированию вооружённых Грузии сил показали, что страна теперь в состоянии заниматься армейским строительством самостоятельно:

«Проведение этих учений по сертификации является ещё одной светлой точкой этой программы, которая уже насчитывает более десяти лет. Грузия показала, что она не только привержена поддержке НАТО, а уже и сама может тренировать собственные силы обороны и проводить для них учения по сертификации для участия в этих миссиях».

Ираклий Гарибашвили рассказал, что по его поручению «…все базы абсолютно будут устроены по единому стандарту так же, как в Соединённых Штатах Америки. Если вы отправитесь в любую другую страну, где расположены военные базы и увидите американскую базу, а затем посмотрите, как устроена база в Америке, они один в один устроены по одному стандарту. Мы взяли те же стандарты американской армии, а также стандарты других ведущих стран НАТО. Мы сделаем эти базы по единому стандарту, чтобы они не зависели от прихотей какого-либо министра или руководителя Генштаба».

Инфраструктура всегда была одной из главных проблем армии Грузии, однако теперь всё будет иначе: в текущем году Грузия потратит на свои вооружённые силы от 100 до 120 млн лари (около $33-$43 млн). Кроме того, в стране начата работа над вопросом производства боевых самолетов, гранатометов, гранат и ракет – разумеется, также в соответствии со стандартами НАТО.

В отличие от Грузии, Вооружённые Силы Армении для поддержания режима чрезвычайной ситуации не использовались. В то же время, еще до идентификации первого инфицированного COVID–19 в Армении (29 февраля), министерство обороны и Генеральный штаб ввели жесткий режим карантина в войсках. Аналогичные меры были предприняты и в Армии Обороны непризнанной Нагорно-Карабахской Республики. Время показало, что данное решение было очень своевременным, эпидемия затронула армию лишь в нескольких незначительных эпизодах, что дало ей возможность сохранить на необходимом уровне не только интенсивность боевой подготовки, но и боевые дежурства как на линии соприкосновения сторон в Нагорном Карабахе, так и на армяно-азербайджанской границе.

Если говорить о ситуации с эпидемией коронавируса в ВС Азербайджана, то в мае этого года власти Баку официально признали наличие зараженных среди рядового и офицерского состава армии. Во второй декаде июня появились сообщения об освобождении с занимаемой должности и увольнении в запас начальника Главного медицинского управления Министерства обороны Азербайджана, генерал-майора Натика Алиева. Несмотря на проблемы, ВС Азербайджана также предприняли упредительные меры по борьбе с эпидемией. С 18 по 22 мая в приграничных районах проводились широкомасштабные учения с задействованием до 10 тысяч военнослужащих, около 120 единиц танков и бронетехники, до 200 ракетно-артиллерийских установок разного калибра, реактивных систем залпового огня и минометов, до 30 единиц армейской и фронтовой авиации, а также беспилотных летательных аппаратов (БПЛА) различного назначения. В ходе учений, в основном, отрабатывались вопросы боевой готовности, планирования и всестороннего обеспечения операций, взаимодействия органов управления различных видов и родов войск, а также проверены огневые и маневренные возможности созданных по условиям учений ударных группировок. В ходе учений были выполнены задачи по выводу войск в районы боевого предназначения в ночное время суток. Учения проводились и на территории Нахиджеванской автономной республики, при активном участии войск местного гарнизона. Замыслом учений предусматривалось применение войск на избранных направлениях наступления, нанесение массированных ударов ракетных войск и артиллерии, бомба – штурмовых ударов авиации, а также использование состоящих на вооружении высокоточных средств по всей глубине оперативного построения войск противника.

По оценке Министерства обороны Азербайджана, поставленные цели полностью достигнуты, накоплен практический опыт и навыки ведения боевых действий, а также продемонстрировали реальные способности в полевых условиях. По итогам учений министр обороны генерал-полковник Закир Гасанов провёл 30 мая на Центральном командном пункте служебное совещание с руководящим составом армии Азербайджана. Одно из его заявлений вызвало пристальное внимание в Ереване: «… Противник должен осознать, что меры, которые мы предпримем на этот раз, будут отличаться от апрельских событий 2016 года, а удары, которые будут нанесены, приведут к его политическому, экономическому и военному краху в целом». Таким образом, фактически, в Баку признали свою ответственность за апрельскую эскалацию 2016 года в регионе нагорно-карабахского конфликта. На самом деле это был «секрет Полишинеля», получивший теперь ещё одно официальное подтверждение.

Ответные действия и риторика армянской стороны были не столь масштабными, но в целом адекватными. Так, в МИДе Армении заявили о нарушении соседями их международных обязательств, предусматривающих заблаговременное уведомление о столь масштабных военных мероприятиях. Ереван продолжит тесное сотрудничество с демократическими властями Карабаха и будет последовательно отстаивать право народа на самоопределение, безо всяких ограничений, т.е. защитит народ Карабаха любыми средствами.

В первой декаде мая на северо-востоке Армении были проведены два батальонных тактических учения с боевыми стрельбами и командно-штабные тренировки. Проводились тактические учения артиллерийских подразделений с применением оперативно-тактических средств и реактивных систем залпового огня «Смерч», замысел которых заключался в подготовке и ведении боевых действий артиллерийской бригады в оборонительной операции.

Кроме того, премьер-министр Никол Пашинян сообщил о возведении на армяно-азербайджанской границе и линии соприкосновения в Карабахе возведены 23 добавочных боевых и огневых позиции. На передовой размещены 216 современных приборов слежения и мониторинга – тепловизорные устройства, камеры и радары. За год промышленным электричеством обеспечены 148 боевых стационарных постов, постоянной питьевой водой – 235 постов. Также установлено 330 солнечных панелей.

Первая декада июня завершилась в Армении отставкой начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Артака Давтяна. Факт свадьбы его сына попал в прессу, как в провластную, так и оппозиционную, начавшую раздувать это событие и представлять как несоблюдение начальником Генерального штаба требований режима ЧП. В итоге, по представлению прессы, сформировалось представление о том, Давтян не стал соблюдать правила субординации, хотя формально свадьбы не отменены. Всё это случилось в тот момент, когда премьер-министр требует всех своих подчиненных беспрекословного выполнения требований ЧП. В противном случае, как полагает Пашинян, у него не будет морального права требовать выполнения всех требований этого режима гражданами. В сложившейся ситуации, Давтяну было предложено подать в отставку, что он и сделал.

Отметим, что почти одновременно с этой отставкой министр обороны Армении Давид Тоноян представил новое видение развития Вооружённых сил страны на ближайшие два года. Документ представляет собой концепцию развития ВС Армении в долгосрочной перспективе, и небезынтересно, что в нём проводится мысль о пересмотре стратегии оборонного планирования. В рамках нового видения развития Национальной армии Армении министр обороны обращает внимание на следующие цели:

– формирование такой военной силы, которая будет не только сдерживать реваншистские устремления противника и удержит его от соблазна начать широкомасштабные военные действия, но и быстро лишит его способности вести войну, если он всё же поддастся этому соблазну. Суть новой тактики будет состоять в том, чтобы обязать противника соблюдать режим перемирия, в случае необходимости прибегая к превентивным мерам. Боевая подготовка ВС Армении ни в коем случае не должна сводиться исключительно к организации обороны. Тоноян считает необходимым активное применение штурмовых подразделений, которые и должны наносить превентивные удары;

– перевооружение направлено на оснащение подразделений Вооруженных сил таким мобильным, современным и высокоточным оружием, которое будет действовать в области автоматического управления, и обеспечит децентрализованную самостоятельную деятельность подразделений,

– одна из целей переоснащения Вооружённых сил – «создание такого военного потенциала, который не только обуздает реваншистские амбиции противника и предотвратит искушение начать широкомасштабные военные операции, но и быстро лишит его способности вести войну»;

– более эффективное использование имеющихся ресурсов для достижения очевидного превосходства над потенциальным противником в различных областях боевых действий и нейтрализации существующих рисков.

По мнению Тонояна, Армения продолжит развитие военно-политических альянсов и партнёрств с целью становления эффективных механизмов коллективной обороны, расширения содержания и географии военного и военно-технического сотрудничества, всестороннего обмена опытом и формирования дополнительных гарантий безопасности. При этом глава оборонного ведомства заверяет, что в деле международного сотрудничества и интеграции страна будет руководствоваться собственными национальными и военно-политическими интересами, и с учетом интересов своих союзников.

Важно также подчеркнуть, что все анализы этапов в развитии того или иного сценария МО происходят на конкретных примерах, когда из всего перечня возможных сценариев МО-ВПО-СО в мире и регионах отбираются наиболее вероятные, а среди таких сценариев – наиболее вероятные варианты. С точки зрения политической практики, желательно, чтобы в результате анализа и прогноза остался единственный сценарий ВПО, который может быть реализован в одном-двух вариантах. Повторю, что именно такая задача – главная задача этой работы.

По большому счёту в интересах стратегического планирования того или иного государства или актора (например, вооруженной оппозиции) необходим обоснованный прогноз именно наиболее вероятного варианта (в крайнем случае – двух-трех вариантов) единственного сценария развития ВПО, на котором останавливается политический выбор. Такой выбор предполагает достаточно высокую определённость в подборе средств и способов реагирования, но такой единственный выбор во многом бывает и слишком рискованным в случае ошибки. Достаточно привести пример с выбором И. Сталина относительно возможного варианта развития конкретного сценария ВПО накануне нападения Германии. Сценарий неизбежного нападения Германии на СССР был единственным, но варианты были по времени разнесены – вариант нападения в июне 1941 года И. Сталиным категорически не воспринимался по ряду причин (прежде всего, незавершенностью войны Германии с Великобританией)[6]. Предпочтение отдавалось другому варианту того же сценария – нападению в 1942 году. Ошибка в решении (выборе вариантов) привела к катастрофе лета–осени 1941 года.

Кроме того, как и в германском генштабе, в СССР считалось, что основным направлением удара будет юго-западное, а не все три направления.

К сожалению, субъективизм сыграл опять не лучшую роль в оценке вариантов развития сценария ВПО в летней компании 1942 года, когда опять был выбран наименее вероятный вариант сценария развития ВПО. Именно это произошло летом 1942 года, когда И. Сталин категорически отрицал возможность немецкого стратегического наступления на Юге России, что привело к потере Донбасса, Северного Кавказа и выходу немцев к Волге, а до этого – быстрому продвижению войск Германии по трём стратегическим направлениям – до Москвы, Ленинграда и Ростова-на-Дону, которое предусматривалось в приказе Гитлера[7], но абсолютно исключалось в разработках Генерального штаба РККА[8].

В оправдание И. Сталина можно сказать, что и у варианта 1941, и варианта 1942 года, которых он придерживался, было больше плюсов, чем у тех, по которым пошло развитие реальной ВПО на практике. Гитлер и часть его окружения выбрали наихудшие варианты сценария. Это необходимо иметь ввиду при планировании внешней и военной политики: оппонент может (вопреки аргументам и логике) выбрать не лучший вариант, к которому можно оказаться не готовым, именно в надежде, что этот «не лучший вариант» окажется самым неожиданным. В 1941 и в 1942 годах именно так и случилось – не лучшие варианты, тем не менее, оказались на какое-то время самыми неожиданными, в каком-то смысле на время, как минимум, самыми лучшими. Иными словами, государственное управление в военной области (как в лице И. Сталина, так и А. Гитлера), совершило ошибку, которую пришлось исправлять традиционными средствами вооруженного противоборства, которые привели к огромным потерям.

За скобками политического анализа в России традиционно остаются многие работы известных в прошлом учёных, о которых поспешили забыть политики и политологи в современный (советско-российский) период развития нашей страны. Так, на ум, например, приходит высказывание классика военно-теоретической мысли, начальника академии Генштаба РККА А.Е. Снесарева: «Очевидно: содержание философии войны не исчерпывается разумением только явления войны, но ещё и целого цикла идей, из существа войны вытекающих. Если к этому присоединить методологическую сторону и вопрос о структуре военных наук и их связи с общими науками, то мы тем самым все содержание интересующей нас науки как я её понимаю»[9]. Эти политические, политологические и социологические ошибки в оценке характера современной вооруженной борьбы, о которых говорили некоторые российские руководители МО (например, С.Б. Иванов и А.А. Кокошин)[10], очень дорого обошлись для безопасности СССР и России, что иллюстрирует «реальную» цену политических оценок военно-политической ситуации. Если ошибки в оценке состояния и уровня СО могут быть исправлены в ходе операции или войны (так абсолютная неготовность армии Германии к неожиданному вторжению в марте 1938 года в Австрию была компенсирована поддержкой населения)[11], то оценки ВПО, а тем более МО, как правило, могут быть исправлены уже только после окончания войны или конфликта, которыми могут быть как победа, так и поражение.

Излишне оптимистические оценки М. Горбачёва и Б. Ельцина состояния и перспектив развития МО, которые назвали почему-то «романтическими», привели к неадекватной внешней политике и формированию в конечном счёте такой ВПО, которая поставила безопасность и само существование России на грань катастрофы, а СССР заставило пройти такую катастрофу в полной мере. До сих пор и первое, и второе ещё до конца не осознанно, хотя последствия этого ощутили десятки миллионов человек.

Странным образом (и наверное, не случайно) благостность и оптимизм в оценках МО сохранились до сих пор у части правящей элиты России, хотя для этого нет уже даже малейших оснований. Это может говорить только о неадекватности правящей элиты или сознательном и умышленном искажении ею действительности. Как-то забывается, что господствующий в мире и Европе пацифизм накануне Первой и Второй мировых войн не помешал начаться и продолжаться длительное время этим войнам. «Политический реализм», как школа и образ мысли, отступает, предоставляя место политической философии, которая далеко не всегда в военно-политической области оказывается полезной с точки зрения реальной политики. Как справедливо заметил известный историк из Стэндфордского университета Ян Моррис, «В реальном мире мы постоянно принимаем решения, исходя из теории меньшего зла», обращая внимание на тот факт, что «человеческие потери в смертоносных конфликтах составили всего около 1,6% всех смертей, или насильственной смертью умирал один человек из 62,5»[12].

Подобные рассуждения мало что дают для практических целей военно-политических оценок, но они влияют на формирование общей атмосферы, в которой происходит процесс целеполагания, и которая иногда играет огромное значение: «общественное мнение» и в августе 1914 года, и сегодня, безусловно косвенно, но влияет на политическую позицию правящей элиты и её способность адекватно реагировать. Забывается, например, что конкретные формы военных действий или вооруженной борьбы – являются развитием конкретной СО, а на поверхность выносятся суждения о международном праве, нравственности, толерантности и пр. Поэтому о роли войны в политике складывается нередко упрощенное и искаженное представление.

Другими словами, о политике и войне рассуждают только в терминах самой общей политической философии, забывая о конкретно-прикладном характере ВПО, для анализа которого требуется понимание существа явлений более конкретного и частного характера. Образцовым примером такого анализа и развития СО может послужить книга, подготовленная под главной редакцией Б.М. Шапошникова «Битва за Москву»[13]. В частности в ней описывалась не только военно-политическая обстановка (ВПО) в тот период, но и даётся точное описание СО на ТВД: географические и погодные условия того времени, соотношение сил СССР и Германии на ТВД, конкретные участники (войсковые группы, дивизии, бригады), резервы, дороги и другие коммуникации, роль тех или иных операций, военачальников, наконец, потери сторон[14].

Таким образом для понимания характера современной МО необходимо знать и адекватно оценивать не только самые общие тенденции мирового развития (политические, социальные, военные, технологические и пр.), но и специальные аспекты, прежде всего, особенности состояния и возможные перспективы развития ВПО, СО, военных конфликтов и войн. К сожалению, большинство российских политиков и ученых этого аспекта не учитывают. Их абстрактный анализ основывается, как правило, на анализе самых общих мировых тенденций, преимущественно в области развития глобальной экономики[15]. Иными словами, если изначально используется дедукция, основанная на опыте и знаниях, с помощью которой выстраивается модель развития МО , то затем неизбежно наступает второй, более конкретный этап анализа, – индукция, в результате которого исследуются особенности развития ВПО, СО и её влияния на МО.

Проблема, однако, заключается в том, что собственно вооруженная борьба уже не является исключительно монополией только военно-силовой политики государств и их коалиций, которая разработала в ХХ веке многочисленные новые средства и способы не военного силового противоборства, полностью интегрированного в военную политику некоторых государств. В военном бюджете США, например, на 2020- 2021 ф.г. предусмотрены как расходы на ВВСТ и ВС, так и на не военные силовые средства, в частности, экономические и финансовые санкции, помощь зарубежным государствам и оппозиции. Поэтому  прикладной анализ СО уже не может быть сделан только силами военных экспертов, теоретиков и сотрудниками Генеральных штабов, которые просто не владеют, как правило, международной, региональной, страноведческой и иной специальной информацией (за исключением некоторых экспертов оперативных и разведывательных управлений Генеральных Штабов).

Другой сверхважный вопрос – «цена безопасности», которая за последние годы резко, принципиально выросла. Если прежде речь шла о возможности достижения промежуточных результатов и компромиссов в результате военных конфликтов («войны заканчивались договорами»), то теперь стоит вопрос практически бескомпромиссно – о суверенитете и национальной идентичности. Так как он стоял (но до конца не осознавался) при нападении Германии на СССР. Именно государство и национальная идентичность стали главными объектами политики «силового принуждения». Простой пример: экстремистские выступления населения в США в июне 2020 года ведут (вероятно и обеспечиваются) к продвижению системы ценностей глобалистов и универсалистов. Но надо чётко понимать, что «внутренние ценности» США со временем становятся по их настоянию «универсальными», а затем и принудительно навязываются суверенным государствам, обладающим своими системами ценностей. Это неизбежно ведет км цивилизационному и международному конфликту, который выражается в развитии крайне негативного варианта существующего военно-силового сценария развития МО.

Россия, которая как самое древнее государство в Европе, существует в качестве субъекта МО, как минимум, с 907 года (подписания договора с Византией в 907 и 912 гг), обладающее собственной оригинальной историей и идентичностью, будет вынуждена неизбежно столкнуться с силовыми средствами продвижения «глобалистских» систем ценностей. Этот конфликт становится неизбежностью при подготовке прогноза сценария развития МО на будущее.

В этой связи уместно напомнить, что великий русский философ Иван Ильин в своё время писал: «Государство в его духовной сущности, есть не что иное, как родина, оформленная и объединенная публичным правом; или иначе: множество людей, связанных общностью духовной судьбы и сжившихся в единстве на почве духовной культуры и правосознания»[16].

Будущая роль государства и системы национальных ценностей, идентичности – огромна в войне и политике, – а не просто предмет острых дискуссий о безопасности и развитии, но и национального выживания. Я бы сказал, – первична, наиболее приоритетна даже по сравнению с той ценой, которую привыкли платить государства прежде (территориями, условиями торговли и т. п.). На кону стоит идентичность и суверенитет, защита которых требует полной самоотдачи. По этому поводу К. Клаузевиц высказался вполне категорично: «Раз война является актом насилия, то она неминуемо вторгается в область чувств»[17]. Область человеческой воли, стойкости, самопожертвования и готовности идти на неограниченные риски – обязательные условия того, что называется «моральный дух» армии. Примеров того, как правящая элита и армия капитулировали, будучи заведомо сильнее материально, но не морально, – много в истории войн. Более того, можно сказать, что без этих качеств любая, самая многочисленная и профессиональная армия обречена на поражение.

Долгие годы в человеческой истории существовала взаимосвязь между внешними факторами безопасности – состояние МО и ВПО – и безопасностью государства, которая, как правило определялась качеством именно государственного управления. Мир становился в конечном счёте результатом политического компромисса или фиксировал победу той или иной стороны в войне. Основными субъектами формирования МО  в течение тысячелетий при этом были государства-лидеры человеческой цивилизации, а их отношения между собой – главными факторами не только внешней, но и нередко внутренней безопасности. Так, в разные периоды времени безопасность, благополучие и само выживание России зависели от потенциальных основных внешних противников – печенегов, половцев, татаро-монгольской Орды, Литвы, Польши, Швеции, Германии, Франции, Великобритании, США и т. д. Причём, как правило, это были наиболее сильные в тот или иной период времени государства – Орда в XII–XIV вв., Швеция – в XVII–XVIII вв., Франция – в XIX в., Германия в XX в., а США – в конце XX в. – начале нынешнего века.

В настоящее время ситуация радикально изменилась в силу целого ряда обстоятельств и новейших особенностей в формировании сценария МО:

Во-первых, политическое противоборство в политической и военной области стало цивилизационным и бескомпромиссным, когда целью стало уничтожение цивилизации, государства и национальной идентичности, а не политический компромисс. Это – главная особенность формирования современной и будущей МО для любых сценариев. Соответственно и силовая, тем более вооруженная борьба, приобрела бескомпромиссный характер. Жестокость в средствах и способах ведения войн, которая допускалась (или не исключалась) в прежних войнах, теперь стала нормой. Компромисс в области национальной идентичности не достижим. Если суверенитет ещё может быть «ограниченным», «условным», то идентичность либо есть, либо нет.

Во-вторых, участниками такого противоборства стали многочисленные не государственные акторы (война на Украине и в Сирии – яркие примеры). В настоящее время войны чаше и с меньшим риском становятся результатом использования против государств каких-либо не государственных акторов – от организованных сторонников социальных сетей до экстремистских групп, нанятых на базарах и в молельных домах.

Компромисс и договоренности с эти акторами в наибольшей степени зависит от тех, кто ими управляет. Но тем, кто управляет созданными акторами, как правило, компромисс не нужен. Часто им нужен не результат (и компромисс может стать его частью), а процесс. Так, политика США на Большом Среднем Востоке представляет собой процесс, целью которого является всё тот же процесс дестабилизации, который не может быть результатом компромисса. Поэтому уничтоженные в одном районе сирийские боевики, вдруг проявляются в другом. Поддержка такого процесса – вопрос только денег и минимальных организационных усилий, которыми обладают спецслужбы.

Такой же процесс представляет собой МО на Украине, за которым стоят акторы, управляемые извне. Эта особенность формирования современной МО свидетельствует о том, что будущие сценарии неизбежно будут нацелены на обострение ситуации.

В-третьих, с конца XVII века большую роль стали играть уже не только государства-лидеры, но и коалиции[18] государств, а в ХХ веке – наиболее совершенные их формы – военно-политические блоки[19] и союзы[20]. В настоящее время существуют десятки таких коалиций, из которых наиболее влиятельной представляется западная военно-политическая коалиции, включающая кроме 30 стран-членов НАТО ещё более 30 государств. Итого это более 60 государств, согласованную деятельность которых можно наблюдать как при голосовании в ООН, так и по отношению к какому-то избранному объекту силового принуждения со стороны США.

При этом взаимосвязь между ВПО и политикой государств, их безопасностью становится ещё более сильной потому, что у стран и их коалиций появилось множество силовых средств политики влияния на своих оппонентов, так и союзников, которых не было прежде. Так, США постоянно расширяют не только двусторонние отношения, но и пытаются объединить своих союзников (иногда даже нейтральных государств) в региональные или местные коалиции, например, в Персидском заливе, или в Европе, либо составить такие коалиции против своих оппонентов[21].

Это влияние оказывает прямое воздействие на социально-экономическое и внутриполитическое положение государств. Так, например, известна политика санкций США в отношении Ирана и КНДР, а в последнее время и России, которая выражается в постоянно ухудшающейся военно-политической обстановке. Эта политика стимулирует развитие растущего социально-экономического и технологического отставания России, которое становится прямой угрозой её национальной безопасности, более того, – национальной самоидентификации и суверенитету[22]. Таким образом, внешнее негативное влияние МО на Россию сохраняется и проецируется на будущее.

Автор: А.И. Подберезкин

[1] Дегтерёв Д.А. Оценка современной расстановки сил на международной арене и формирование многополярного мира: монография. М.: РУСАЙЕНС, 2020, с. 6.

[2] Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики: монография / А.И. Подберёзкин, М.В. Александров, К.П. Боришполец и др. М.: МГИМО-Университет, 2019. 656 с.

[3] Стратегическая обстановка (СО) – совокупность факторов и условий, в которых осуществляется подготовка и ведение вооруженной борьбы. Определяется военно-политическим характером военного конфликта, экономическим состоянием сторон, количеством и качеством ВВСТ, численностью и составом ВС, их состоянием, военным искусством, решаемыми стратегическими задачами, условиями ТВД (СН).

[4] Кейтель В. Размышления перед казнью. М.: Вече, 2017, сс. 273–275.

[5] Моррис Ян. Война! Для чего она нужна? М.: Кучково поле, 2016, сс. 5–11.

[6] В том числе и по другим причинам: Гитлер сам несколько раз переносил сроки нападения. Кроме того, есть информация о том, что Рузвельт предупреждал Сталина, что в случае превентивного нападения СССР на Германию он будет вынужден помогать последней.

[7] Кейтель В. Размышления перед казнью. М.: Вече, 2017, сс. 333–343.

[8] Шапошников Б.М. Битва за Москву. М.: Яуза, 2018, сс. 13–14.

[9] Снесарев А.Е. Философия войны. М.: Финансовый контроль, 2003, с. 75.

[10] Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник А.А. Свечин. М.: МГУ, 2013, с. 129.

[11] Шелленберг В. В паутине СД. М.: Вече, 2018, с. 55.

[12] Моррис Ян. Война! Для чего она нужна? М.: Кучково поле, 2016, сс. 15–18.

[13] В работе над книгой («Битва за Москву» Б.М. Шапошников. М.: Эксмо: Яуза, 2018. 640 с.) принимал участие большой коллектив Генерального Штаба РККА сразу же «по горячим следам». Книга была долгие годы по грифами «Секретно» и «ДСП».

[14] «Битва за Москву» Б.М. Шапошников. М.: Эксмо: Яуза, 2018, с. 34–410.

[15] См., например: Мир 2035. Глобальный прогноз / под ред. Акад. А.А. Дыкина /ИМЭМО им. Е.М.Примакова РАН. М.: Магистр, 2017. 352 с.

[16] Ильин И.А. Пути России. М.: Вагриус, 2007, с. 234.

[17] Клаузевиц, Карл фон…, с. 28.

[18] Коалиции – коали́ция (от лат. coalitio – союз) – добровольное объединение нескольких лиц (групп лиц) (например: государств, организаций, политических партий) для достижения определённой цели. В отличие от других объединений, коалиции могут распадаться после достижения заявленной цели, а их члены не связаны иными обязательствами.

[19] Блоки (военно-политические) – (не всегда) добровольное объединение, на основе соглашения в нескольких областях – военной, политической, экономической и пр. Степень взаимодействия, доверия для каждого такого блока (союза) по многим причинам индивидуальна. Соглашения или договоренности могли и могут предусматривать совместные военные и политические действия, против соседей (противников) при возникновении любых политических или военных опасностей и предполагают тесное взаимодействие во всех сферах государств блока (союза) в мирное и военное время.

[20] Союзы – зд.: политическое, экономическое или военное объединение государств.

[21] Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики: монография / А.И. Подберёзкин, М.В. Александров, К.П. Боришполец и др. М.: МГИМО-Университет, 2019. 656 с.

[22] Путин В.В. Послание Федеральному Собранию Российской Федерации 1 марта 2018 г. / http://www.kremlin.ru/acts/bank/42902

 

12.10.2020
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • XXI век