... в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой[1]

С. Хантингтон, политолог

...значение противоборства локальных человеческих цивилизаций в международной политике XXI века будет стремительно возрастать[2]

А. Подберезкин, профессор МГИМО

Исключительно важное значение в США представляет понимание американского лидерства и необходимости развития сотрудничества с «союзниками и партнерами», заявляемое как один из двух важнейших принципов американской политики. Другой принцип — сохранения военно-технического превосходства — традиционен для США и политики всех администраций последних 70 лет[3].

Практический политический прогноз в настоящее время должен строиться, прежде всего, на анализе и прогнозе соотношения сил и отношений между ЛЧЦ. Мысль, о будущих границах конфликтов, высказанная С. Хантингтоном в 1993 году, — ключевая для понимания характера и роли ЛЧЦ в современной МО и будущего всей человеческой цивилизации. Об этом в разной степени детализации и с разной степенью практической значимости говорят и пишут многие политики и ученые в последние 25 лет. Особенно активно после публикации известных работ С. Хантингтона и А. Тойнби[4]. Во многом эта позиция близка и автору этой работы[5]. Но, несмотря на это такой подход к анализу прогнозу будущей МО не стал пока ведущей парадигмой. Примечательно, что этот подход часто используют политики, военные и дипломаты, но значительно реже его признают.

Именно вокруг практического усиления роли локальных человеческих цивилизаций происходит сегодня концентрация политики, экономики, военной и гуманитарной мощи отдельных государств и наций, хотя, как правило, говорят об «универсальных» ценностях и международном праве. Ни к первому, ни ко второму явлению этот процесс не имеет отношение: концентрация мощи вокруг стран-лидеров ЛЧЦ имеет в своей основе и  военно-политический характер. В наиболее явном виде это происходит в  форме укрепления старых и создания новых коалиций, объединяющих например, более 50 стран западной ЛЧЦ не только в военно-политические и экономические союзы и блока, но и на базе двусторонних отношений, получивших в США нейтральное название «партнерства».

Другой аспект этой проблемы — технологическое превосходство, — которое США воззвали в главный принцип обеспечения эффективности своей внешней и военной политики.

Основное преимущество США и западной ЛЧЦ заключается в опережающих темпах развития НЧК и, прежде всего, науки и технологий, которые США будут пытаться сохранить. Если оценивать это превосходство в  количественных критериях, то можно признать, что приближаться по ним теоретически может только КНР.

Рис. 1. Тип страны по научно-техническим возможностям[6]

В действительности, как показывает коалиционная военная политика западной ЛЧЦ в Югославии, Афганистане, Ирак, Сирии и т.д., эта политика является (наравне с политикой военно-технологического превосходства США) одним из двух важнейших приоритетов и принципов внешней и военной политики США, выступающих в качестве лидера западной ЛЧЦ. Искусство военной политики всегда играло большое значение в истории человечества, но в некоторые его периоды — особенное, даже исключительное, когда от него непосредственно зависело выживание нации и государства. Именно такой период относится к концу XX века, когда советско-российская элита оказалась абсолютно не способной к управлению, растеряв шаг за шагом, все достижения предыдущих поколений, что особенно ярко проявилось во время политического противостояния уже не между странами, а локальными человеческими цивилизациями и их военно-политическими коалициями.

Это противостояние развивается стремительно и с неизбежностью ведет к силовому и даже вооруженному противоборству между ЛЧЦ из-за передела сфер влияния и контроля над сложившимися финансово-экономическими и военно-политическими системами. Эта системы отражали соотношение сил между западной ЛЧЦ и другими цивилизациями и государствами, которое было подавляющим в пользу Запада уже в XIX веке, но стало абсолютным после уничтожения альтернативного центра силы в виде СССР и ОВД.

С конца XX века геополитическая ситуация и соотношение сил между странами и ЛЧЦ стало быстро меняться, а во втором десятилетии произошло качественно событие: соотношение экономических сил между Западом и Востоком сравнялось и продолжает меняться уже не в пользу Запада. Совершенно очевидно, что китайская, индийская, исламская ЛЧЦ, насчитывающие в XXI веке уже более 1 млрд. человек, по мере повышения качества демографического потенциала станут претендовать, как минимум, на равноправное участие в формировании новой миросистемы и изменение сложившихся в ХХ веке неравноправных норм и порядков.

К этому добавился определенный идеологический кризис глобального либерализма, который, как казалось многим, стал абсолютно доминировать в политике в ХХI веке. Как заметил Уильям Уолфорт, политолог, профессор кафедры государственного управления им. Даниэля Уэбстера в Дартмутском колледже (США), эксперт клуба «Валдай», «Основной тенденцией 2016 года стало снижение импульса глобального либерального порядка. С окончанием холодной войны казалось, что мир движется в сторону повсеместного установления либерального порядка. Локомотивом этого движения выступали США и другие западные страны. Они стремились распространить набор глобальных правил и институтов, состоящий из основных либеральных идей: демократии, прав человека, экономической глобализации и открытости, свободного перемещения товаров и  людей, сильных международных институтов — из этих элементов складывалась их картина мира. Конечно, и раньше на этом направлении бывали провалы и неудачи, но 2016-й войдет в историю как год, нанесший самый тяжелый удар по этой идее»[7].

Таблица 1.Изменение пространственной структуры мирового ВВП, 1980–2020 гг.[8]

Неизбежность перерастания конфликтности в отношения между ЛЧЦ во враждебность и  силовое противоборство  — не вызывает сомнение. Вопрос только в том, когда именно и в какой форме сило-вое противоборство перерастет в вооружено-силовое? Представляется, что «сползание» к такому противоборству уже началось по инициативе США, которые фактически начали войну против исламской и российской ЛЧЦ во втором десятилетии XXI века. Расчет делается на то, что обладая военно-техническим превосходством и экономически-ми преимуществами, западная ЛЧЦ сможет предотвратить перерастание неизбежных сдвигов в экономике в новые международно-правовые и политические правила. Войны в Ираке, Ливии, Афганистане, Сирии, Йемене и на  Украине — начало большой войны между западной, исламской и российской ЛЧЦ, — в стороне от которой пока находятся другие ЛЧЦ[9]: китайская, индийская, латиноамериканская и другие.

В характере таких военных конфликтах и войнах в то же время произошли существенные изменения по сравнению с конфликтами и войнами XX века. И прежде всего в главных объектах для нападения. Из того, что уже имело место видно, что главными объектами вооруженного насилия становятся правящие элиты и режимы, а также их лидеры противостоящих ЛЧЦ, государств и наций. Примеры Румынии, Югославии, Афганистана, Ирака, Ливии, Сирии, Украины — очевидны.

Причем, если еще в военных конфликтах XVII–XX веков основными участниками–субъектами МО выступали нации — государства, то в  XXI веке наиболее значимые военные конфликты, по Хантингтону, будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащим (а, в действительности, представляющими) к разным цивилизациям[10]. Другими словами, характер будущих военных конфликтов, войн и  угроз во многом будет изначально предопределяться (и даже уже определяется) характером взаимоотношений между ЛЧЦ. Это наглядно видно уже на примере современных конфликтов, когда в действительности за любыми воюющими сторонами стоит та или иная ЛЧЦ. Так, на Украине, например, реализуется план США–ЕС–НАТО по продвижению на восток и фактическому взятию под контроль всего постсоветского пространства, включая, в конечном счете, Россию.

Но даже в тех случаях, когда формально конфликт происходит в границах одной ЛЧЦ (например, в Ираке или Сирии), за враждующими сторонами стоит ЛЧЦ. В Сирии и Ираке — это создание разведками США и  их коалиции организации исламских фундаменталистов, — которым не нужны стабильные режимы ни в Алжире, ни в Тунисе, ни в Ливии, ни, тем более, в Иране, Ираке или Сирии.

Остается только удивляться прозорливости С. Хантингтона: конец XX века и начало XXI века — от войны в Югославии до войны в Ираке, Афганистане, Ливии, Сирии и на Украине — примеры, прежде всего, межцивилизационной борьбы, противостояния и конфликтов, которые имели форму политического противоборства.

Этот же цивилизационный подход, в конечном счете, и убедительно объясняет обострение отношений Российской Федерации с рядом ведущих государств, — представителей западной ЛЧЦ, которое можно понять, если рассматривать это как конфликт между русско-православной цивилизаций и лидерами всей западной локальной человеческой цивилизацией. Эта ЛЧЦ уже не ограничивается только собственно странами Запада, но и втянула в свою орбиту — политику и во многом систему ценностей — Японию, Австралию и даже ряд арабских государств. То, о чем предупреждал С. Хантингтон, — невозможность сосуществования русского традиционализма (православия, национализма, собственной системы ценностей) и западной системы ценностей стало очевидным во втором десятилетии XXI века, когда фактически оформились противостоящие центры силы, представляющие разные ЛЧЦ.

В настоящее время существует немало попыток изобразить МО в качестве различных центров силы и даже ЛЧЦ, которые могут быть названы успешными только при двух обстоятельствах:

Во-первых, при понимании того, что большинство ЛЧЦ еще не стали мировыми центрами силы. По настоящему мировой центр силы пока что один — США («ядро») и концентрирующиеся вокруг них порядка 50 стран;

Во-вторых, эти центры силы не могут пока что претендовать на то, чтобы называться центрами цивилизаций и политико-экономических систем. Существующая условно «многополярность» не означает «многосистемности» так как господствует одна система — западной ЛЧЦ.

Рис. 2. Условные центры силы, образующиеся на базе ЛЧЦ,  как будущие центры военно-политических коалиций

Процесс объединения вокруг центров силы происходит сегодня уже не столько по экономическим или даже политическим причинам, сколько по близости категории «систем ценностей», которые начинают вытеснять близкие им по сути понятия «интересы», т.е. по культурно-цивилизационному, более фундаментальному признаку. Естественно, что противоречия между системами «ценностей» и «интересов» не исчезают, а иногда даже обостряются.

Как показывает сегодняшняя ситуация в ЕС (особенно в связи с референдумом о выходе Великобритании), вытеснение «интересов» «общими ценностями» происходит, в конфликтной манере. И будет еще более обостряться. Прежде всего, из-за споров об обязательствах — военно-экономических и финансовых — что видно из данных, приводимых ниже. Очевидно, на мой взгляд, следующее:

— США, увеличивая свои военные расходы и оставаясь безусловным военным лидером в коалиции и в мире, будут требовать увеличения расходов от своих союзников и партнеров, что может привести к следующему положению к 2025 году:

— внутри коалиции военные издержки будут распределяться неравномерно как в абсолютных величинах, так и относительно ВВП той или иной страны.

Рис. 3. Общие и отдельные военные расходы западной коалиции (более 60 государств)

Рис. 4. Затраты стран мира на содержание своих армий[11]

Вместе с тем уже можно признать, что если прежние союзы и коалиции выстраивались преимущественно из соображений совпадения политических целей и задач (как субъективного восприятия интересов), то современные коалиции тяготеют к  категориям «ценности», что особенно хорошо видно на примере стран-членов ЕС, где в последние годы интересы вытесняются общими ценностями особенно активно. Причем даже в военно-политической и экономической областях. Более того, нередко общие ценности не совпадают с интересами, даже противоречат им и, как правило, такой конфликт в конечном счете решается в пользу «общих ценностей». Как это происходит, например, в Европе или Японии.

Таким образом, центр конфликтов, включая военные, во все большей степени переносится в область конфликтов между системами ценностей отдельных ЛЧЦ. При этом западная ЛЧЦ стремиться военно-силовыми средствами «продвинуть» свою систему ценностей, что встречает закономерное сопротивление в других ЛЧЦ[12].

Это — основа для будущих военных конфликтов в мире. На эту тенденцию в определенной степени попробовал повлиять Д. Трамп, заявивший о «возвращении к прагматической политике национальных интересов» публично на сессии Генеральной ассамблеи ООН в сентябре 2017 года. Но этот шаг не должен вводить никого в заблуждение, как мне представляется, по двум основным причинам:

Во-первых, система ценностей США и ее продвижение и является главным национальным интересом США, который неоднократно был зафиксирован в официальных документах[13]. Не думаю, что Д. Трампу удастся так радикально перевернуть систему приоритетов американской внешней политики.

Во-вторых, реальные действия администрации Д. Трампа, в том числе сокращение на 25–40% финансирования на продвижение американской системы ценностей (средств Государственного департамента и иностранной помощи) свидетельствует не об отказе от этой политики, а о еще большем привязывании к ней союзников и партнеров США.

В любом случае («варианта Обамы или «варианта Трампа») наиболее вероятным, более того, — единственным сценарием развития МО является «Военно-силовой сценарий» развития МО, в котором просматриваются в  свою очередь три варианта, отличающиеся  по степени вероятности друг от друга. Другие два сценария развития МО (обведенные пунктиром) рассматриваются как маловероятные:

Рис. 5. Абстрактная логическая схема развития сценариев МО

Более подробно развитие наиболее вероятного сценария МО до 2025 в  возможных 3-х вариантах можно рассмотреть на следующем рисунке (рис. 6), где, в  частности, выделяются варианты сценария не только по степени вероятности, но и по отношению к России. Так, в качестве наиболее реалистического (более 70% вероятности) варианта сценария развития МО рассматривается «Вариант №2» («реалистический»), который предполагает эскалацию военных конфликтов со стороны США до 2025 года и перевод их в  систему постоянно существующих конфликтов. Этот факт подтверждается не только декларациями Обамы–Трампа в 2016–2017 годы, но и увеличением на 50 млрд. долл. военного бюджета США и ССО (в т.ч. численности войск в Афганистане), а также тем, что эта тенденция будет иметь долгосрочный характер, выходящий за пределы 2025 года.

Рис. 6. Логика развития вариантов наиболее вероятного сценария развития МО до 2025 года[14]

Общее, что объединяет эти три варианта сценария политики США, стремление уничтожить Россию как суверенное и единое государство с последующим разделение нации на несколько враждующих искусственно созданных «этносов» — украинского, белорусского, русского, татарского, калмыкского, чеченского и т.д., которые должны стимулировать развитие конфликтов по границам России и внутренние конфликты — социальные, религиозные, этнические — внутри России. Подчеркну, что это варианты одного и того же сценария, которые отличаются, прежде всего, ролью, значением, масштабом и  интенсивностью использования военной силы среди прочих силовых инструментов политики западной ЛЧЦ, при сохранении общей стратегической цели. Стратегическая, конечная цель любого из этих трех вариантов стратегии западной ЛЧЦ — уничтожение России как геополитического противника, что означает не только ликвидацию ее суверенитета и получение контроля над ресурсами и политикой, но и раздел территории, и разрушение российской идентичности. Это — абсолютно бескомпромиссная цель, которая не предполагает сколько-нибудь серьезного и долгосрочного сотрудничества.

В итоге такой политики США в Евразии должны остаться китайская ЛЧЦ, прозападная индийская ЛЧЦ и расколотая и дезинтегрированная исламская ЛЧЦ. Любое возможное сотрудничество носит временный характер и необходимо для достижения той же стратегической цели.

Как видно из нижеследующего рисунка, до 2025 года прогнозируется усиление военно-силового фактора во всех трех вариантах из-бранного вероятного сценария развития МО и отношений между ЛЧЦ, но наиболее ярким и негативным образом этот сценарий развивается в варианте отношений между западной и российской ЛЧЦ. Более того, предполагается, что его эскалация будет происходить и дальше не только в ближнесрочной (2015–2021 гг.), но и среднесрочной (до 2021–2025 гг.) и долгосрочной (до 2050 г.) перспективе.

1. КНР (КНДР);

2. Ислам (Иран);

3. Россия;

4. Л. Америка (Венесуэла);

5. Индонезия, Филиппины, Вьетнам;

6. Пакистан, Индия.

7. Нигерия.

«Решение задач», однако, может быть выстроено в иной последовательности, отражающей остроту и состояние современного противоборства:

1. Россия (Средняя Азия, Кавказ);

2. Ислам (Иран);

3. Китай (КНДР);

4. Л. Америка (Венесуэла);

5. Индия, Пакистан;

6. Индонезия, Вьетнам, Малайзия;

7. Нигерия, ЮАР.

Иными словами, из приоритетности видно стратегическое значение для США противоборства с той или иной ЛЧЦ, но последовательность действий будет зависеть от конкретного состояния ВПО и СО в мире. Так, вмешательство России в Сирии, а до этого на Украине, изменило не приоритеты американской политики, а последовательность (можно сказать, тактику) решения политических задач силовыми средствами. Соответственно и  темпы непосредственного перехода к военным действиям со стороны США будут определяться состоянием ВПО и СО. Политика Трампа в 2017 году, например, показала, что тактически наиболее важными объектами для силового воздействия стали Иран, КНДР и Россия, что и нашло свое формальное закрепление в законе, принятом против этих трех государств в августе 2017 года.

И в дальнейшем переход к тому или иному варианту будет происходить в рамках одного сценария, но в зависимости от состояния ВПО и СО (например, испытаний КНДР или успехами российских ВКС) развитие этого сценария будет происходить по одному из трех указанных ниже вариантов.

Изначально важно (по возможности точно) определить «точку отсчета» развития того или иного сценария МО или государства. Субъективный характер таких оценок очевиден, как очевидно и  то, что от них зависит во многом будущий прогноз. Так, если рассматривать современную МО как «многополярный» мир (что очень любят делать сегодня не только публицисты, но и некоторые политики), то может сложиться впечатление о неких будущих автономных сценариях мирового развития, в основе которых находятся новые центры силы — ЛЧЦ и государства. Такой прогноз, однако, мало что даст в практическом плане, потому что в настоящее время мир фактически не является многополярным, а находится преимущественно под влиянием США и контролируемой ими ЛЧЦ и военно-политической коалиции. Из этого и следует исходить. Во всяком случае пока ситуация не изменилась, не пытаясь выдавать желаемое за действительность. США и  их союзники определяют развитие современной парадигмы в основном и самом главном, а новые центры силы и ЛЧЦ пытаются (с разным успехом) этому противодействовать.

Рис. 7. Отличие вариантов базового сценария развития МО глобальное «Военно-силовое противоборство ЛЧЦ» до 2025 года в роли, масштабах и интенсивности использования военной силы[15]

В этой работе сценарий развития МО и политики США до 2025 года находится под решительным влиянием собственно того сценария развития, которые уже реализуется в США и возглавляемой ими ЛЧЦ и коалиции, что изначально накладывает серьезные ограничения и создает жесткие условия для прогноза. Но я не считаю такой подход излишне упрощенным и механистическим потому, что для практических целей он является до 2025 года наиболее удобным и объяснимым. Естественно, что при понимании того, что ситуация постепенно меняется и будет меняться не в пользу западной ЛЧЦ, что станет особенно заметным после 2025 года.