Необходимо понимать, что война это не только вооруженная борьба на поле боя. Перед началом войны противник использует все возможности (политические, экономические, информационные и т.д.) для ослабления противника[1]

А. Орлов, эксперт

Характерной особенностью Варианта № 1 («Оптимистического») внешней политики США во втором десятилетии XXI века становится превращение терроризма из инструмента (часто запрещенного и всегда отрицаемого) деятельности спецслужб в инструмент летальной внешней политики, реализуемой на практике в стратегии «силового принуждения». На мой взгляд, этот процесс эволюции отличают следующие особенности.

Таблица 1. Особенности использования террора в политике «новой публичной дипломатии» США

Основной причиной резкого всплеска международного терроризма в XXI веке стала политика США, в соответствии с которой те активно использовали (в т.ч. создавали и развивали) экстремизм и международный терроризм в качестве инструмента своей внешней политики еще в XX веке против СССР и правящих режимов других стран. В XXI веке эта установка была легализована и усилена.

В этом смысле борьба с международным терроризмом стала для США приоритетным направлением внешней политики потому, что эти организации и движения вышли из-под их контроля в некоторых странах и при определенных условиях. В этом же  смысле борьба с терроризмом до 2025 года будет «борьбой не подконтрольным с международным терроризмом». Она рассматривается в самом широком международно-политическом и международно-правовом контексте, а именно: как борьба с «плохими» террористами и использование «хороших» террористов в своих политических целях. Под такой борьбой понимается все, что угодно для США, но, прежде всего, на мой взгляд, контроль над международным терроризмом, предполагающий его использование в своих политических целях. Такая политика США и их союзников предполагает, что в 2017–2025 годы:

— США усилят активность союзников по созданию, поддержке и развитию террористических и экстремистских организаций, которые они используют в целях «политики новой публичной дипломатии» в качестве дешевого и эффективного политического средства «силового принуждения». Следствием этого станет всплеск терроризма, в т.ч. «локального» (по примеру Украины);

— США будут препятствовать появлению и развитию любых террористических и экстремистских организаций, находящихся вне их контроля, потому, что те могут быть использованы против политики Запада. Именно борьба с неподконтрольным терроризмом и будет в реальности борьбой США с «международным терроризмом. Со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями;

— США будет развивать возможности своих ВС и спецслужб по ведению специальных операций, включая операции с ЧВК и террористическими организациями, создавая «партнерские» и союзнические организации с террористами и обеспечивая их необходимым высокотехнологичным вооружением и военной техникой. В частности, в сетевых СМИ.

Способны ли социальные сети искажать наше представление о реальности? Почему мы склонны доверять своим друзьям даже в тех случаях, когда они делятся с нами ссылками на непроверенные сообщения, а то и на прямую дезинформацию? И как эта доверчивость влияет на наши поступки в реальном мире — например, на наше решение проголосовать за того или иного кандидата в президенты? Об этом в статье “Дезинформация в социальных сетях: может ли технология спасти нас?”, опубликованной  в 2016 году изданием “The Conversation”, обстоятельно написал профессор информатики Филиппо Менцер.

 Так, автор утверждает: «Если вы, подобно большинству американцев, узнаете новости из социальных сетей, то это значит, что параллельно вы получаете ежедневную порцию лжи, непроверенных слухов, страшилок в духе теории заговора, и неверно сформулированных сообщений. Когда все это перемешано с достоверной информацией из надежных источников, докопаться до правды бывает очень нелегко.

Как показал анализ данных, собранных Колумбийским университетом в рамках программы Emergent, которая занимается изучением слухов, дезинформация становится объектом вирусного распространения почти так же часто, как и надежные сведения (анализом данных занималась команда исследователей под моим руководством).

Многие спрашивают, не повлиял ли этот натиск электронной дезинформации на результаты американских выборов 2016 года. По правде говоря, мы этого не знаем, но есть все основания полагать, что такое влияние могло иметь место, учитывая опыт предыдущих исследований и сведения, поступающие из других стран. Любое неверное сообщение воздействует на формирование нашей точки зрения. Итоговый вред от дезинформации может быть вполне реальным — если введенные в заблуждение люди готовы рисковать жизнью собственных детей, как в случае с отказом от обязательных прививок, то что им помешает поставить на кон нашу демократию?» (см. рис. 1)

— у США, вместе с тем, есть огромные резервы для организации иммиграции и формирования на основе вновь прибывших резерва для частных военных компаний по аналогии с французским «иностранным легионом». Эта возможность вытекает из традиционно-благожелательного отношения к эмигрантам и относительно низком уровне безработицы в стране. Иначе говоря, США могут «переварить» миллионы беженцев, из которых можно будет вербовать отдельные отряды и даже армии наемников.

Рис. 1.[2]

Как распространялись предвыборные новости по хэштегам #ImWithHer (за Хиллари Клинтон) и #MakeAmericaGreatAgain (за Дональда Трампа): точками обозначены твиттер-аккаунты, линии между ними изображают ретвиты. Диаметр точек зависит от количества ретвитов, произведенных аккаунтом. Красным цветом помечены аккаунты, которые с высокой степенью вероятности являются ботами, голубым — аккаунты реальных пользователей.

Рис. 2. Количество безработных в США  (08.2015-08.2017 гг.)

Подобная опасная и радикальная эволюция внешней политики США потребует внесения корректив в деятельность дипломатии и международных институтов. «Повестка дня» международных организаций будет перенасыщена примерами использования международного терроризма, который приобретет массовый характер.

При этом США будут исходить из посылки о том, что войны в XXI веке практически свелись к внутриполитическим конфликтам и гражданским войнам, когда война между собственно государствами станет редкостью. И действовать соответствующим образом, а именно:

— расширяя области взаимодействия с террористическими организациями;

— развивая возможности для создания и активизации террористических организаций;

— распространяя свою специальную и военную деятельность на террористическую деятельность официально. Так, например, в 2017 году ВС США нанесли удар по официальным ВС Сирии (аэропорту и колонне), фактически помогая террористическим силам.

Как показано на рисунке ниже, количество межгосударственных конфликтов снижается, а социальных и иных конфликтов между разными акторами — увеличивается. Думается, что обе эти тенденции не случайны. Вероятно, что конфликты между субъектами МО искусственно вытесняются (замещаются) конфликтами между акторами:

Рис. 3. Глобальные тренды военных конфликтов 1946-2013 гг.[3]

Как видно из графика, войны между странами практически свелись к минимуму после 1990 года, а число внутриполитических конфликтов в 2000–2010 годы осталась на одном уровне. Причем смертность от  террористических атак для США и их союзников, т.е. западной ЛЧЦ, была относительно незначительна, если исходить, конечно, из масштабов государственного противоборства. И это представляется не случайным. Эта тенденция — проявление политического курса США по силовому принуждению в рамках официальной политики «новой публичной дипломатии», которая должна обеспечить информационное прикрытие и дезинформировать общественное мнение.

Примечательно, также то, что международный терроризм (как инструмент внешней политики США) фактически перенес поле боевых действий в страны «третьего мира», со всеми вытекающими из этого человеческими и материальными издержками. Это превратило огромные пространства, лежащие вне западной ЛЧЦ, в поле битвы, где главным военным средством стали террористические организации. В этом смысле территория Украины рассматривается в том же качестве, — как плацдарм для применения против России экстремистских и террористических сил.

Рис. 4. Пропорции погибших в результате террористических актов в 2000-2015 годах[4]

Таким образом, в военной политике западной ЛЧЦ и США до 2025 года будут доминировать качественно новые черты, которые будут характеризоваться сознательным, масштабным и целенаправленным использованием экстремизма и терроризма в политических целях.

В этой связи со стороны России представляются возможными, как минимум, три стратегических направления политики «борьбы с международным терроризмом» США до 2025 года, которые будут неизбежно отражены в «оптимистическом» варианте сценария развития США.

Во-первых, традиционное направление борьбы с исламским терроризмом на широком фронте — от Марокко до Филиппин, — когда действия США будут совпадать с их геополитическими интересами в регионах Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии и Юго-Восточной Азии.

Основными объектами для силовой политики субъекты МО, а средства будут международные акторы: организации, движения, социальные сети и пр. При этом США будут, по-прежнему строго избирательно относится к международным террористическим организациям, развивая политику дезинформации общественного мнения.

1 группа — откровенно враждебные, не контролируемы (или вышедшие из под контроля) США террористические организации, которые будут быстро и эффективно уничтожаться;

2 группа — контролируемые и поддерживаемые США организации и акторы, которые будут все более активно использоваться во внешней политике США;

3 группа — сознательно создаваемые экстремистские и террористические организации специальными службами США для использования против своих геополитических противников. Вероятно, что в рамках «оптимистического» варианта «Военно-силового сценария развития США» до 2025 года эта практика будет значительно расширена и активизирована. Можно допустить, что в этих целях будут широко использоваться частные военные кампании и созданные специальными службами радикальные социальные группы.

Наиболее важное значение будет приобретать 3-я группа организаций и акторов, которые будут составлять основу для структур «облачного противника» и «асимметричной войны», а в мирное время — для институтов влияния в странах — оппонентах США.

Можно ожидать, кроме того, что специальные операции США, в том числе и за рубежом, за которые прежде отвечали ЦРУ, будут становиться прерогативой сил специального назначения, которые будут создавать и поддерживать террористические организации.

Важное значение имеет также тот факт, что «экономическая эффективность» террора очень высока, что осознается хорошо в США и являет дополнительным аргументом в пользу развития 3-ей группы.

Во-вторых, экстремизм и терроризм будет активно использоваться в военно-силовой политикой США против стран, которые они и их союзники могут причислять к враждебным субъектам МО, отождествляемым в качестве террористических, например — КНДР.

Другими словами, правящая элита США может произвольно «назначать» в качестве «террористов» и «экстремистов» целые государства, а не только организации, распространяя на эти субъекты МО отношение к террористическим и экстремистским акторам.

Это означает также, что против таких «террористических субъектов» МО США и их союзники смогут использовать весь набор средств, применяемых против государств — от авиации и ВТО до сил специальных операций и ВТО.

Произвольное распространение понятия «терроризм» и «террористическое государство» не исключается и по отношению к России.

В конечном счете, именно к таким государствам будет отнесена и Россия, а также любые государства, «не соблюдающие нормы» США.

В-третьих, методы и средства террористической и экстремисткой войны будут применяться в «оптимистическом» варианте сценария развития США в качестве средства военно-силовой, системной и комплексной «политика принуждения») против тех стран в качестве политической угрозы: их действия идентифицированы в качестве «террористических».

К таким субъектам и областям могут быть отнесены в принципе любые области. Так, в последние годы США пытаются квалифицировать не только действия России в области кибербезопасности, но и влияния на выборы и т.д. (даже в спорте, здравоохранении и науке) как «террористические».