Неизбежность смены парадигмы национальной стратегии

Смена парадигм[1] в развитии общества, экономики и государства, как правило, сопровождается политическими революциями, катастрофами и глубокими цивилизационными изменениями. Это было при падении Византии, но это же было и во время Великой Французской революции, Великой Октябрьской революции, разрушения СССР. Смена парадигм, таким образом, это качественный переход из одного состояния общества и экономики в другое, а не просто смена стратегии или даже набор реформ, которые могут выступать в качестве реакции на смену парадигм[2].

Начало ХХI века характеризуется именно такой качественной сменой парадигмы мироустройства и миропорядка, в основе которого с середины прошлого века доминировало влияние США. Эта смена сопровождается радикальным изменением ВПО в мире, о котором не раз говорилось выше, которое не менее радикально отразилось на общем состоянии безопасности России во втором десятилетии, прежде всего в социально-экономической и внутриполитической области[3].

Распад Советского Союза в 1991 году привёл к тому, что вплоть до начала 2000-х годов Россия, как правопреемница СССР, переживала крайне противоречивый и сложный отрезок своего существования. Многие называли (и продолжают называть) этот период «лихими девяностыми», а для кого-то эти девяностые стали «святыми».

Последних было намного меньше, чем первых. Национальные элиты, получившие в одночасье в свои руки такую вожделенную ими власть, слабо представляли, что именно и как им делать дальше, как этой властью распорядиться. Командно-административная модель экономики рухнула, что закономерно привело к падению уровня жизни большинства свежеиспеченных россиян. Шоковое состояние было вызвано инфляцией, ростом цен, полной неопределённостью. Многие, кто искренне считал, будто рыночная экономика сохранит социальные достижения СССР, были разочарованы. Начавшееся переформатирование «постсоветского пространства» было жёстким, а там, где к социально-экономическим неурядицам добавились вооружённые конфликты и кровь, – жестоким.

В локальных конфликтах с 1988 по 1996 гг. погибло порядка 100 000 человек, в ходе этих конфликтов беженцами стали почти 5 млн. человек. В результате тяжёлого социально-экономического кризиса, по самым разным оценкам, от нищеты, недостатка лекарств, эпидемий, депрессий и криминальных преступлений погибли миллионы граждан бывшего СССР. И миллионы не родились, создав на десятилетия катастрофическую демографическую угрозу, которую мы не можем преодолеть до настоящего времени[4]. Если на начало 1992 г. в стране проживало 148,5 млн., то к началу 2002 г. – 145,6 млн.. При этом при сохранении демографии 1990 г. в России к началу 2002 г. было бы почти 155 млн. Население продолжало бы медленно расти, и ни о какой катастрофе мы бы просто не знали. Да, негативные явления в демографии продолжали бы нарастать, но это происходило бы очень медленно.

В данном контексте очевидно, что оценивать эти времена как «святые» как минимум цинично. Гораздо более точной является оценка распада СССР, данная в 2005 г. В.В. Путиным: «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века». Соответственно и политическая, и правовая системы в стране, которые допустили такое развитие событий, не могут быть признаны адекватными. Эту неадекватность приходится преодолевать вплоть до настоящего времени с помощью трудного процесса «работы над ошибками».

4 декабря 1991 г. бывшие республики СССР подписали Договор о правопреемстве в отношении внешнего государственного долга и активов Союза ССР, в котором СССР объявляется государством-предшественником, а все союзные республики, включая РСФСР государствами-правопреемниками. Многие международные договоры и федеральные законы России содержат ссылку на то, что Российская Федерации является либо преемником СССР, либо продолжателем. Например, Федеральный закон «О международных договорах Российской Федерации» № 101-ФЗ от 15 июля 1995 г. Таким образом, на политической карте мира появились новые государства, объявившие себя демократическими.

Несмотря на то, что Российская Федерация (Россия) также претендовала на новый «демократический» статус, в правовом контексте сохранялось влияние советского наследия: Россия сохранила Конституцию РСФСР 1978 г., но с некоторыми поправками, главной из них было создание поста Президента. Такая гибридизация нарушала логику всей политической системы. Введение поста Президента, как главы исполнительной власти, предполагало использование принципа разделения властей. Между тем такое разделение в советское время считалось нормой буржуазного права и, естественно, не предусматривалось ни Конституцией СССР, ни Конституциями союзных республик, в том числе РСФСР. Согласно им, вся полнота власти принадлежала Советам, которые создавали и контролировали органы исполнительной власти (исполнительные комитеты). Систему советов возглавляли Верховный совет СССР и Верховные советы союзных республик, которые формировали союзное и республиканские правительства и сами имели право принимать не только законы, но и любые иные решения.

В данной ситуации с самого начала 1992 г. начинается предсказуемый процесс, направленный на разделение полномочий между исполнительной и законодательной властями. Процесс этот был весьма конфликтным и болезненным, обострявшимся из-за сложной социально-экономической ситуации, а также из-за повышенной политической активности, отражавшейся в росте числа партий и движений самой разной направленности.

Нельзя ни сказать и о негативных субъективных факторах: амбициях политиков и стремлении значительной части правящей элиты обогатиться самыми разными способами в этот период, криминализации всей общественно-политической и экономической жизни, создававших абсолютно ненормальные условия для деятельности государственных институтов.

Особенно важное значение имело негативное влияние западных советников на ход реформ, стремившихся создать недееспособную экономически, политически и с правовой точки зрения систему управления государством. Это влияние на стратегию было несколько подорвано на рубеже 2022 года, когда часть правящей элиты России заняла откровенно русофобскую позицию вместе со своими инвесторами на Западе, подтвердив не только наличие военно-силового сценария принуждения России, но и её внутриполитической дестабилизации[5].

Общее падение уровня жизни, вызванное радикальными экономическими реформами, борьба элит за власть на федеральном и региональном уровнях, ставшие фоном для провозглашенных отказа от «авторитаризма» и «курса на демократизацию общества» в сочетании с обещанием построения «правового государства» привели к тому, что реальное отношение к терминам «демократия» и её смысловым производным стали крайне негативными. Россия в тот период повторяла путь Веймарской республики, когда у большей части населения страны новая модель государства и общества никаких позитивных ассоциаций не вызывала. Более того, отношение к праву и законам в данный период начинает скатываться к нигилистическому, так как в условиях кризиса, вызванных непродуманными и не всегда оправданными реформами, уровень преступности резко вырос, а новое государство на тот момент не могло предложить своим гражданам эффективной защиты от почувствовавших свою безнаказанность «бригад».

Эта ситуация первых лет независимого существования Российской Федерации с серьёзными и значительными изменениями в политической, экономической и социальной жизни страны, рано или поздно грозила обернуться конфликтом, особенно на фоне недовольства населения безответственным популизмом отдельных политических лидеров, а также трудными, но такими необходимыми экономическими реформами и фатальными ошибками в их реализации.

Завершающее десятилетие XX в. характеризуется окончательным исчезновением мирового социалистического лагеря, рыночными (и псевдо-рыночными), захватом государственной собственности, незаконной приватизацией и, как уже отмечалось, глубоким экономическим и политическим кризисом в России. Кроме того, в этот период произошли локальные межэтнические конфликты на бывшей территории СССР (особенно на Кавказе), Югославии и на Ближнем Востоке, начался рост исламизма.

Продолжался, начатый при М.С. Горбачёве, процесс распада государства и его институтов, который стал особенно заметен с началом конфликта на Северном Кавказе и бурной «регионализацией». Можно сказать, что к концу 90-х годов Россия, как федеративное государство, стояло перед угрозой распада.

С распадом СССР, в самом начале 90-х годов прошлого века, органы прокуратуры, вместе со всей страной, переживали непростые времена: федеральный бюджет не исполнялся, набирали обороты преступность и взяточничество, росли сепаратистские настроения, оставались серьезные трудности в экономике, связанные с резким осложнением финансирования. Новая либерально-демократическая власть нередко, и не безосновательно видела в органах прокуратуры институт, мешающий разворовыванию государственного имущества, представители которого часто и с полным основанием выступали против мнимых и ошибочных реформ.

Новая власть продолжила курс М.С. Горбачёва против институтов государства и самого государства, который был декларирован ещё А.Н. Яковлевым как «борьба с этатизмом» во второй половине 80-х годов. Этот стратегический политический курс сохранился вплоть до второй половины 90-х годов, когда чеченская война доказала значение государственных институтов для выживания государства и общества.

В эти же годы Россия столкнулась с новым этапом эскалации внешней агрессии после того как ею были последовательно пройдены предыдущие этапы – уничтожения ОВД и развал Социалистического содружества в 1990 году, развал СССР – в 1991 году, превращение бывших социалистических и советских республик в военно-политических противников России – в 1991–2021 годы, наконец, превращение Прибалтики, Грузии и Украины в источники внешней угрозы для России.

За эти же годы удалось резко сократить государственную мощь России посредством проводившейся социально-экономической и приватизационной политики, нанести мощный удар по демографическому потенциалу, ОПК и ВС РФ, но – надо признать – так и не удалось дезинтеграционные процессы внутри страны, довести её до уровня распада. В долгосрочной перспективе отчётливо видна тенденция, угрожающая самому существованию российской цивилизации, – нарастающее отставание от мировых лидеров и даже от государств среднего уровня развития. К 2014 году социально-экономическое развитие практически остановилось и далее наступил период фактической стагнации: после 2016 года рост ВВП остановился, а с наступлением пандемии в 2020–2021 году начался процесс сокращения ВВП и доходов населения, который игнорировать уже невозможно.

В 2020–2021 годах промышленного прироста не наблюдалось по естественным причинам, связанным с пандемией (хотя в КНР прирост был 2,2%, т.е. их модель оказалась единственной эффективной). В эти же годы, как считается, были установлены «Рекорды промышленности России в 2020 году», которые в лучшем случае повторяли результаты РСФСР 1990 года[6].

Как пишут официальные источники в 2021 году, «Несмотря на все сложности коронавирусного 2020 года, промышленность России показала немало высоких достижений в объёмах производства, в том числе и исторических, причём в разных отраслях. Рассмотрим подробнее основные из них»[7].

ТЭК. Выпуск дизельного топлива составил 77,9 млн. т. – это чуть ниже лучшего с 1990 г. показателя прошлого года (78,4 млн. т.). При том, что переработка нефти сократилась примерно на 15 млн. т.. Глубина переработки нефти в 2020 г. составила 83,7% (+1 проц. пункт к 2019 г.) – это очередной исторический максимум. Выработка электроэнергии на АЭС составила 216 млрд. кВт*ч (+7 млрд. кВт*ч к 2019 г.) – это очередной исторический рекорд, рост седьмой год подряд; пик РСФСР – 128 млрд. кВт*ч в 1989 г. Выработка электроэнергии на ГЭС составила 214 млрд. кВт*ч (+18 млрд кВт*ч к 2019 г.) – это очередной исторический рекорд, рост третий год подряд; пик РСФСР – 167 млрд. кВт*ч в 1991 г.

Металлургия. Производство готового стального проката составило 61,8 млн. т. (+0,2 млн. т. к 2019 г.) – это максимум с 1991 г.; пик РСФСР – 66,6 млн. т. в 1988 г. (по другим данным – 66,4 млн. т.).

Химическая промышленность. Производство серной кислоты достигло 14 млн. т. (+0,6 млн. т. к 2019 г.), третий год подряд обновив исторический максимум; пик РСФСР – 12,9 млн. т. в 1988 г. Производство аммиака достигло 19,6 млн. т. (+0,4 млн. т. к 2019 г.), в очередной раз обновив исторический максимум, рост восьмой год подряд. При этом в прошлом году уточнённые данные получились значительно выше оперативных. Производство минеральных удобрений достигло 24,9 млн. т. действующего вещества (+1,2 млн. т. к 2019 г.) – это очередное обновление исторического максимума, рост восьмой год подряд; пик РСФСР – 19,1 млн. т. в 1988 г. По видам выпуск удобрений составил:

– азотные – 11,17 млн. т. (+0,25 млн. т.), очередной исторический максимум, рост шестой год подряд;

– калийные – 9,46 млн. т. (+0,78 млн. т.), новый исторический максимум;

– фосфорные – 4,26 млн. т. (+0,14 млн. т.), практически повторили результат 1991 г., рост седьмой год подряд.

Производство пластмасс достигло 10,2 млн. т. (+1,5 млн. т. к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, непрерывный рост идёт с 2009 г. Производство лакокрасочных материалов составило 1615 тыс. т. (+99 тыс. т. к 2019 г.) – это лучший результат с 1992 г., рост пятый год подряд. Производство моющих средств достигло 1989 тыс. т. (+117 тыс. т. к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, рост восьмой год подряд. Производство химических волокон составило 191 тыс. т. (+1 тыс. т. к 2019 г.) – это лучший результат с 1996 г.

Лесопромышленный комплекс. Производство целлюлозы и древомассы всех видов составило 8,77 млн. т. (+0,52 млн. т. к 2019 г.). Производство целлюлозы в традиционном понимании (древесная целлюлоза и полуцеллюлоза) оценивается в 7 млн. т. против 6,5 млн. т. год назад. По обоим показателям превышен уровень 1991 г.; пик РСФСР 1988 г. составляет 8,35 млн. т. по целлюлозе и, оценочно, около 10,5 млн. т. по целлюлозе с древомассой. Производство бумаги и картона достигло 9,54 млн. т. (+0,39 млн. т. к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, рост седьмой год подряд; пик РСФСР – 8,58 млн. т. в 1988 г.

Машиностроение. Выпуск магистральных тепловозов составил 233 секции – это второй результат в истории, уступающий только прошлогоднему рекорду (283 секции). Производство пассажирских вагонов составило 1980 штук (+348 штук к 2019 г.) – это второй результат в истории, уступающий только рекорду 2008 г. (2143 штуки). Производство холодильников и морозильников составило 3,55 млн. штук (+0,18 млн. штук к 2019 г.) – это лучший результат за последние 6 лет, рекорд 2012 г. составляет 4,3 млн. штук, пик РСФСР – 3,77 млн. штук в 1990 г. Производство стиральных машин достигло 5,25 млн. штук (+0,39 млн. штук к 2019 г.) – это третий результат в истории, уступающий только пику 1990-91 гг. (до 5,54 млн. штук); рост пятый год подряд.

Легкая промышленность. Производство тканей составило 6,5 млрд. кв. м. (+0,51 млрд. кв. м. к 2019 г.) – это лучший результат с 1992 г., однако обеспечен он главным образом неткаными материалами, которые преобладают в выпуске с 2011 г.

Пищевая промышленность. Производство растительных масел достигло 7,31 млн. т. (+0,54 млн. т. к 2019 г.) – это очередной исторический максимум, рост пятый год подряд. Из этого объёма 5,86 млн. т. составило подсолнечное масло, тогда как выпуск прочих (в основном соевого и рапсового) – 1,45 млн. т. – превысил рекорд РСФСР по общему производству растительных масел. Производство колбасных изделий составило 2361 тыс. т. (+79 тыс. т. к 2019 г.). С большой вероятностью, это новый исторический максимум: нынешняя группировка, используемая с 2017 г., примерно на 200 тыс. т. меньше прежней, по которой пик составил 2533 тыс. т. в 2012 г. Производство сыров (без сырных продуктов) составило 566 тыс. т. (+26 тыс. т. к 2019 г.) – это новый исторический максимум, рост седьмой год подряд; пик РСФСР – 460 тыс. т. в 1989 г.

Производство сливочного масла составило 282 тыс. т. (+12 тыс. т. к 2019 г.) – это чуть ниже лучшего за последние 23 года результата 2004 г. Производство переработанного и консервированного картофеля достигло 348 тыс. т. (+38 тыс. т. к 2019 г.) – это почти наверняка исторический рекорд: до 2010-х гг. товар не входил даже в расширенный перечень важных видов пищевой продукции, а в 2010 г. выпуск равнялся всего 119 тыс. т..

Производство комбикормов составило 30,9 млн. т. (+0,5 млн. т. к 2019 г.) – это максимум с 1992 г., непрерывный рост идёт с 2001 г.; в 1990 г. производство составляло 41 млн. т..

Эти сравнения в своём большинстве идут с 1989-991 годами РСФСР, т. е. итогом горбачёвских «реформ» и кризиса, в котором оказалась к тому времени промышленность России. Наконец, за 30 лет промышленность развитых стран выросла на 30–150% процентов, в то время как в России она только вышла на уровень 1990 года.

К 2021 году для большинства представителей самых разных групп правящей элиты стало окончательно ясно, что сложившаяся парадигма национальной стратегии обеспечения безопасности и социально-экономического развития России себя исчерпала. Естественно, что разные группы элиты видели причины и выход из этого тупика по-разному. По сути своей, национальная стратегия России, выраженная в существовавшей в то время парадигме, была преимущественно гибридной формой псевдо-академического либерализма в экономике, замешанного на западничестве, с попытками вульгарными силовыми способами и средствами (традиционно присутствовавшими в истории страны в досоветский и советский период) сохранить государственный суверенитет России[8] и внутриполитическую стабильность на фоне нарастающего обнищания населения.

Можно сказать, что к этому времени у России и её правящей элиты обострилась потребность определения новой парадигмы национальной стратегии, варианты которой примерно соответствовали бы разделу правящей элиты на разные по численности и влиянию три социальные группы, которые придерживались разных стратегий:

1. Сохранение прежней парадигмы с некоторыми косметическими исправлениями «по образцу 2020 года», когда происходила смена правительства и части губернаторского корпуса. Сторонники этой парадигмы – проправительственное большинство и большая часть конформистски настроенной правящей элиты. Стагнация и внутриполитическая стабильность для этой части правящей элиты стали привычной нормой, которую они не хотели менять;

2. Переход к мобилизационной модели и смены политической парадигмы на активизацию противоборства с Западом. Сторонники – часть правящей элиты, готовой к изменениям в политике, которые представляют собой довольно многочисленную группу, не обладающую реальной властью и влиянием;

3. Возвращение к парадигме западно-ельцинской модели, сторонниками которой, как и в другие периоды российской и мировой истории выступали коллаборационисты, ориентированные на западные системы ценностей. Не смотря на все кадровые изменения в российских правящих кругах, эта часть правящей элиты составляла её безусловное большинство, которое пытается взять реванш и нынешней правящей элиты. Выступления молодежи 2020–2021 годов характеризуют эту часть общества достаточно точно с точки зрения прикладной социологии: более 50% молодежи до 25 лет с высшим и незаконченным высшим образованием.

Более того, в последние 20–30 лет истории России выросло новое поколение детей представителей правящей элиты, которое (преимущественно на основе представлений старой либеральной парадигмы) было вестернизировано и изначально ориентировано на конформизм и коллаборационизм, но «старолиберального» толка[9]. Рассмотрим эти три парадигмы подробнее. Принципиально важно рассмотреть вероятность перехода к той или иной парадигме, либо сохранение существующей, потому, что стратегия государства непосредственно вытекает из такой парадигмы, именно в рамках этой парадигмы формулируется «главная идея» стратегии.

Авторы: А.И. Подберёзкин, О.Е. Родионов

[1] Парадигма национальной стратегии – зд.: наиболее общие представления (модель) о целях, средствах и способах обеспечения безопасности и развития нации.

[2] Парадигмазд.: ключевая идея, концепция, нередко модель развития общества, экономики, государства, иногда система взглядов и концепций, доминирующих в обществе.

[3] Подберёзкин А.И. «Риск начала Третьей мировой войны не просто сохраняется, он стремительно усиливается» // Национальная оборона, 2021, № 4 (181), сс. 9–18.

[4] Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.

[5] См., например: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития сценария военно-политической обстановки и его конкретных вариантов в третьем десятилетии нового века, сс. 22–36 // Сборник материалов круглого стола. Кафедра военной стратегии Военной академии Генерального штаба ВС РФ Угрозы национальной безопасности Российской Федерации на период до 2030 года: направления и пути их нейтрализации. ВАГШ ВС РФ, 2022. 152 с.

[6] Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.

[7] Для расчёта прироста использовались оперативные данные за 2020 г. из «Информации о социально-экономическом положении России» и сообщения «О промышленном производстве в 2020 году» Росстата и уточнённые данные за 2019 г. из базы данных ЕМИСС (https://www.fedstat.ru/indicator/57783) и публикаций Росстата. Показатели прироста, публикуемые в «Информации…», рассчитываются к предварительным данным предыдущего года (используется отдельная база оперативных месячных показателей).

[8] Этой проблеме в 2018 году была посвящена целая работа: См.: Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. 1596 с.

[9] Подберёзкин А.И. «Риск начала Третьей мировой войны не просто сохраняется, он стремительно усиливается» // Национальная оборона,2021, № 4 (181), сс. 9–18.

 

23.11.2022
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • Глобально