Изменение характера и функций стратегического сдерживания потребует изменений не только в политике, экономике и других областях деятельности с точки зрения искусства ведения более активных и наступательных операций, но и совершенствования прежних и разработку и создание новых средств ведения такой деятельности. Это можно продемонстрировать на следующем рисунке.

Таким образом сценарий развития МО и ВПО, в основе которого лежит эскалация сил и средств западной ЛЧЦ, направленных на борьбу с российской ЛЧЦ, должен включать неизбежность ответных действий России ко всему спектру возможных способов, мер и средств публичной дипломатии.

В частности, например, если старая концепция стратегического сдерживания России в отношении принимаемых против нее финансово-экономических санкций предполагала только ответные меры (ограничения и запрет импорта некоторых товаров и услуг), то современная концепция стратегического сдерживания может предполагать:

– инициативы России по запрету на импорт или экспорт, а также транспортировку (например, через страны Балтии, Польши или других стран) грузов;

– дедолларизацию экономики, снижение доли доллара в ЗВР страны, приобретение металлического золота, торговля за российские рубли и т.п.;

– взаимные ограничения на поездки, визовые ограничения, свертывание туризма и т.п.;

– контроль за вывозом капиталов за границу;

– пр.

а также ведение наступательных действий, например:

– с точки зрения политической и иной поддержки сил, противостоящих правящим режимам западной ЛЧЦ;

– сворачивание переговоров по ограничению вооружений, военной деятельности и контролю над критически важными технологиями;

– отказ от контроля над поставками ВиВСТ в страны, ведущие активные военные действия и т.п.

Строго говоря, для правящей элиты той или иной страны принципиальной разницы между средствами стратегии в XXI веке – военными, «полувоенными» или не военными – нет. Все зависит от ресурсов, обстоятельств и предпочтений. Нередко невоенные силовые средства оказываются более эффективными и менее рискованными чем военные. В особенности, если речь идет о таких качественно новых силовых средствах как информационные, кибернетические или психологические. Общее соотношение в выборе таких средств можно описать на следующем рисунке.

Как видно из рисунка, наиболее эффективная область средств и методов политики в XXI веке – «область Б» (принуждение), набор средств и методов которой должен быть очень широким и включать в себя как средства и способы политики «мягкой силы», так и «жесткой силы». При этом отмечено, что эволюция в выборе этих средств в XXI веке имеет отчетливо выраженную силовую направленность. «Чистая» область «публичной дипломатии», к которой относились средства и методы в XXI веке («народная дипломатия», «профессиональные и творческие», контакты, публичные дискуссии и пр.) переродились фактически в силовые средства политики принуждения в XXI веке, нередко синтезировав откровенно военные, экстремистские и террористические элементы. Так, контакты по линии духовного общения и образования нередко превращаются сначала в организацию враждебных НПО на территории потенциального противника, а затем и в экстремистские и террористические организации.

Особое значение среди средств публичной дипломатии приобрели социальные сети и интернет в целом, которые создали «сетевой социум», существующий одновременно в физической и в виртуальной реальности. Как отметил Д. Ефременко, «…появление и победоносное шествие Интернета стало в полном смысле переломным моментом, поскольку создана была не просто новая сеть – возникла «сеть сетей», которая в своем развитии обрела новое качество: будучи первоначально сетью связанных друг с другом гипертекстовых документов и данных, Интернет в дальнейшем превратился в систему, облегчающую и даже инициирующую социальное сетевое структурирование. И поскольку Интернет и в особенности Web 2.0 способствуют кардинальным социальным и политическим трансформациям, то на самом деле появляется все больше оснований говорить о сетевом социуме, который одновременно существует и в физической, и в виртуальной реальности»[2].

Этот сетевой социум превратился стремительно во влиятельный (а иногда и решающий) фактор формирования МО в том или ином регионе или стране, в очень эффективное политическое средство, которое может соперничать по своему влиянию с другими, в т.ч. силовыми, инструментами внутренней и внешней политики.

Другим инструментов публичной дипломатии является культурная дипломатия. Данное понятие охватывает широкий спектр мер, направленных на достижение внешнеполитических целей государства посредством развития международного сотрудничества в области культуры. Стержневой целью межнационального культурного взаимодействия является расширение культурного присутствия отдельной страны за рубежом, формирование у иностранной аудитории ее благоприятного имиджа. Ярчайшим примером культурной дипломатии в действии могут послужить многочисленные центры изучения культуры и языка государства-создателя: Институт Конфуция (Китай), Институт Гете (Германия), Альянс Франсез (Франция), Россотрудничество и так далее. Особую роль в расширении культурного присутствия России за рубежом играют зарубежные гастроли актеров театра и балета, музыкальных и танцевальных коллективов, выездные выставки и так далее.

Важнейшим инструментом публичной дипломатии являются программы образовательных обменов. Существенный плюс образования в контексте достижения поставленных внешнеполитических задач состоит в его большей эффективности по сравнению с иными рычагами давления. Действенность данного сегмента публичной дипломатии по достоинству оценили в США, где функционируют полностью спонсируемые государством программы обмена, такие как FLEX, YES и A-SMYLE. Каждая из указанных программ фокусируется на отборе школьников старших классов из тех регионов мира, где сложился негативный имидж США: территория бывших союзных республик (FLEX), страны с достаточно большой долей мусульман (YES), а также Сербия и Черногория (A-SMYLE). Практика образовательных обменов не только благоприятным образом сказывается на имидже США, но и способствует распространению американских ценностей и образа жизни по всему миру.

Зачастую наиболее экономически развитые страны мира используют финансовую помощь нуждающимся странам в качестве составной части брендинга своего государства на международной арене. Ключевую роль здесь играют государственные и негосударственные благотворительные фонды, например, фонд Билла и Мелинды Гейтс. Одним из видов «политики добрых дел» является так называемая disaster diplomacy. Данная разновидность дипломатической деятельности подразумевает помощь другим странам по ликвидации последствий техногенных и природных катастроф. Так, классическим примером disaster diplomacy стала динамика изменения отношения к США в Индонезии в 2003–2005 гг. В результате вторжения США в Ирак популярность Америки в крупнейшей мусульманской стране упала почти на 40%. Последующее участие США в устранении последствий цунами в ЮВА благоприятно сказалось на имидже Америки в глазах индонезийцев, хотя уровень положительного отношения повысился лишь на 25%.

Подводя итог всему выше сказанному, необходимо подчеркнуть, что публичная дипломатия, обладая значительным арсеналом разнообразных средств ее осуществления, призвана обеспечить достижение внешнеполитических целей и задач в тех случаях, когда применение методов классической дипломатии затруднено или невозможно. В целом, публичная дипломатия зачастую бывает более действенной, нежели классические инструменты воздействия на зарубежную аудиторию. Наиболее существенными преимуществами методов PD является учет специфики отдельных стран и возможность наиболее быстрого реагирования на ответную реакцию иностранной общественности. Инструментарий публичной дипломатии ориентирован на установление крепких доверительных партнерских отношений между странами в долгосрочной перспективе.

Состояние проблемы.

Представление о необходимости развития нового междисциплинарного подхода к анализу проблем становления информационного общества, получившего позднее название информатики сообществ (community informatics), начало формироваться в среде исследователей в середине 90-х годов прошлого столетия. Во многом это было связано с интенсивным развитием информационных технологий, нарастающим использованием аппаратно-программных средств и телекоммуникационных сетей при обеспечении самых различных потребностей развития территориальных сообществ. Одновременно с этим необходимость осмыслить процессы возникновения и развития виртуальных групп и сообществ в Интернете потребовала от исследователей заняться разработкой новых подходов к изучению феномена виртуализации социальных коммуникаций[3].

Распространение информационно-коммуникационных технологий преобразует сам характер общественных отношений, способствуя появлению не только новых виртуальных форм коммуникаций различных групп, отдельных лиц и социальных институтов, но и новых виртуальных общностей. Анализ подобного виртуального взаимодействия и виртуальных формирований становится возможным в результате проведения междисциплинарных исследований на основе особого концептуального подхода, задаваемого адекватными теоретическими, методологическими и программно-аппаратными средствами[4].

Между тем, хотя круг задач современной информатики сообществ весьма широк и разнообразен, он все же отличается от круга задач социальной информатики. Предметом изучения социальной информатики как науки являются процессы информатизации общества, а также их воздействие на социальные процессы, в том числе – на развитие и положение человека в обществе, на изменение социальных структур под влиянием информатизации. Социальная информатика – это наука, изучающая комплекс проблем, связанных с распространением информационных технологий и развитием информационных процессов в обществе.

Фундаментальной методологической проблемой информатики сообществ на нынешнем этапе ее становления является противоречие между интенсивным развитием информационных процессов и технологий в различных областях социальной коммуникации и явно недостаточным осмыслением теоретических оснований и специфических методов их исследования[5]. Поэтому одной из важных задач развития информатики сообществ оказывается задача выявления этих оснований, определения и разработки соответствующих методов, четкого представления о границах и возможностях исследования и о перспективах развития.

Одна из центральных проблем анализа современного изменяющегося общества – выявление и описание возможных механизмов преодоления дезинтеграции социального пространства. Значимым аспектом этой проблемы выступает взаимосвязь социальной организации и информационных технологий, которые играют чрезвычайно важную роль с точки зрения разработки современных моделей модернизации общества. Овладение информационными технологиями, наряду с другими социальными инфраструктурами, преобразует сам характер общественных отношений, способствуя появлению новых форм коммуникации между отдельными лицами, различными группами и социальными институтами.

Появление такого рода социальных взаимодействий стало возможным в результате использования распределенной аппаратно-программной системы, предоставляющей доступ к связанным между собой документам, которые располагаются на различных компьютерах, подключенных к глобальной телекоммуникационной сети – Интернету. Именно это способствовало возникновению так называемых виртуальных (сетевых) сообществ, в которых, как утверждал Х. Рейнгольд, «…люди делают все то же самое, что делают люди в реальной жизни. Но при этом их тела не взаимодействуют. В виртуальной комнате некого поцеловать и некому ударить вас кулаком в нос».

Однако утверждения исследователей 80–90-х годов прошлого века о пространстве Интернета как среде реконструкции наших идентичностей и возникновения виртуальных сообществ оказались несколько преждевременными. Электронная почта, электронные конференции или дискуссионные форумы пользователей были всего лишь подручными средствами, или, другими словами, «обычной» социальной коммуникацией при поддержке компьютером – компьютерно-опосредованной коммуникацией. А формируемые на основе подобных сервисов сообщества можно было только с известной степенью допущения назвать виртуальными сообществами. Более уместно в данном случае говорить о социальном сообществе пользователей Интернета[6].

И хотя участников этих сообществ сплачивала атмосфера обмена эмоциями, мнениями, взглядами, идеями, возникающее единение было выражением того, что происходило вне Интернета, так сказать в «offline» режиме. Используя интернет-пространство как инструмент общения, пользователи Сети, безусловно, расширяют свои коммуникативные возможности. Однако то или иное сообщество социального взаимодействия, – то, что, собственно, и можно считать социальным сообществом, – существует и изменяется вследствие использования Сети вне самой этой Сети.

Принципиальное изменение во Всемирной паутине произошло на рубеже веков, когда повсеместно распространились методы создания информационных систем, принимающие за основу коммуникативную идеологию сетевого (виртуального) взаимодействия. Благодаря разработке новых видов информационно-коммуникационных технологий для пользователей Интернета появляется возможность непосредственного создания и многократного «редактирования» информационных ресурсов, их контента[7].

В основе возникающей новой методологии сетевого взаимодействия лежат технологии, обеспечивающие активное формирование виртуальных сообществ (virtual communities), в том числе в результате организации совместной работы в сети (collaboration). К ним прежде всего относятся одноранговые сети, сообщества (P2P) и социальные сети, обеспечивающие синхронизацию процессов доставки информации. Данная технология охватывает совокупность средств и процессов, поддерживающих компьютерные сети, основанные на равноправии участников. В эту категорию изначально входили разного рода пиринговые сети, сети файлообмена; в нее также уместно включить социальные сети, выстраиваемые с использованием информационных технологий, – сети профессионалов, сети знакомств, некоторые виды блогосфер.

Одноранговые сети и сообщества представляют собой пример технологий Web 2.0.