Если раньше основной целью являлось глобальное противостояние с Советским Союзом, то после его распада усилия военно-политического руководства США были переориентированы на гарантированное сохранение исключительной роли США в мире[1]

Эксперты ВПК РФ

Нарастание вероятности военно-силового конфликта западной ЛЧЦ с другими ЛЧЦ неизбежно ставит вопрос о вероятности ядерного конфликта потому, что все основные ЛЧЦ обладают ядерным оружием, а этот потенциал к 2030 году в КНР, Индии, возможно, Пакистане и других странах, станет достаточным для уничтожения любого из оппонентов[2].

В этой связи критически важным становится возможность того или иного государства максимально эффективно нейтрализовать ядерное нападение.

В данном случае стратегическая стабильность выступает как качественная характеристика всей системы международных отношений, И чем более адекватно эта система обеспечивает безопасность её участников, тем более она стабильна.

Однако, судя по действиям, предпринимаемым США в последнее время, они не заинтересованы в создании такой системы, так как именно вне рамок этой системы можно бесконтрольно наращивать боевые возможности стратегических сил в целях достижения глобального военно-стратегического превосходства.

Именно беспрецедентное наращивание США боевых возможностей стратегических сил, в первую очередь, системы ПРО, является главным дестабилизирующим фактором[3].

Стратегическая стабильность является важнейшей стратегической целью в области военной безопасности Российской Федерации. Для её достижения необходимо обеспечить стратегическое сдерживание любого потенциального противника, в том числе и коалиционного состава, от развязывания военной агрессии против России и её союзников. А это достигается угрозой нанесения неприемлемого ущерба стране-агрессору (коалиции стран) в любых условиях обстановки, в том числе в ответном ударе.

На рисунке приведена обобщенная схема влияния систем ПРО на стратегическую стабильность[4].

При этом стабильность:

– обеспечивается, если ущерб любой из сторон будет выше неприемлемого ущерба W2 > W2* и W1 > W1*;

– не обеспечивается, если ущерб одной из сторон будет превышать неприемлемый ущерб, а ущерб другой будет меньше неприемлемого. W2 > W2* и W1 < W1* или W1 > W1* и W2 < W2*.

Это – опасное заблуждение, которое вызвано старым, инерционным и очень субъективно-ошибочным мышлением при котором только массированные боевые действия с крупными потерями означают войну. На самом деле войны, (причем крупномасштабная и даже с еще большими потерями), которые сознательно игнорируются, с Россией и другими странами уже идет не первый год. В Ираке в результате этой войны погибло почти 1 000 000 граждан, в Афганистане – сотни тысяч, но и в России (если сложить все потери в локальных конфликтах за 1989–2015 годы) такие потери могут быть не меньше. Фактически конфликт на Украине унес жизни тысяч бывших советских граждан, проживавших на этой территории в едином государстве до 1991 года.

Это – полномасштабная война, преследующая и достигающая определенных политических результатов. И дело даже не в том, что есть немалые жертвы и огромные экономические потери, а в том, что некоторые политические цели такой войны уже вполне реализованы и будут реализовываться. В частности:

– развален ОВД и СЭВ, а лидеры стран-союзниц СССР уничтожены или репрессированы;

– развален СССР и разделен на государства, часть которых вошла во враждебную военно-политическую коалицию

– развалена экономика России, а ее влияние в мире и возможность противодействовать контролю США сведено к минимуму;

– по периметру России создается союз враждебных государств и очагов напряженности;

– в Евразии создана серия постоянно существующих конфликтов и очагов нестабильности[5].

Если справедливо подсчитать эти экономические и демографические потери (русских, оставшихся за рубежом, погибших от эпидемий, в т.ч. эпидемии самоубийств и т.д.), то окажется, что они составляют десятки миллионов жизней граждан бывшего единого государства, которое на протяжении столетий называлось Российская империя, СССР, Россия[6].

Ядерные возможности Индии и КНР в 2017 и в 2030 г.[7]

В целом ядерные потенциалы (ядерные боеголовки и носители) Индии и КНР за период 1990–2030 годов выросли следующим образом:

В этой связи возникает вопрос о политической адекватности некоторых представителей современной российской правящей элиты, с которой ими по-разному описывается глобальная МО и ВПО. Важно, чтобы такие оценки были максимально реальными, хотя именно этой адекватности и реалистичности у российской элиты сегодня и не хватает. Так, например, де-факто значительная часть правящей российской элиты готова согласиться на контроль со стороны западной локальной цивилизации. Другая – не хочет признавать, что этот контроль уже существует. Третья – реалисты – называют вещи своими именами. Так, например, можно согласиться с бывшим советником НГШ ВС РФ И. Поповым, который описывает современную СО следующим образом (Причем его субъективность имеет вполне серьезные основания), акцентируя внимание на субъективном восприятии новой модели стратегии западной ЛЧЦ:

[8]

Думается, что эти категоричные выводы И. Попова совершенно оправданы, хотя и требуют уточнений. Порой, весьма серьезных. И таких же субъективных, к сожалению, но неизбежных.

Прежде всего относительно того, идет ли уже новая война или у России все-таки есть «небольшой срок условно мирных лет». На мой взгляд, есть все основания утверждать, что «холодная война» с СССР–Россией не прекращалась. Просто в 90-е годы, когда СССР и Россия шли на запредельные уступки, сравнимые с капитуляцией, они приобрели другую, более «мягкую форму», когда очевидны средства и приемы психологической и сетецентрической войны использовались редко. Просто потому, что и без их применения можно было добиться заявленных политических целей. Они (эти силовые средства) не отменялись и не запрещались, просто их использование как крупнокалиберной артиллерии по отступающему россыпью и не оказывающему сопротивление врагу, не афишировалось и даже – когда это происходило – не признавалось.

Но по мере того как «отступающие» замедляли свой бег, начинали организовываться и пытаться оказывать сопротивление, все инструменты сетецентрической войны, включая самые грубые, – шантаж, провокации, санкции и др. – вновь становились используемыми. Более того, происходила их модернизация, накапливание, разрабатывались новые, более эффективные способы применения. В 2013–2015 годах, таким образом, мы стали свидетелями того, как прежняя «холодная война» не просто вернулась, но и приобрела новое силовое качество: в отличие от периода 70-х–80-х годов уже не было военно-стратегического, политического и экономического равновесия. Соотношение сил однозначно стало в пользу США.

Другой тезис И. Попова о том, что «мы не знаем своих врагов», «своих союзников» вполне может быть оспорен, хотя действительно наша внешнеполитическая пассивность 90-х годов привела к тому, что мы потеряли даже тех немногих союзников, которые оставались с нами после кризиса начала 90-х. Другое дело, что мы нечетко представляем себе ответы на вполне конкретные вопросы, формулируемые в нашей собственной военной доктрине. И в этом И. Попов совершенно прав: что такое война? – Мы имеем очень смутное представление, которое сформировалось еще во времена СССР, но которое требует радикального пересмотра[9].

Справедливо и утверждение И. Попова о том, что «незнание» в СССР много о современной войне привело к его поражению. Но здесь требуется сделать существенную оговорку. Говоря «мы», надо точно понимать, кого мы имеем ввиду. «Мы» при М. Горбачеве и Б. Ельцине – это та часть правящей элиты, которая не хотела не только признавать существование войны, но и понимала и принимала западные правила, т.е. готова была изначально к поражению.

Только понимая роль правящей элиты в осознании объективных интересов, можно адекватно оценить политическую часть СО и, можно говорить о научном долгосрочном прогнозе развития различных сценариев военно-политической и стратегической обстановки. Только правильный политический анализ, т.е. анализ объективных интересов и ценностей (в т.ч. правящей элиты), может объяснить глубинные основы формирования современной СО западной ЛЧЦ. В данном случае, если речь идет об объективной оценке СО у М. Попова, необходимо исходить не из наших субъективных представлений (или еще хуже намерений и пристрастий), а из интересов и конкретных целей и задач локальных цивилизаций, наций и государств. Международная, военная и стратегическая обстановки в конечном счете – лишь производные от тех обстоятельств, которые формируют тенденции в развитии человеческой цивилизации. Эти же обстоятельства в развитии МО в XXI веке приобретают решающее влияние на формирование стратегий ЛЧЦ, наций и государств, моделей поведения и алгоритмов принятия решений. В настолько значительной степени, что уже можно говорить, что в XXI веке только некоторые из ЛЧЦ, нации и государства сохранили свой суверенитет – полностью или частично – в том числе в области формирования своей внешней и военной политики. Но – следует также четко отдавать отчет и в том, что они будут всеми силами пытаться вернуть себе не только остатки суверенитета, но и пересмотреть структуру сложившейся МО в будущем. С.В. Лавров неоднократно и не случайно подчеркивал в 2015–2018 годах мысль о том, что США и западная ЛЧЦ не вполне адекватно реагируют на сложившиеся реалии изменения в соотношении сил и готовность других ЛЧЦ и стран пересмотреть те нормы и правила, которые регулировали финансово-экономические и военно-политические отношения в мире.

Этот процесс очевидно направлен против новой стратегии западной ЛЧЦ. Ни Россию, ни другие страны не может в принципе удовлетворять положение, когда новые модели и алгоритмы поведения при реализации политических стратегий становятся не только «общим шаблоном», сделанным по заказу западной ЛЧЦ и стран-лидеров, но и превращаются с помощью силы в международную норму, которая приобретает неизбежно глобальное международно-правовое значение.