Установка на то, что наиболее надежным средством урегулирования противоречий является трансформация собеседника, делает дискуссию бесплодной, а дипломатию бессильной[1]

Т. Бордачев, политолог

США в конце 2017 года представляют собой самую мощную в экономическом, технологическом и военном отношении державу в мире, которая является лидером самой мощной военно-политической коалиции, включающей более 60 государств. Все основания существуют для того, чтобы утверждать, что до 2025 года, как минимум, это обстоятельство сохранится, что станет важнейшим фактором формирования ВПО. Более того, это обстоятельство, прежде всего, технологическое превосходство будет основанием для опоры внешней и военной политики США на силу, прежде всего, военную, и отказ от сколько-нибудь серьезных политико-дипломатических усилий по поиску взаимоприемлемых договоренностей.

Рост могущества и влияния других субъектов МО, прежде всего ЛЧЦ и их лидеров, сможет влиять, но не менять принципиально, эту расстановку сил, а, значит, и политику США. Это замечание имеет принципиальное значение для тех представителей российской элиты, которые с советских времен упорно ищут компромисса с США даже в тех областях, где его нет, пытаясь в очередной раз продвинуть Россию на уступки своих национальных интересов. В том числе, например, за счет инициатив по ограничению ядерных вооружений, как это традиционно предлагает А. Арбатов[2], хотя именно сегодня Россия меньше всего в этом заинтересована.

В этой работе я исхожу, прежде всего, из того, что США стали осознано и целенаправленно развиваться по сценарию «Военно-силового противоборства» с другими ЛЧЦ с начала нового века потому, что видят в такой политике единственную реальную возможность сохранить свое влияние и контроль в мире за развитием МО и ВПО. Даже с учетом неизбежного изменения соотношения сил между ЛЧЦ и центрами силы не в свою пользу.

В пользу силовых и военных вариантов сценария происходит постепенное переформатирование политики США, включая сокращение расходов на так называемую «мягкую силу». В частности, в последние годы денег на помощь (в том числе «демократизирующую») иностранным государствам выделяется все меньше — и президент Д. Трамп планирует поддержать эту тенденцию. Первый предложенный им вариант бюджета в предисловии содержал следующие слова: «[Этот документ] предусматривает масштабное сокращение помощи зарубежным странам. Пора поставить на первое место безопасность и благополучие американцев, а весь мир попросить постараться и заплатить свою справедливую долю самостоятельно»[3].

Иными словами, избранный с начала века США сценарий военно-силового противоборства постепенно усилил свой динамизм, попутно избавляясь от силовых невоенных характеристик в пользу военно-силовых в 2001–2017 годы, сформировавшись как доминирующий сценарий развития не только страны, но и всей западной военно-политической коалиции ЛЧЦ. До 2025 года, ни при каких условиях и изменениях в МО-ВПО или внутри страны этот сценарий не будет ставиться под сомнение, более того, в 2017 году есть уверенность в том, что его военно-силовая направленность будет только усиливаться.

Эта оценка с моей стороны является (как я уверен, на взгляд некоторых) излишне категоричной и, может быть, даже не вполне вписывается в общепринятые нормы оценок в политике и научном дискурсе, но именно она точно характеризует основную тенденцию в политике США, которые в прогнозах стремятся избегать определенности. Как, например, в прогнозе ИМЭМО РАН «Мир в 2035 году», где по сути дела не дается сколько-нибудь определенного прогноза, пригодного для принятия практических решений.

Я полагаю, что эта категоричность, в конечном счете, оправдана потому, что в отличие от других, более абстрактных, оценок, дает ясную, пусть и вполне субъективную, концепцию настоящего и будущего в политической стратегии США. Даже с учетом неизбежных поправок, которые могут и будут вноситься в такую концепцию, я считаю, что лучше иметь определенную концепцию, чем каждый день послушно «идти за информацией», реагируя на второстепенные и не всегда значимые моменты[4], что на самом деле означает отсутствие анализа и инерцию описания происходящего.

Мой личный опыт показывает, что всегда лучше иметь свою собственную концепцию и модель политического поведения того или иного субъекта или актора МО, чем руководствоваться сиюминутным конъюнктурным подходом. Как минимум, это помогает вовремя отказаться от собственных ложных оценок. Именно наличие такой концепции позволяет видеть стратегическую перспективу и не терять из виду основные закономерности развития, вокруг которых часто происходит нагромождение случайных событий, фактов и субъективных представлений. Причем, как правило, в политике ХХI века доминирует дезинформация и откровенный обман, за которым скрываются реальные намерения, но которые часто воспринимаются журналистами и комментаторами в качестве реальных политических шагов. К сожалению, большинство современных политологов и историков именно так и делают. Они очень быстро и нередко излишне конъюнктурно реагируют на случайное нагромождение событий и фактов, пытаясь сделать из них далеко идущие выводы. Таких примеров множество — от необоснованных надеж, связанных с победой Трампа, до случайных результатов на переговорах по Сирии, либо самом факте переговоров по ситуации на Украине в Минске.

Своего рода материально-техническую иллюстрацию «Базового сценария военно-политического развития США», подтверждающую тенденцию американской политики Буша-Обамы 2001–2016 годов, был озвучен администрацией Д. Трампа весной 2017 года[5]. В нем, в частности была названа не только общая сумма запроса на военные расходы в финансовом плане Пентагона, которая в 2018 году составляет 639,1 млрд. долл. Более того, 574,5 млрд. из затребованных МО ассигнований и образуют так называемый базовый бюджет (то есть средства, которые должны быть истрачены на военное строительство, а 64,6 млрд. — на проведение военных операций за рубежом), но и обозначает устойчивую тенденцию на увеличение военных расходов, которая (по моим оценка) может составить 30–50 млрд. долл. ежегодно без учета роста расходов союзников.

Если же к этим цифрам добавить требование Трампа увеличить военные расходы союзников, которое будет так или иначе выполнено, и приведет к резкому увеличению мощи военно-политической коалиции западной ЛЧЦ, а также втягиванию в эту коалицию все новых стран (от Швеции и Финляндии до Вьетнама и Индии), то становится понятно, что военные возможности Запада к 2025 году, как минимум удвоятся и могут приблизиться к 1,5 трлн. долл.

Понятно, что в эти расходы не входят затраты многочисленных специальных служб, которые достигают огромных размеров. Так, бюджет ЦРУ (порядка 60 млрд. долл.) вполне сопоставим со всем военным бюджетом России, а совокупный бюджет все служб Запада может достигать 400 млрд.

Распределение средств между отдельными военными ведомствами США говорит о многом. Так, из базового бюджета на общеоборонные нужды МО предполагает израсходовать 100,4 млрд. долл., а министерства Армии (СВ), ВВС и ВМС хотят получить 137,1, 165,5 и 171,5 млрд. соответственно. Если объемы финансирования ВМС США традиционно приоритетны, учитывая геополитическое положение страны, то огромные расходы на сухопутные силы, которые в 2 раза превышают все военные расходы России, говорят о готовности к ведению крупномасштабных операций на земле, что в истории США случалось не часто. Примечательно, что на военные операции за рубежом затраты сухопутных сил США будут более, чем в 3 раза превышать затраты ВМС, что выглядит достаточно странно, ведь традиционно США воюют на заморских ТВД с помощью ВМС и сил корпуса морской пехоты.

В целом Пентагон намерен израсходовать 141,6 млрд. долл. На содержание личного состава, 82,7 млрд. долл. — на исследования, разработки, испытания и оценки новых ВВТ, 115,0 млрд. долл. — на закупки техники и вооружений, 223,3 млрд. долл. — на эксплуатацию и ремонт боевой техники. На военные операции за рубежом МО запрашивает 9,6 млрд. долл., министерство Армии — 28,9, ВВС — 17,5 и ВМС — 8,5 млрд.[6], что в принципе соответствует уровню 2016 года, т.е. зарубежные операции США в мирное время будут финансироваться, как минимум, на уровне 50–60 млрд. долл. ежегодно на протяжении многих лет.

Ассигнования, запрашиваемые на организацию обороны США, как утверждают американские военные чиновники, генералы и адмиралы, необходимы им для переустройства институтов ВС, обеспечивающих поддержание боеготовности войск на требуемом для обеспечения национальной безопасности США уровне и для претворения в жизнь программы военного строительства, которой в связи с сокращением военных расходов в предыдущие годы был нанесен значительный ущерб.

Как отмечается в пояснительной к запросу Пентагона, с момента введения в действие закона о контроле бюджета в 2011 году ситуация в мире стала более напряженной и опасной. За этот период численность ВС США существенно сократилась.

По сообщениям специалистов Административно-бюджетного управления (АБУ) Белого дома, нынешний президент хочет отменить секвестр и запустить механизм наращивания оборонных затрат и в ближайшие 10 лет вложить в восстановление военной машины США в совокупности 6,7 трлн. долл. Таким образом, тенденция роста военных ассигнований, которые и без этого являются самыми крупными в мире, — налицо.

В соответствии с новыми планами Пентагона среди всего прочего предусматривается увеличение личного состава ВС США в будущем году более чем на 56 тыс. человек. Кроме того, Белый дом намерен добиться выделения ассигнований на закупку 84 боевых самолетов, включая 70 многоцелевых истребителей пятого поколения F-35, восемь боевых кораблей и другую военную технику.

В целом рост военных расходов планируется обеспечить за счет существенного сокращения затрат на содержание государственного аппарата, а также снижения объемов международной помощи и социальных выплат. Дополнительные средства для МО Белый дом рассчитывает получить из нескольких источников, прежде всего за счет отказа от некоторых государственных расходов на медицинское обеспечение американцев. Речь идет об отмене запущенной Бараком Обамой программы льготного медицинского страхования Obamacare. Финансовым инструментом оздоровления и укрепления ВС США должно стать сокращение на 29,1% ассигнований Госдепартаменту. Это ведомство должно получить на свои расходы на 11,5 млрд. меньше, чем ему было выделено в текущем году[7]. Иначе говоря, финансированию сотрудничества уделяется радикально меньше средств чем военному противоборству.

В результате этого Трамп планирует в следующем году сэкономить около 800 млрд. долл., часть из них перенаправить в военный бюджет.

Следующей тенденций в развитии США должна стать рост экономики страны, заложенный в проект бюджета на предстоящий год в размере 3%. Директор АБУ Мик Малвэни высказал сожаление по поводу того, что «прежняя администрация признавала, что у США не получится добиться экономического роста выше, чем 1,9% в течение следующих 10 лет — мы уверены, что сможем достичь роста в 3%, и не считаем это чем-то фантастическим». «Пропорциональный» рост расходов на безопасность темпам роста ВВП — залог того, что американская экономика будет чувствовать себя благополучно до 2025 года.

Итоги экономического развития США в XX веке показывают, что, как в первой, так и второй половине столетия, среднегодовой темп прироста производительности труда (среднее значение динамики в расчете на одного занятого и на человеко-час) составил примерно 2,0%. Эту тенденцию вполне можно перенести на XXI век.

В первой половине столетия ВВП на душу населения рос медленнее, чем можно было ожидать по росту производительности труда в силу сокращения средней продолжительности рабочего времени. Во второй половине века средняя продолжительность рабочего времени изменилась в меньшей степени, чем в первой половине, и динамика роста производительности труда и роста ВВП на душу населения практически совпали. При этом темп накопления и темп расходования научно-технического потенциала в стране-лидере НТП приобрел в долгосрочной перспективе весьма устойчивый характер. Это давало основание предположить, что в первой половине XXI века динамика соответствующих показателей не претерпит существенных изменений, хотя возможны небольшие отклонения в ту или другую стороны. Показатели динамики производительности труда в США за 1996 – 2005 г. подкрепляют предположение, что при разработке прогноза экономической динамики США на первую половину XXI века можно опираться на показатели развития во второй половине XX столетия. Названная величина среднегодового прироста ВВП на душу населения за полный цикл составляется из 2,4% во время восходящей волны и 1,6 — в нисходящей волне.

Показательно, что расхождения в оценках перспектив экономического роста США отказываются минимальными и в сопоставлении с проектировками Centre d’Etudes Perspectives et d’Informations Internationales (CPEII), чего нельзя сказать в отношении прогнозов по большинству других стран, занимающих или претендующих на значимую роль в мировом хозяйстве.

Прогнозные оценки по остальным странам большой семерки, а также по совокупности развитых стран могут строиться на возможности экономического развития большинства развитых стран по траектории догоняющего развития в восходящей волне, как это было в цикле второй половины XX века.

Следует отметить, что некая гипотеза опережающего развития по сравнению с США стран Западной Европы и Японии строится на сомнительном предположении, что назревшие реформы в области налогообложения, трудового и социального законодательство в этих странах будут осуществлены. Эти реформы сделают экономику более гибкой и привлекательной для капиталовложений.

Особенно важное, даже исключительное значение, имеет сохраняющееся лидерство США в области новейших технологий, которое правящая элита страны рассматривает в качестве высшего приоритета. Темпы роста экономики могут радикально меняться в зависимости от «технологических прорывов», таких, например, как создания сети Биткойн, где скорость обработки информации (сек.) росла экстремально быстрыми темпами[8].

Рис. 1. Суммарная вычислительная мощность сети BitCoin (хэшей в секунду, логарифмическая шкала)

В этой связи обращают на себя внимание некоторые области технологического развития, где лидерство США может обеспечить им сохранение не только экономического, но и политического лидерства.

Таблица 1. Прогноз развития основных технологий. Биотехнологии

Таблица 2. Прогноз развития основных технологий. Продвинутые материалы

Таблица 3. Прогноз развития основных технологий. Цифровые технологии

Таблица 4. Прогноз развития основных технологий. Энергетика и окружающая среда

Среди приоритетов и активных мероприятий США по повышению военного потенциала и отстаивания позиций мирового лидера ядерное оружие занимает место главного инструмента заокеанского военного оркестра.

В пояснительной записке к бюджетной заявке Пентагона на 2018 финансовый год говорится, что сроки жизненного цикла большинства состоящих на вооружении средств доставки ядерных боеголовок и атомных бомб к целям в 2025–2035 годах будут окончательно исчерпаны. Да и сами боеголовки и бомбы тоже имеют ограниченные сроки службы и хранения, которые к тому времени тоже истекут. Поэтому МО США проводило и продолжает во все более ускоренном темпе проводить работы по программам модернизации ядерного оружия, обеспечивающие продление сроков эксплуатации всех составляющих ядерной триады и замену устаревших систем и средств для нанесения удара по напавшему на США противнику. Оно также создает новые системы ядерных ВВСТ, которые придут на смену снимаемым с вооружения.

Руководство Пентагона всеми способами старается завуалировать свои ядерные затраты и в каждой своей бюджетной заявке говорит  о ядерном строительстве в самых общих словах, которые в планах на 2018 ф.г. кроются в статьях по ядерной энергетике. Но данные об этих расходах все-таки становятся известны. В середине февраля этого года Бюджетное управление Конгресса опубликовало доклад «Прогнозируемые расходы на ядерные силы США с 2017 по 2026 год».

Там, в частности, говорится, что в предстоящие 10 лет США намерены истратить 400 млрд. долл. на доведение до ума своей ядерной триады. Подобная оценка, сделанная два года назад, была ниже на 50 млрд.[9]

В будущем году министерство ВМС продолжит работы по созданию ПЛАРБ четвертого поколения типа «Колумбия», которые придут на смену состоящим на вооружении ПЛАРБ типа «Огайо». С 2031 года эти атомные подлодки постепенно будут выводиться из триады. На проведение работ по строительству новых подводных лодок в 2018 году планируется израсходовать 843 млн. долл. По оценкам американских экспертов, программа создания новых ПЛАРБ обойдется американским налогоплательщикам от 97 до 102 млрд. долл. На вооружение ВМС до 2035 года планируется поставить 12 новейших ПЛАРБ этого типа, срок жизненного цикла каждой из которых будет составлять 42 года, т.е. соответствовать сроку службы их ядерных реакторов. Предполагается, что первая лодка из этой серии будет стоить 14,5 млрд. Цена последующих субмарин не будет превышать 9,8 млрд. за штуку. Каждая ПЛАРБ «Колумбия» будет иметь 16 пусковых установок БРПЛ «Трайдент». Без нарушения договора о СНВ одна такая ракета может быть оснащена 5–6 боеголовками. Подводное водоизмещение «Колумбии» — 20,8 тыс. т. Габариты примерно такие же, как и у ее предшественницы. Однако новая лодка должна иметь существенно сниженную шумность.

Программа разработки и производства новой МБР (Ground Based Strategic Deterrent), которая должна заменить ракету «Минитмен-3», была открыта в 2002 году. Первоначально эту МБР планировалось поставить на вооружение в 2018 году. Однако после уточнения планов ее создания в 2006 году сроки развертывания были перенесены на 2030 год. На будущий финансовый год на проведение НИОКР по этой МБР запрашивается 216 млн. долл. По некоторым данным, стоимость этой программы будет составлять 85 млрд. долл., из которых почти четвертая часть уйдет на исследования и разработки, а остальная сумма будет истрачена на закупки. Всего предполагается закупить 400 этих МБР[10].

Финансирование работ по созданию КР большой дальности воздушного и морского базирования, которые будут способны нести ядерные боеголовки, в следующем году планируется повысить более чем на 50%. Расходы на создание этих ракет в 2018 могут составить 451 млн. долл.

В базовый сценарий обязательно входят и невоенные средства силового воздействия и совершенствование таких способов. В частности, медийных и с помощью институтов гражданского общества. Очень показательно, что любой из вариантов базового сценария предполагает активное силовое использование информационных ресурсов. При этом различия, как в средствах, так и способах применения — достаточно символические. Так, например, В последние годы российские власти предприняли целый ряд шагов, направленный на прекращение деятельности на территории страны целого ряда американских НКО, напрямую связанных с Госдепартаментом и Агентством США по международному развитию.

США будут изыскивать новые средства и подходы в этом противостоянии. Реакция хоть и запоздалая, однако, свидетельствует о серьезности намерений американских властей. В рамках этой деятельности американские НКО объявляют о наборе дополнительного числа специалистов по информационной войне. В частности, национальный демократический институт по международным вопросам готовится к запуску программы по оценке и противодействию российской пропаганде, для чего институт объявил о наборе менеджмента с соответствующими компетенциями и навыками. В рамках программы предполагается противодействовать политической пропаганде, электронному вмешательству, ботам и троллям на платформах в социальных сетях. Отмечается, что институт будет не только оказывать консультационные услуги различным госведомствам (к примеру, Государственному департаменту), но также и привлекать «партнеров NDI в Кремниевой долине и среди заинтересованного ИТ-сообщества» для противодействия российской пропаганде.

Деятельность Национального демократического института по международным вопросам (а также его головной организации-учредителя — Национального фонда) финансируется из бюджета США. На данный момент по сведениям Емельянова «только за 2017 год он получил по линии различных ведомств 16 436 535 долл.». Это подтверждается тем, что хотя Совет управляющих вещанием США в целях реализации конкретных правительственных мерах по усилению давления на русскоязычную аудиторию запросил у президента США годовой бюджет на 2018 год в размере чуть больше 685 млн. долл., что значительно меньше, чем те же расходы организации в 2016 и 2017 годах — 749 587 000 и 748 291 000 долл. соответственно, однако конгресс США принял решение самостоятельно увеличить эти ассигнования.

Планировавшееся американским пропагандистским ведомством сокращение на 2018 год должно было коснуться практически всех пропагандистских служб, контролируемых советом, в том числе «Голоса Америки» (Voice of America/VOA) и существующих на гранты совета «Радио Свободная Европа» / «Радио Свобода» (Radio Free Europe/ Radio Liberty — RFE/RL), несмотря на то что именно в отношении этих инструментов в 2017 году, по сравнению с 2016 годом, наблюдался рост расходов»[11]. Очевидно, что администрация Трампа настроена на снижение уровня страстей, подогреваемых не только в «независимых» СМИ, но и по линии НКО, контролируемых правительством США. Пока не получается.