Оценка состояния международной и военно-политической обстановки и долгосрочный прогноз в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации

Новый вариант СНБ выгодно отличается от предыдущих редакций с точки зрения точности и реалистичности оценки состояния МО-ВПО.

Другое дело предлагаемая в СНБ 2021 стратегия. С этой точки зрения нельзя сказать, что у России всё благополучно. Если политическая оценка состояния МО-ВПО и западной стратегии российским руководством в целом адекватна[1], то политическая воля и стратегический план противодействия просматриваются нечётко, а применительно к наиболее вероятным особенностям войны – абстрактно[2]. Это, естественно, отражается на дипломатии, которая во многом оказалась дезориентирована: с одной стороны, налицо военно-политическая эскалация, а, с другой, – усиление невоенных силовых акцентов в гибридной политике Вашингтона.

Так, выступая в сентябре 2021 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН С.В. Лавров отметил смену акцентов силовой политики США, однако не вычленил её важных аспектов, в частности, перенос акцента с собственно военных мер на силовые не военные, хотя в содержании его выступления и были отмечены эти акценты – кибероперации, гуманитарная помощь, игнорирование культурно-цивилизационных основ и т. д.[3]

В это же время политическая воля силового противодействия была обозначена вяло, а план противоборства, как таковой, вообще отсутствовал. Стратегия противоборства России носит откровенно оборонительный, порой пассивный, характер, создающий устойчивое ощущения нежелания противодействовать попыткам силового давления.

То же самое наблюдается и в последней редакции Стратегии национальной безопасности России, где вполне адекватно оценивается общее состояние МО («период трансформации» и «стремление Запада сохранить свою гегемонию» Ст. 6–9), но (впервые и с заметным опозданием) сформулированный приоритет развития человеческого потенциала (Ст. 25–26), который не подкреплен реальными практическими задачами и мерами государственной стратегии (Ст. 28–32). Эти меры (в Стратегии их перечислено два десятка) носят преимущественно декларативный характер – «увеличить», «повысить», «обеспечить», повторяющимися постоянно по всякому случаю. Они не несут ни конкретных критериев, ни задач, ни сроков, ни ответственных во всех 17 пунктах Статьи № 32, где сформулированы «цели государственной политики» и конкретизированы в Статье № 33, которые обозначены как «задачи» стратегии[4].

Еще путанее в СНБ РФ говорится о соотношении понятий «государство» и «война», где всячески наблюдается стремление уйти от ответов на прямой вопрос, о котором писал еще А.Е. Снесарев: «…другого цемента для сколачивания государства, кроме человеческой крови, нет… что другие способы и средства – слово человека, полюбовное улаживание вопроса, договоры, обещания, национальные связи, исторические привычки и т.д. – являются слишком слабыми, условными и преходящими для постройки многовекового государственного здания»[5].

По сравнению с этой мыслью А.Е. Снесарева очень невнятно говорится о стратегии обороны страны СНБ РФ, где Статья № 40 декларирует, что «достижение целей обороны… достигается путем стратегического сдерживания и предотвращения военных конфликтов…», «совершенствования форм применения и способов действий ВС РФ … и других войск», ограничивая, таким образом представления о развитии военного искусства сентенциями «стратегического сдерживания» и политикой «предотвращения военных конфликтов», которые реально не отвечают на вопросы о современных особенностях вооруженных конфликтов, в частности, ведения вооруженной борьбы в условиях, когда границы «сдерживания» размыты или фактически нарушены[6].

Высказанная в эпиграфе Б.Л. Гартом очень здравая мысль, на мой взгляд, далеко не всегда бесспорна – всё-таки в войне погибло больше стран от поражения, чем от истощения, хотя даже некоторые победы истощенных войной государств, можно сравнить с поражением[7]. Победа Великобритании во Второй мировой войне, «французская победа», стали началом развала их империй и глубокого социально-экономического кризиса. «Победа» США в Афганистане в 2021 году вызвала бурные споры, также, как и их победа в Ираке. Вопрос, однако, в том, что мы понимаем сегодня под этим понятием «победа». Если военное поражение и оккупацию, как в прежней истории, то такие победы вызывают вопросы с точки зрения их политической целесообразности. Если же такие победы означают долговременную дестабилизацию регионов, создание в них хаоса, где можно оказать влияние, то вопрос о реальной победе у меня не вызывает сомнений: США добились того, что на огромном пространстве от Марокко до Синдзяна возникли очаги хаоса, которые не подконтрольны своим правительствам, и – что еще важнее – создают проблемы России и Китаю[8].

Поэтому, выбор правящей элиты в пользу той или иной стратегии противодействия – если есть такое решение и присутствует воля правящей элиты и общества – самое ответственное решение, требующее консолидации всех сил нации[9]» твёрдого расчёта и практического опыта»[10]. К сожалению, у правящей элиты России в 2021 году не было в полной мере ни согласованной общей оценки состояния МО[11], ни единой политической воли, ни твердого расчета, а политический опыт многих её представителей оставлял желать лучшего.

В этом смысли – при всех негативных внутриполитических последствиях для США – такой выбор стратегии мы видим в последние годы наглядно в США как выбор части правящей элиты в том числе и наиболее приоритетных форм противоборства. Этот выбор, в свое время, был отчетливо сделан Д. Трампом[12], а позже – также ясно, – Дж. Байденом[13]. Прежде всего, в пользу эскалации силовых не военных инструментов политики.

Говоря о разнице в оценке и подходах двух последних американских президентов, я не вижу между ними принципиальных отличий, если речь идет о России и стратегии противоборства: целеполагание выглядит очень похожим (постепенное уничтожение идентичности, суверенитета, внутренняя дестабилизация и контроль над постсоветским пространством); силовые средства и меры – как военные, так и не военные, – а также эскалация санкций в качестве главных инструментов политики; свертывание процессов сотрудничества везде, где только возможно (разве только некоторое различие – не принципиального характера – в некоторых областях контроля над вооружениями); усиление попыток «отформатировать» по-своему политическую элиту России и т.д.

Иными словами, с точки зрения «большой стратегии» курс США при последних президентах страны остается без изменения со времен Б. Клинтона, когда хорошие отношения с США объяснялись абсолютной уступчивостью руководства России, которое фактически шло на отказ от государственного суверенитета и национальной идентичности.

Таким образом, сохранение сотрудничества и отсутствие силового противоборства (причём, только в некоторых областях) объясняется исключительно готовностью правящих кругов России к эскалации принципиальных уступок, разрушению институтов государства и отказу от национальной идентичности.

И, наоборот, сохранение суверенитета (тем более его укрепление) и развитие нации, её активная внешняя политика неизбежно будут вызывать усиление противоборства со стороны США и возглавляемой ими военно-политической коалиции, даже при самой доброжелательной политической риторике.

Стратегическое планирование в России должно, таким образом, исходить из политического выбора правящей элиты страны: сохранение суверенитета и идентичности, что равнозначно в современных условиях активной политике и опережающему развитию, либо отказу от этих принципов ради сотрудничества с Западом, как это было при М.С. Горбачеве и Б.Н. Ельцине.

Вывод достаточно ясен: долгосрочное стратегическое планирование предполагает изначально:

– опережающее культурное, духовное, социально-экономическое и технологическое развитие;

– сохранение суверенитета государства, развитие и укрепление его институтов, и национальной идентичности;

– усиление силового противоборства, которое выражено в смене оборонительной стратегии на систему активных наступательных операций[14].

В этой простой альтернативе, как и у США, остается место только для выбора средств и мер силового противоборства, которые в наибольшей степени соответствовали бы долгосрочным задачам национального развития.

Авторы: А.И. Подберёзкин, О.Е. Родионов


[1] На самом деле как в политических, так и военных кругах даже такая критически важная оценка, как возможность применения США против РФ военной силы рассматривается по-разному – от отрицания до неизбежности.

[2] Военно-технические и военно-экономические аспекты итогов и уроков Второй мировой войны / кол. авт. под ред. проф. Викулова С.Ф. М.: АПВЭ и Ф, «Канцлер», 2020, сс. 145–147.

[3] Лавров выступил на Генассамблее ООН // РИА-Новости, 26.09.2021 / https://ria.ru/20210925/lavrov1751822864.html?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop

[4] См. подробнее: Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/0001202107030001.pdf

[5] Снесарев А.Е. Философия войны. М.: Финансовый контроль, 2003, с. 187.

[6] Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/0001202107030001.pdf

[7] Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.

[8] В сентябре-октябре 2021 года в большинстве российских СМИ доминировала позиция «поражения» США и Запада, которая, на мой взгляд, носила слишком пропагандистский характер. Моя точка зрения, высказанная несколько раз, чаще всего не встречала поддержки.

[9] Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики: монография / А.И. Подберёзкин, М.В. Александров, К.П. Боришполец и др. М.: МГИМО-Университет, 2019. 656 с.

[10] Малган Дж. Искусство государственной стратегии: Мобилизация власти и знания во имя всеобщего блага / пер. с англ. Ю. Кантуревского под научн. ред. Я. Охонько. М.: Институт Гайдара, 2020, с. 15.

[11] Во многом это объяснялось развалом и либерализацией политической экспертизы в России, её научных школ и стремлением представителей правящей элиты «избежать политических оценок и идеологизации». Мое участие в многочисленных мероприятиях того времени показало, что большинство таких собраний проводилось формально в качестве выполнения неких обязательных планов, где стремились поддержать лояльность и избежать дискуссий. Как правило, они находились под сильным либеральным или конформистским влиянием, а поэтому их практическая польза для стратегии носила символический характер.

[12] National Military Strategy of the United States of America 2015. Wash.: White House 2015, June, 17 p.

[13] Biden J.R. Interim National Security Guidance. Wash. March 2021. 21 p.

[14] С акцентом на информационно-когнитивных средствах и мерах силового противоборства. См. подробнее: Боброва О., Подберёзкин А. Политико-правовые вопросы противодействия проявлениям, направленным на подрыв основ государственности Российской Федерации / Эл. ресурс: сайт ЦВПИ «Евразийская оборона», 30.08.2021 / http://eurasian-defence.ru/?q=eksklyuziv/politikopravovye-voprosy

 

27.12.2022
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия