Модели политики «стратегического сдерживания» и «стратегического управления» России

 

На практике оказывается, что «не стреляющие» средства вооруженной борьбы, к которым относится, например, инсценирование рисков и угроз в социальных сетях, оказываются и более опасными, и более эффективными, чем традиционные средства огневого поражения[1]

С. Кравченко, А. Подберезкин, социологи

 

Две политики — «стратегического сдерживания» и «стратегического управления» достаточно принципиально отличатся друг от друга по целому ряду важнейших особенностей[2].

Рассмотрим коротко некоторые из них, на примере простых моделей.

Модель традиционной российской политики «стратегического сдерживания»

Модель политики «стратегического сдерживания» представляет собой в целом традиционную, даже классическую модель политики, существующую в мире уже не одно столетие. Она достаточно универсальна и представляет собой сугубо оборонительную политику, основанную на использовании существующих у нации, государства или коалиции возможностей в целях противодействия внешней агрессии. И не так, уж, и важно, является ли это противодействие нашествию Наполеона или Гитлера, важно, что в принципе это противодействие в той или иной степени — по своим средствам и способам борьбы — достаточно симметрично. Политическое и военное искусство, которое используется в обоих случаях, сводится до поры до времени к оборонительным мероприятиям. Лишь после изменения в соотношении сил (которое явно видно после Куликовской битвы 1380 года или после исхода Наполеона из Москвы), наступает смена политики «стратегического сдерживания» на политику активных ответных действий[3].

Главной характерной чертой политики «стратегического сдерживания» является соотношение политических целей и средств политики (а также способов их использования), которые достаточно субъективно определяются правящими элитами государств. Нередко правящие элиты переоценивают, либо недооценивают свои реальные возможности, что одинаково неэффективно и ведет к радикальным издержкам: поражениям, уступкам, неоправданным компромиссам. Искусство политика и военного, как правило, сводится к максимально точному учету соотношения сил и возможностей.

На рисунке обычно это изображается следующим образом[4], где: ключевые вектора Стратегии «Д»–«В» (формирование политических целей), «Д»–«Г» (распределение ресурсов), вытекающие из субъективной оценки — «В»–«Б» (внешние опасности и угрозы).

Рис. 1

Именно таковой является и современная стратегия противоборства России, получившая название политики «стратегическое сдерживание».

Эта стратегия предполагает, что в зависимости от характера и степени внешней угрозы формируется вся Стратегия национальной безопасности, Военная доктрина и Концепция внешней политики, хотя в тексте самого документа и признается, что над угрозой национальной безопасности понимается «совокупность условий и факторов, создающих прямую или косвенную возможность нанесения ущерба национальным интересам»[5].

Другими словами внешние опасности и угрозы политическим целям нередко воспринимаются как угрозы национальным интересам, или субъективно — реальный вектор «Б»–«В» подменяет собой вектор «Б»–2А».

Провести реальные различия между угрозами интересам и политическим целям принципиально важно — далеко не всегда то, что кажется серьезной угрозой интересам, может оказаться таковой. И, наоборот, реальные угрозы интересам могут далеко не всегда становиться приоритетными в политике. Так, важнейшая угроза национальным интересам — демографическая — в течение многих лет оставалась на периферии общественно-политического внимания в России, уступая место псевдоугрозам «демократии», «перестройки», «рыночным реформам» и пр. Так, с точки зрения реальных национальных интересов многие современные политические цели и, соответственно, угрозы окажутся второстепенными.

Если исходить, например, из приоритета развития национального человеческого капитала и его институтов, то структура бюджетов всех уровней должна быть, как минимум, изменена в их пользу. Не только финансовые, но и другие ресурсы должны быть перераспределены в пользу наиболее важных приоритетов, среди которых в современной Стратегии называют «укрепление обороны страны, обеспечение незыблемости конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной целостности»[6],… и только в самом конце этого длинного перечня указываются приоритеты НЧК и институтов его развития («… повышения качества жизни, укрепления здоровья населения, обеспечения стабильного демографического развития страны…»)[7].

Главное, что следует из этой модели, это то, что внешние условия (опасности, вызовы, угрозы), которые формируются в числе факторов группы «Б», влияние оказывают решающее на политические и иные цели — группу факторов «В» — политики правящей элиты, которая (в зависимости от оценки степени их угрозы) принимает соответствующие политические, экономические и иные решения, включая и решения о ресурсах. Иными словами, субъективные оценки масштабов опасностей и угроз являются критически важными для принимаемых решений и выбора средств и способов противодействия.

Именно такие субъективные оценки и прогнозы лежат в основе современной политики «стратегического сдерживания» России, а не объективные интересы и потребности, выстроенные в строго приоритетном порядке[8].

Вообще-то говоря, вся военная политика, включая основные направления военного строительства, формируется изначально именно на основе субъективных оценок (в лучшем случае прогнозов), опасностей и угроз. Нередко это происходит вопреки национальным интересам или, как минимум, их приоритетности. Так, массовое строительство танков в СССР в 50-е–70-е годы привело к созданию огромного парка устаревших машин, которых позже потребовалось уничтожать (в т.ч. И в соответствии с ДОВСЕ), что также требовало огромных затрат.

Другой пример — строительство океанского флота в СССР, масштабы которого очевидно не соответствовали советским экономическим возможностям. И, наоборот, в эти же годы происходила очевидная недооценка значения средств боевого управления, связи и разведки, элементной базы, о которой я писал в 80-е годы[9].

Совершенно по-иному обстоит дело со «стратегией управления», которая основывается не на приоритете субъективных оценок опасностей и угроз, а на приоритете защиты и — что особенно важно — продвижения национальных интересов и ценностей — группы факторов «А».

Приоритетное развитие и продвижение интересов и ценностей является высшей и, в конечном счете, главной целью политики, также главным «потребителем» национальных ресурсов. Кроме того в конечном счете «интерес» является и главным средством влияния на формирование МО.

Рис. 2. Модель новой политики, основанной на стратегии управления

Политика государства превращается в политику нации. Соответственно меняется и основной вектор стратегии распределения национальных ресурсов с вектора «Г»–«В» на вектор «Г»–«А». Другими словами национальные ресурсы должны направляться, прежде всего, на обеспечение объективных (и, как правило, долгосрочных) интересов и системы ценностей, а не на политические субъективные цели.

Ключевые вектора Стратегии: вектор «Д»–«А» (развитие идентичности и интересов), вектор «В»–«Б» (влияние на внешние условия) и особенно вектора «Д»–«Г» и «Г»–«А» (распределение ресурсов в национальных интересах).

«В идеале» политические цели и задачи (группа факторов «В») должны максимально соответствовать национальным интересам (группа факторов «А»), что на практике происходит крайне резко. Прежде всего, потому, что сама категория «интересы» является очень разнородной.

В самом общем виде можно выделить следующие виды и подвиды интересов.

Таблица 1. Виды и подвиды категории «интересы» («потребности»): на примере современной Украины

Так очевидно, например, что личные экономические интересы на Украине в настоящее время существенно превосходят влияние остальных и доминируют политически.

В любой политике и стратегии, как известно, ключевое значение имеют доступные и потенциальные ресурсы. При этом в разные периоды развития человечества и в разных условиях значение тех или иных ресурсов в политике меняется. В современных условиях огромное значение для обеспечения безопасности нации и государства, например, имеют не только военные возможности, но и силовые средства экономического, политико-дипломатического, информационного и иного характера.

В этой связи принципиально важно понимать, что распределение в соотношении сил стран и коалиций по их политическим, военным, информационным и экономическим потенциалам в мире в будущем будет зависеть, прежде всего, от двух групп факторов[10]:

— от качества национального человеческого капитала, который, в свою очередь, будет преимущественно формироваться:

— уровнем образования;

— уровнем творческих возможностей (креативности);

— уровнем науки, технологии;

— уровнем душевого ВВП;

— продолжительностью жизни;

— от качества институтов развития человеческого капитала во всех секторах деятельности и управления, а именно:

— в государственном управлении;

— в бизнес-управлении;

— в управлении и степени развития общественных институтов;

— в развитом самоуправлении личности.

Очевидно, что нынешняя российская политика и стратегия социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности не вполне соответствует этим требования. Прежде всего, потому, что развитие НЧК и его институтов не является наиболее приоритетным, ГЛАВНЫМ интересом ни стратегии социально-экономического развития, ни стратегии национальной безопасности. Более того, и первая, и вторая делают опережающее развитие этих групп факторов простой фантазией недостижимой мечтой. Демографические показатели последних лет свидетельствуют только о прекращении вымирания человеческого потенциала, а его качество (ИРЧП) опустилось на 60–70 место в мире.

Это также очень хорошо видно на множестве примеров, например, реального места, занимаемого структурой российской экономики, среди структур других стран.

К сожалению, предлагаемые меры по исправлению ситуации (с точки зрения обеспечения основных интересов) очевидно недостаточны.

Так, не является в этой связи решением и политика «импортозамещения», основанная на закупке иностранных технологий. Покупая, например, иностранную компьютерную программу или технологическое оборудование вы покупаете не технологию, а зависимость от иностранного производителя. Настоящие технологии создаются в стране или передаются от человека к человеку. Так было, например, в 30-е годы прошлого века, когда западные специалисты приезжали в Советскую Россию и передавали свой опыт советским инженерам и рабочим.

Рис. 3. Доля экспорта нефти в ВВП страны [11]

Эта модель непосредственно связана с оценкой внешних условий, опасностей и угроз, которые традиционно лежат в основе целеполагания. Думается, что есть основания считать, что традиционные показатели и критерии влияния субъектов МО (ВВП, численность населения, Вооруженные силы и ВВСТ, и т.д.) будут занимать постепенно все менее важное значение, а значит и оценки опасностей и угроз следует пересматривать. Главные опасности будут возникать в области систем ценностей. Прогнозируя сегодня будущее соотношение сил в мире, и вытекающие угрозы, требуется учитывать стремительно усиливающееся влияние именно этих факторов, которое к 2030 году разделит всех субъектов и акторов МО в мире на три неравные группы:

Группа субъектов и акторов МО № 1: группа стран, обладающих развитым НЧК и развитой национальной научно-инновационной системой, способной самостоятельно развивать все основные направления науки, техники и технологий. В эту группу смогут войти лишь несколько стран-лидеров, но именно они и будут формировать будущую мировую повестку дня.

Группа субъектов МО № 2: группа стран, способных в той или иной степени успешно использовать достижения научно-технического прогресса (приобретая, покупая, воруя и пр.). Эта наиболее широкая группа, в которую войдет большинство ЛЧЦ и государств, но которые будут в разной степени успешно использовать достижения лидеров-стран первой группы, — группируясь вокруг них по цивилизационному признаку.

Группа субъектов МО № 3: группа стран, не использующая, либо слабо использующая достижения техники и технологии субъектов из группы №2. Эта группа наиболее отсталых и ресурсно-ориентированных стран будет выступать демографическими и природными донорами других государств.

Соответственно основное внимание в социально-экономическом развитии и стратегии национальной безопасности России требуется сделать именно первым двум группам факторам, точнее — тем опасностям, которые могут от них исходить. Именно в этих направлениях должны быть сконцентрированы все основные финансовые, материальные, информационные и административно-организационные ресурсы.

Рис.4. Распределение места стран в зависимости от качества НЧК и его институтов

Впервые категорично об этом президент России заявил 1 декабря 2016 года в послании Федеральному Собранию.

Примечательно, что именно такую стратегию избрали Соединенные Штаты в период второго срока управления Б. Обамы. Так, если рассмотреть все расходы федерального бюджета США, то собственно на военную безопасность планируется потратить 25% из 3 трлн. долл. расходов федерального бюджета, а подавляющая часть, так или иначе, направляется на развитие НЧК США — прямо (образование, здравоохранение и т.п.), либо косвенно (пенсии и т.п.)[12]. При этом собственно военная доля этих расходов относительно ВВП постоянно снижается[13].

Рис. 5. Как распределяются средства бюджета

Традиционная стратегия отношений между государствами в МО и ВПО на протяжении тысячелетий исходила из базовых положений силового, прежде всего военного противоборства, которые предполагали, что политические цели достигаются в результате использования различного вида противоборства между субъектами международных отношений. На первое место, как правило, выносилось соотношение сил (военных, финансовых, экономических), которое и предопределяло исход противоборства. В соотношение сил вносило поправку умение политиков и военное искусство военачальников, которые могли повлиять на результат противоборства.

Сравнение моделей основанном на «стратегическом сдерживании» и на «стратегическом управлении»

Сравнение двух моделей Стратегии национальной безопасности означает сравнения долей влияния, которые оказывают на внешние условия существования субъекта или актора МО, интересы или политические цели[14], где основное влияние происходит через:

– вектор «А»–«Д»–«В» (90%);

– вектор «В»–«Б» (80%);

– вектор «Д»–«Б» (20%)

Рис. 7. Модель, основанная на субъективных политических целях («стратегическое сдерживание»)

 

Рис.8.Модель, основанная на преимущественно объективных интереcах/потребностях нации («стратегическое управление»)

Потому, что в нем участвуют самые разные, в т.ч. субъективно противоречивые и вредные для нации интересы и потребности.

Сравнивая эти модели, можно использовать «образ внедорожника», когда наибольшая мощь двигателя передается непосредственно для движения на переднюю ось (в модели «интересов»), обеспечивая оптимальную и экономически обоснованную скорость, либо — «проходя через ложные представления водителя», создавая препятствия, выбирая неэкономические способы движения, автомобиль движется неэффективно.

Это во многом зависит от способности правящей элиты (факторы группы «Д») ориентироваться на объективные национальные, а не личные или групповые интересы, максимально точно трансформируя их в субъективные политические цели. Что, конечно, бывает редко.

В XX веке СССР и Россия перенесла несколько этапов в развитии своей стратегии противоборства, которые отличались друг от друга, прежде всего, инициативой и выбором места, средств и способов мирового противоборства: от всемирной революции до разрядки, а потом и вынужденного стратегического сдерживания. Тогда, когда это происходило эффективно, СССР и Россия, как правило, достигали серьезных политических результатов (как это было во Второй мировой войне),  которые однако далеко не всегда полностью соответствовали национальным интересам. В противном случае (когда она только реагировала) на внешние вызовы результаты были существенно хуже, либо вообще отрицательные. Так, русско-японская и Первая мировая война явились для России по своей сути вынужденными, она была спровоцирована и втянута в эти войны, получив не только отрицательный политический результат, но и нанеся ущерб национальным интересам.

Наоборот, активная политика СССР в 30-е и 40-е годы в мире, которая определялась собственной, а не навязанной, стратегией, дала фантастические политические результаты — формирование просоветской политико-экономической системы в мире, которые, однако, далеко не всегда совпадали с национальными интересами.

Со второй половины 70-х годов СССР и его союзники вновь вступили в фазу «пассивного политического противоборства» навязанные извне — борьбы за права человека и т.п. Она не соответствовала национальным интересам СССР, а в итоге привела к окончательному подчинению внешней воле противника при М. Горбачеве–Б. Ельцине.

К сожалению, мы медленно отходим от этого алгоритма поведения, основанного на ложных целях, а не интересах, выстраивая свою стратегию прежде всего по-прежнему из субъективных оценок внешних опасностей и угроз, а не национальных интересов

Автор: А.И. Подберезкин

>>Полностью ознакомиться с монографией  "Политика стратегического сдерживания России в ХХI веке"<<


[1] Кравченко С.А., Подберезкин А.И. Социальные сети как качественно новый фактор системной безопасности России в XXI веке // Вестник МГИМО-Университет, 2016. – № 6. – С. 15.

[2] См. подробнее последние журнальные публикации: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания  — основное направление политики безопасности. Часть 1 и Часть 2 // Журнал «Обозреватель», 2018. — № 5 и № 6; Подберёзкин А.И. Стратегия «силового принуждения» в условиях сохранения стагнации в  России // Журнал «Обозреватель», 2018.  — № 4; Дербин Е.А., Подберёзкин А.И. Перспективный облик военной организации Российской Федерации // Вестник МГИМО-Университет, 2018. — № 3 (60); Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. Доверие к научному знанию в условиях новых угроз национальной безопасности России // Вестник МГИМО-Университета, 2018. — № 2 (59); Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. Динамика знания о насилии: военные и социокультурные аспекты / Гуманитарий Юга России, 2018. — № 3; Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. «Переоткрытие» знания о  будущем: перспективы безопасности России до 2050 года // Вестник МГИМО-Университет, 2017. — № 4 (55); Подберёзкин А.И. От стратегии «противоборства» к стратегии «управления» // Вестник МГИМО-Университет, 2017. — № 1 (52) и др

[3] См, например: Подберёзкин А.И. Состояние и  долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке / А.И. Подберёзкин; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований. — Москва: Издательский дом «Международные отношения», 2018. — 1596 с.

[4] См., например: Подберёзкин А.И. Военные угрозы России. — М.: МГИМО-Университет, 2014 г

[5] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 683 от 31 декабря 2015 г.

[6] Там же.

[7] Там же.

[8] См. подробнее последние журнальные публикации: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания  — основное направление политики безопасности. Часть 1 и Часть 2 // Журнал «Обозреватель», 2018. — № 5 и № 6; Подберёзкин А.И. Стратегия «силового принуждения» в условиях сохранения стагнации в  России // Журнал «Обозреватель», 2018.  — № 4; Дербин Е.А., Подберёзкин А.И. Перспективный облик военной организации Российской Федерации // Вестник МГИМО-Университет, 2018. — № 3 (60); Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. Доверие к научному знанию в условиях новых угроз национальной безопасности России // Вестник МГИМО-Университета, 2018. — № 2 (59); Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. Динамика знания о насилии: военные и социокультурные аспекты / Гуманитарий Юга России, 2018. — № 3; Кравченко С.А., Подберёзкин А.И. «Переоткрытие» знания о  будущем: перспективы безопасности России до 2050 года // Вестник МГИМО-Университет, 2017. — № 4 (55); Подберёзкин А.И. От стратегии «противоборства» к стратегии «управления» // Вестник МГИМО-Университет, 2017. — № 1 (52) и др.

[9] Подберезкин А.И. Значение систем боевого управления связи и  разведки в  военной политике США / Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. — М.: Дипломатическая академия, 1989.

[10] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Национальный человеческий капитал.  — М.: МГИМО-Университет, 2011–2013 гг. — Т. 1–3.

[11] Чернавский Д.С., Щербаков А.В. Социальный и  экономический кризис в  России. Промежуточные итоги».  10.07.2016  /  http://spkurdyumov.ru/economy/socialnyj-i-ekonomicheskij-krizis-v-rossii-promezhutochnye-itogi/

[12] Where Your Income Tax Money Really Goes FY2017 / Lafayette Street. NY, NY 10012. 212-228-0450 / https://www.warresisters.org/resources/pie-chart-flyers-where-your-income-tax-money-really-goes

[13] Harrison T. Analysis of the FY 2017 Defense Budget. CSIS, 2016. April. P. 3–5.

[14] См, например: Подберёзкин А.И. Состояние и  долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке / А.И. Подберёзкин; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований. — Москва: Издательский дом «Международные отношения», 2018. — 1596 с.

 

21.05.2021
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • Глобально
  • XXI век