Для того чтобы попытаться ответить на вопрос о характере и масштабах системных факторов безопасности[1], вытекающих из угроз и политического использования социальных сетей, т. е. определить предельно допустимые значения этих опасностей и угроз, необходимо рассмотреть проблему в следующей последовательности:

–             определить перечень и приоритетность основных объектов безопасности;

–             выяснить характер и возможность использования социальных сетей в качестве средств силового политического воздействия и, соответственно, угроз безопасности;

– исследовать и определить собственно факторы безопасности, вытекающие из возможностей использования социальных сетей, т. е. до какой степени может развиваться опасность или угроза, являющаяся следствием развития той или иной функции социальных сетей.

Приоритетность основных объектов национальной безопасности

Перечень и приоритетность основных объектов обеспечения национальной безопасности имеет ключевое значение потому, что в зависимости от этого не только распределяются необходимые ресурсы, но и формируется в конечном счёте вся стратегия национальной безопасности. Более того, представление правящей элиты, общества и всей нации о приоритетах развития и способах обеспечения их защиты.

В США, например, существует чёткая приоритетность, закреплённая нормативно в Стратегии национальной безопасности страны, в соответствии с которой существует иерархия: «национальные интересы» определяют «интересы безопасности»[2], а те, в свою очередь, «военные интересы»[3]. Причём эта последовательность и перечень чётко зафиксированы в основных документах и тесно взаимосвязаны между собой. Так, в Военной стратегии США этот перечень конкретизируется до трёх основных военных задач:

–             сдерживание и поражение нападающих;

–             разрушение и уничтожение экстремистских организаций;

–             укрепление глобальной сети союзников и партнёров[4].

В политической практике России такого деления пока что не существует. Перечень и приоритеты, определённые в Стратегии национальной безопасности, не делятся по категориям «интересы», «интересы безопасности» и «военные интересы», а существуют в едином перечне, сформулированы, по сути, в одном абзаце. Так, если согласиться с приоритетностью и использовать перечень объектов, имеющих приоритетное значение с точки зрения обеспечения национальной безопасности, данный в последней редакции Указа Президента России «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации», то их можно выстроить в следующем порядке:

–             защита конституционного строя;

–             суверенитета;

–             государственной и территориальной целостности;

–             основных прав и свобод человека;

–             сохранение гражданского мира, политической и социальной стабильности в обществе;

–             защита от природных и техногенных катастроф[5].

Вряд ли подобный перечень и предлагаемая приоритетность являются точным и реальным отражением интересов безопасности России. Это имеет прямое отношение к средствам их защиты, включая информационные средства и социальные сети, рассматриваемым в данной работе. Даже оставляя за скобками вопрос о приоритетности той или иной политической цели (требующей специального отношения), можно изначально констатировать (обладая минимальной информацией о возможностях социальных сетей), что с точки зрения эффективности политического и военно-силового использования социальных сетей все эти объекты представляются идеальными мишенями для воздействия.

Прежде всего как потенциальных рисков, опасностей и угроз (враждебная деятельность в социальных сетях, ведущаяся активно все последние годы, не рассматривается как военная), так и возможных материальных затрат и времени, необходимых для решения поставленной задачи (ресурсы для организации и поддержки деятельности в Сети ни в коей мере не могут сравниваться с реальными физическими операциями).

Иными словами, с точки зрения нанесения ущерба безопасности государства, нации, личности и общества эти объекты являются идеальными целями для возможного нападения противника с помощью новейших средств интернет-технологий, прежде всего социальных сетей и других Web 2.0-технологий[6]. Такой подход основан на подавляющем преимуществе США в области интернет-технологий и СМИ. В специальном исследовании корпорации Rand «Стратегия принуждения» (2016 г.) подчёркивается, например, что среди преимуществ США, которые могут обеспечить им возможности проведения политики принуждения, особое место занимают «семь крупнейших медиакомпаний и 95% мировой медиасобственности»[7].

Однако вопрос о приоритетности и перечне объектов безопасности, казалось бы, решённый в Стратегии безопасности России, на наш взгляд, таковым отнюдь не является. Как и вопрос о перечне основных объектов национальной безопасности, требующих защиты и, соответственно, угрожающих им средств и способов нападения. Это означает, что прежде, чем рассматривать угрозы, необходимо определиться с тем, против чего эти угрозы создаются. В частности, в Стратегии не говорится о таких трёх важнейших объектах национальной безопасности, требующих защиты в новых условиях, как:

–             собственно нации;

–             локальной человеческой цивилизации;

–             правящей элиты.

Однако в характере современной международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО) рассматриваются именно эти три объекта национальной безопасности в качестве наиболее приоритетных, что, впрочем, далеко не всегда, а тем более точно отражается в нормативных документах; это стало фактом с начала 90-х годов прошлого века, когда на эти особенности обратили внимание такие классики политологии, как С. Хантингтон и А. Тойнби[8].

В частности, С. Хантингтон писал, что «...в двадцатом веке взаимоотношения между цивилизациями перешли от фазы, характеризующейся однонаправленным влиянием одной цивилизации на все остальные, к этапу интенсивных, непрерывных и разнонаправленных отношений между всеми цивилизациями»[9].

В настоящее время в значительной части исследований, посвящённых военно-политической проблематике, имеющих преимущественно не только теоретическое, но и прикладное значение, эти три приоритета национальной безопасности рассматриваются в качестве базовых[10].

Так, например, в коллективной монографии «Стратегический прогноз развития отношений между локальными человеческими цивилизациями в Евразии» авторы пишут: «…со второй половины ХХ века… именно ЛЧЦ[11], возглавляемые страной - лидером, стали играть решающую роль»[12].

Действительно, если возникает изначально сомнение относительно важнейших объектов национальной безопасности, т. е. собственно предмета безопасности, то это сомнение требует разъяснения. Так, например, с этой точки зрения очевидно отсутствие таких двух важнейших субъектов безопасности, как нация и локальная человеческая цивилизация, которые вообще не упоминаются в Стратегии. Странным образом Стратегия национальной безопасности именно нацию как ключевой объект обеспечения безопасности и не включает в этот перечень. Из текста становится ясно, что понятия «нация» и «государство» рассматриваются в Стратегии национальной безопасности России как синонимы, что отнюдь не соответствует действительности.

И это «отнюдь» не теоретическое допущение, а ошибка, имеющая огромное значение, ведь в утверждённой Указом Президента России Стратегии речь идёт именно о безопасности государства, а не нации, хотя сама Стратегия и называется вполне справедливо и вполне точно – Стратегия национальной безопасности. Как минимум эта ошибка ведёт к двум последствиям.

Во-первых, «государство» – значительно более узкое понятие, связанное только с институтами управления государством, а «нация» – значительно более общее, включающее и негосударственные (общественные, религиозные, бизнес) институты, а также отдельных граждан. Так, например, военная организация России включает в себя только (или преимущественно) государственные институты и с их помощью обеспечивает безопасность, что в значительной степени сужает потенциал безопасности. Но не только. Такой подход неизбежно выносит за скобки именно угрозы безопасности нации, концентрируясь на угрозах только государству.

Напротив, военная организация США охватывает все бизнес- и общественные институты и организации, что имеет огромное значение с точки зрения всего потенциала национальной безопасности[13]. В Соединённых Штатах Америки сложились устойчивые и эффективные формы взаимодействия государства с бизнесом и общественны- ми институтами, что позволяет говорить именно о национальном характере политики безопасности.

Как отмечают российские исследователи, «в 2000-е годы можно зафиксировать новый этап во взаимодействии государства и бизнеса, характеризующийся особо активным заимствованием бизнес-практик в политике и военном деле»[14].

Более того, военная организация США является именно национальной, потому что состоит из государственных, бизнес- и общественных институтов, а также привлекает личную и частную инициативу, а не ограничивается, как в России, только государственными институтами.

Только в период войны 1941–1945 гг. в СССР существовал ГКО, который обладал аналогичными функциями.

Во-вторых, современное противоборство в основном предопределяется борьбой локальных человеческих цивилизаций и их военно-политическими коалициями, а не только, и даже не столько государствами. В системе приоритетов безопасности США «союзы и партнёры» стоят на очень высоком, третьем месте, что позволяет не только рассматривать угрозу для их безопасности как угрозу национальной безопасности, но и использовать общий коалиционный ресурс.

Соответственно, средства информации, включая интернет - ресурсы и социальные сети, аккумулируются в ЛЧЦ и направлены преимущественно для противодействия другим противникам, прежде всего против других ЛЧЦ.

Так, например, военно-политическая коалиция западной ЛЧЦ использует тщательно скоординированную информационную политику, включая интернет - ресурсы, дезинформацию и организацию социальных групп поддержки.

У России в перечне наиболее приоритетных объектов, требующих обеспечения безопасности, нет даже упоминания о российской ЛЧЦ, «Русском мире» или о том, что в конфликте между ЛЧЦ в ХХI в. России предстоит выступить самой организатором такой локальной человеческой цивилизации. Собственно евразийская интеграционная модель и предполагает создание такой ЛЧЦ во главе с Россией.

Социальные сети как силовые средства политики, угрожающие национальной безопасности

Развитие социальных сетей в Интернете представляется чрезвычайно опасной и непредсказуемой (даже в самых общих чертах) тенденцией уже на среднесрочную перспективу. А учитывая абсолютное превосходство США и западной ЛЧЦ в этой области и их стремление к силовому решению международных проблем, то развитие социальных сетей видится особенно опасным явлением, которое в полной мере не оценивается. Это обстоятельство объясняется целой группой причин, основные из которых следующие.

Во-первых, в начале ХХ в. появились принципиально новые и очень влиятельные политические инструменты диалога, управления и влияния между субъектами международных отношений, а в более широком контексте – между властью и обществом, получившими общее название «интернет - ресурсы». Опасность их в качестве силового средства политики, однако, в полной мере не оценено до сих пор. В лучшем случае их относят к влиятельным СМИ, а не к средствам управления, влияния и принуждения.

И – что очень важно – среди этих средств именно информационные средства взаимодействия между отдельными субъектами стали играть исключительно важную роль. Учитывая же, что именно в этих средствах западная ЛЧЦ обладает фактическим монополизмом (контроль более 95%), становится понятным и значение этих информационных средств, используемых в качестве инструментов политики принуждения. В настоящее время существует много понятий и терминов, которые используются, например в США, в качестве способа влияния на зарубежных субъектов при помощи Интернета:

–             цифровая дипломатия (digital diplomacy);

–             интернет-дипломатия (internet diplomacy);

–             дипломатия социальных сетей (twitter diplomacy);

–             публичная дипломатия Web 2.0 (public diplomacy Web. 2.0)[15].

При этом наиболее распространённым термином в США считается последний.

Публичная дипломатия Web. 2.0 представляет собой целый комплекс инструментов политического, военного и иного влияния:

–             в организационно-политической форме – для создания и поддержки существующих сил и структур, а также иной деятельности (через социальные сети происходит вербовка порядка 80% террористов), например, рассылки информации через мобильные телефоны;

–             в пропагандистской области – размещение теле- и радиоконтента в Интернете, распространение литературы и т. п.;

–             в области информационной борьбы – вбрасывание дезинформации, слухов, ложных идей и концепций, организация и мониторинг дискуссий в блог-пространстве, создание реальных и ложных сайтов, страничек и любого контента в социальных сетях;

–             в политической области – создание необходимой атмосферы и основы для тех или иных политических или военных решений (например, наличия химического оружия у Сирии).

Во-вторых, опасность развития социальных СМИ, прежде всего социальных сетей, объясняется также тем, что резкое обострение международной и военно-политической обстановки в мире во втором десятилетии нашего века привело к активизации военно-силовой политики западной локальной человеческой цивилизации. Это относится ко всем ЛЧЦ, но прежде всего к военно-политической коалиции, возглавляемой США и их союзниками.

Такая активизация, в свою очередь, сформулировала политический заказ по приоритетному использованию социальных сетей и других интернет-технологий в нарастающем силовом противоборстве. События и «цветные революции» в странах Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, но особенно в Сирии и на Украине, продемонстрировали новые возможности применения социальных сетей в политической борьбе – прежде всего дестабилизации внутриполитической обстановки.

Выборы, состоявшиеся в 2011– 2017 гг. в разных странах, также показали, что стоящие за теми или иными кандидатами правящие элиты активно использовали социальные сети в качестве средств не только агитации, но и организации сторонников тех или иных кандидатов. Особенно важное значение социальные сети приобретают для оппозиции, становясь основным средством в её политической борьбе. Как показали события в Тунисе, Египте, Сирии, России и на Украине, социальные сети и другие интернет - ресурсы оказались основным средством оппозиции в организации сопротивления.

В-третьих, с организационно-политической точки зрения в выборе стратегии, военно-силовом противоборстве с Россией огромное значение приобрели именно информационные средства, прежде всего Интернета и социальные сети, которым отводится роль организатора силового противодействия власти, инструмента для развала институтов государственного управления и обеспечения эффективности применения других силовых средств, включая военные.

Именно в эти годы в США и других странах отдельные области ин- формационного противоборства бы- ли организационно преобразованы в самостоятельные командования (радиоэлектронной борьбы и кибероперации), значение которых было приравнено к огневому поражению противника, а решение об их использовании в США (например, о применении киберопераций, приравниваемых к использованию ОМУ) принимает только президент страны.

Произошедшие изменения в области интернет-технологий и социальных систем в мире уже отразились радикально на состоянии МО и ВПО.

Так, широкое распространение социальных сетей и Web 2.0-технологий на современном этапе развития Интернета оказывает самое существенное влияние на международную политику и безопасность, что подтверждается активным использованием таких социальных сетей в организации массовых протестов в период «арабской весны» (получивших в СМИ название Twitter-революций или Facebook-революций), а также в гражданской войне на Украине. Социальные сети проникли в дипломатию (феномен так называемой цифровой дипломатии), государственное управление (концепции  «открытого правительства», «интерактивного управления»), экономику, социокультурную сферу и, как следствие, оказывают влияние на национальную и международную безопасность.

Как отмечают наблюдатели, информационно-коммуникационные технологии (ИКТ) всё чаще применяются для вмешательства во внутренние дела государств или подрыва их национального суверенитета, особенно в целях организации террористической и экстремистской деятельности. Как стало известно в результате разоблачений Э. Сноудена, попытки установить контроль над информационной сферой, в том числе над частной жизнью представителей правящих элит, приобрели угрожающий суверенитету некоторых стран размах.

Так, в самое последнее время появилась новая форма – «телеграмм-каналы», зарегистрированная за рубежом.

В соцсетях, например, появились группы с призывами выйти 2 апреля с. г. на новую акцию протеста на Красную площадь в Москве.

В региональных штабах Навального предполагают, что люди, не получив ответов от власти, пытаются организовываться самостоятельно. Эксперты не исключают, что это может быть провокацией, и отмечают, что капитализировать протест Навальному будет трудно.

В самом деле, если говорить, например, о сохранении социальной и политической стабильности, то, по сути дела, практически любое реальное (или выдуманное) событие может стать предметом воздействия с помощью социальных сетей: выборы в органы власти, в частности, являются идеальным поводом для дестабилизации и использования социальных сетей сразу по нескольким направлениям:

–             пропаганды в пользу своих кандидатов;

–             критики оппонентов;

–             организации сторонников;

–             дезорганизации противников;

–             создания групп наблюдателей;

–             формирования групп протеста;

–             создания групп по связям со СМИ;

–             формирования «творческих» групп писателей-комментаторов и т. д.

Ещё более эффективно использование социальных сетей против государства и его политической элиты. Это связано с тем, что возможен вброс любой, даже самой неправдоподобной информации, которая практически мгновенно становится достоянием не только политической элиты и других СМИ, но и зарубежных противников и обычных граждан, что недопустимо в условиях гражданского конфликта, политических противостояний (в ходе выборов) или военного конфликта, когда целями в приоритетном порядке становятся представители правящей элиты и государственные институты.

Данное качество сетевых СМИ и сетей ярко проявилось во время избирательной кампании Д. Трампа – Х. Клинтон в США (2016 г.), когда использовался компромат сайта WikiLeaks против демократов, а Д. Трамп основным средством своей пропаганды сделал Twitter. В свою очередь, сайт WikiLeaks неоднократно публиковал взломанную переписку как самой Клинтон, так и членов её предвыборного штаба, причём в самое неподходящее время и в самой несоответствующей выборам форме.

Так, именно на пике избирательной кампании, когда мало что можно исправить (октябрь 2016 г.), было обнародовано письмо от 21 апреля, которое помощница Х. Клинтон Хума Абедин разослала ключевым фигурам предвыборного штаба. «Ей придётся больше пользоваться подсказками, у неё ещё не всё в порядке с головой», – написала она в письме, подразумевая свою начальницу. На фоне разговоров о постоянных «головокружениях» у Клинтон публикация такого письма стала серьёзным минусом в глазах американцев, которые трепетно относятся к здоровью своих руководителей.

Кроме того, ещё за месяц до выборов на сайте были опубликованы письма главы предвыборного штаба демократов Джона Подесты. В них, в частности, говорилось о пожертвованиях в фонд Клинтон, которые делали крупные компании. И в этом случае мало что можно было исправить в такой короткий срок: конкретные факты требовали либо ярких и безоговорочных опровержений, либо длительных разъяснений необходимости получения средств от корпораций.

Слова Х. Клинтон о «виновных» в её поражении не остались без ответа со стороны её оппонента на выборах.

По своей привычке Трамп ответил на своей странице в  Twitter:

«Директор ФБР Коми – это самое лучшее, что когда-либо случалось с Хиллари Клинтон в том смысле, что он сделал ей поблажку за многие плохие поступки! Фальшивая история про Трампа – Россию была лишь оправданием, которое использовали демократы, чтобы объяснить проигрыш на выборах. Может быть, Трамп просто вёл отличную кампанию?»[16] – написал действующий американский президент.

Надо сказать, что прообразом таких сетевых структур в Интернете (ещё до появления Интернета в СССР) стали сетевые структуры, например, «демократической оппозиции» в СССР, выступавшие при инспирированной поддержке М. Горбачёва – А. Яковлева против «консерваторов» («молчаливого большинства»), сконцентрированных в руководстве КПСС, и государственных институтов, прежде всего КГБ, армии и правоохранительных органов. Разного рода кружки, общества и группы «неформалов», которые получили массовое распространение и скрытую поддержку, стали фактически теми инструментами несистемной оппозиции, которые превратились в оружие против институтов партии и государства. Социальная сеть, фактически созданная в то время, оказалась эффективнее работы КГБ и правоохранительных органов. А появление социальных сетей в Интернете в сотни раз повысило их возможности. Иначе говоря, появление в наше время установки, которая была аналогична установке времён М. Горбачёва, сделало бы победу этой группы практически мгновенной и абсолютной. Это также означает, что реальность угрозы существованию внутриполитической стабильности со стороны какой-то отдельной группы правящей элиты России следует изначально иметь в виду.

Такая группа, как показывают действия М. Ходорковского и «Открытой России», может достаточно эффективно существовать и развиваться даже в условиях политического и административного противодействия власти. Её эффективность будет зависеть, прежде всего, от масштабов и решимости противодействия власти, с одной стороны, и масштабов финансово-материального обеспечения – с другой. При этом даже в самых неблагоприятных условиях она может развиваться, используя поддержку из-за рубежа. Как показывает опыт сетей, созданных террористами и оппозицией, имеющих по большому счёту одинаковую политическую (анти- элитную) направленность, такие социальные сети становятся несущей конструкцией для действий будущей массовой оппозиции.

Наш подход в исследовании системных факторов безопасности в условиях новых рисков и уязвимости предполагает как минимум изначально целенаправленное вычленение и искусственное развитие достаточно специфических проблем с помощью социальных сетей, прежде всего в следующих областях:

–             социальной;

–             религиозной;

–             этнической и национальной;

–             безопасности.

Их развитие, актуализация и превращение из просто проблемы в опасность или угрозу с помощью социальных сетей представляет собой вполне прогнозируемый и контролируемый процесс, который, как показывает политическая практика на Украине и в странах Северной Африки и Ближнего Востока, становится основным средством борьбы с существующей властью и главным организатором будущих беспорядков. Надо понимать, что основная цель западной ЛЧЦ – создание состояния постоянного хаоса, с помощью которого можно контролировать ситуацию в стране (регионе). Внутриполитическая стабильность затрудняет сохранение контроля, а сильные политические лидеры (независимо от их политической ориентации) – процесс хаотизации. Поэтому совершенно неправильны утверждения о том, что «политика США в Афганистане, Ираке и других странах провалилась потому, что там не удалось восстановить порядок». Совсем наоборот, в этих странах США добились своего, а в таких странах, как Египет или Турция (где удалось стабилизировать ситуацию), потерпели неудачу.

Перечисленные выше основные области дестабилизации и сферы применения социальных сетей, конечно же, не являются исключительными. Могут создаваться искусственно и в других областях (например, в спорте), но именно они являются традиционными и легкопрограммируемыми. Развитие человечества даёт огромный опыт того, как именно в этих областях развивались конфликты, перераставшие в вооружённые столкновения, беспорядки и войны.

Социальные сети как инструмент силовой политики одного субъекта или актора МО против другого субъекта конкретизируются в определённых политических, исторических и социально-экономических условиях, которые и создают основной спектр опасностей и угроз[17] в отношении конкретных субъектов международной обстановки[18], прежде всего суверенных государств, но также и других объектов обеспечения национальной безопасности, а именно:

–             наций;

–             государств;

–             обществ (и их отдельных социальных групп);

–             личности[19];

–             локальных человеческих цивилизаций[20].

Это означает, что политические и иные средства насилия, включая военные, информационные, в том числе социальные сети, используются тем или иным субъектом против объекта своего нападения по-разному. Это очень важная особенность, характеризующая сущность современного политического и военного противоборства. Государство, которое борется с другим государством, использует одни средства и способы борьбы в зависимости от многих причин: качества вооружения, военной и специальной техники (ВВСТ) и вооружённых сил (ВО) противника, условий войны и т. д.

Но ещё больше эти средства  и способы отличаются, если государство борется с:

–             негосударственным актором (террористической или экстремистской организацией);

–             правящей элитой другого государства;

–             системой ценностей другой нации и т. д.

Спектр сил и средств для такой эффективной борьбы должен быть очень широк и включать те из них, которые подходят именно для данного противоборства. Социальные сети в этой связи выступают исключительным и универсальным средством вооружённой и силовой борьбы практически с любым потенциальным противником – государством, обществом, нацией, ЛЧЦ, правящей элитой или чем-то иным.

Но как раз меру будущей опасности, и даже саму эту будущую опасность, вытекающую из использования в целях насилия социальных сетей, и невозможно определить. В этой связи требуется тщательный мониторинг перспектив развития социальных сетей.

Перспективы развития социальных сетей

Ещё не ясны последствия применения феномена Web 2.0, а на под- ходе уже следующие этапы развития Интернета и социальных сетей. Кто-то может сказать: «Мы ещё с Web 2.0 не разобрались, а вы уже про три ноль начинаете...» Действительно, хоть и существуют технологии SMO (Social Media Optimization – продвижения в социальных сетях, обозначенных тем самым Web 2.0), точного определения термина Web 2.0 пока не существует. Скорее под этим понятием подразумевается некая общая тенденция развития Интернета. А кто-то и вовсе считает нанизывание цифр на Web некорректным и ненужным: Сеть одна и альтернатив ей нет.

В данном случае, начиная разговор о Web 3.0, по умолчанию подразумевается, что Web 2.0 – это социальные сети, сервисы, в основе которых лежит генерируемый пользователями контент, ими же самими и потребляемый, – общепринятая трактовка на сегодняшний день.

Семантическая паутина (Semantic Web) – часть глобальной концепции развития сети Интернет, целью которой является реализация возможности машинной обработки информации, доступной во Всемирной паутине. Основной акцент концепции делается на работе с метаданными, однозначно характеризующими свойства и содержание ресурсов Интернета, вместо используемого в настоящее время текстового анализа документов.

То есть это некая сеть над сетью, содержащая метаданные о ресурсах Всемирной паутины и существующая параллельно с ними.

Пользовательские беспроводные сети Web 3.0 – так нарекли свой проект европейские исследователи, занимающиеся созданием пользовательских беспроводных сетей (WIP). По их мнению, если генерируемый пользователями контент – это Web 2.0, то генерируемые пользователями сети – Web 3.0. Клиенты таких сетей могут самостоятельно объединять собственные каналы связи и создавать новые беспроводные сети.

Один из разработчиков проекта, доктор Марсело Диас де Аморим, поясняет: «Концепция Web 3.0 предполагает создание надёжного, гибкого, оптимизируемого и при этом дружественного по отношению к пользователям набора технологий и стандартов, которые позволили бы любому пользователю, где бы он ни находился, идентифицировать любое находящееся поблизости от него устройство и создавать сеть с ним. Это станет возможным даже при отсутствии у него каких бы то ни было технических знаний».

Полярные информационные системы, построенные по принципу commerce‑on‑demand, – это Web 3.0, считают уже российские интернет - предприниматели.

По их расчётам, владелец такой системы участвует в разделении прибыли, образовавшейся в результате сделки, совершённой с помощью системы. Почему Web 3.0? Потому что полярные информационные системы, подобно Web 2.0, подвержены эффекту «саморазрастания» за счёт активности посетителей.

Сеть в формате 3D – это Web 3.0. Есть мнения, что виртуальные трёхмерные миры будут следующим этапом развития Web. Нас ждут не просто игры, вроде Second Life, а Интернет в трёхмерном воплощении.

Возможно, совсем скоро 3D реализованный персонаж будет покидать игру и свободно перемещаться по просторам Всемирной паутины.

Например, уже сегодня в 3D построена столица Казахстана Астана, и это позиционируется как освоение зарождающегося Web 3.0.

Факторы безопасности

Конкретной задачей для исследователя является как вычленение объектов обеспечения безопасности, так и проблем, вытекающих из опасностей и угроз этим объектам, а также определение критериев безопасности (факторов безопасности) для каждого из перечисленных объектов (целей) того или иного субъекта МО, т. е. определения тех предельно допустимых значений, при которых обычные внешние условия переходят в категорию «опасностей», а «опасности» – в «угрозы»[21].

С точки зрения степени влияния социальных сетей на формирование внешних условий, опасностей и угроз для тех или иных субъектов МО, например, предлагается выделить три принципиально отличных уровня, которые, в свою очередь, сами делятся неизбежно на несколько степеней:

–             уровень внешнего влияния социальных сетей (нейтрального, позитивного, негативного), который может быть также слабым, сильным, очень сильным и т. д.;

–           уровень опасности, когда внешнее влияние социальных сетей достигает какого-то предела (например, по аналогии с пятью уровнями природной или террористической опасности), но пока ещё не перешло на уровень угрозы. Его можно рассматривать как сочетание возможностей и намерений;

–         уровень угрозы, когда потенциальная опасность, создаваемая социальными сетями, сопровождается соответствующими намерениями и даже конкретными действиями. В отличие от опасности, таким образом, угроза представляет собой сочетание не только возможностей и намерений, но и конкретных действий.

Таким образом, факторы безопасности (которые являются нормативными или субъективными критериями) отражают представление о состоянии защищённости интересов тех или иных субъектов МО от:

–             негативного внешнего влияния социальных сетей;

–             внешних опасностей, создаваемых социальными сетями;

–             внешних угроз, вытекающих из социальных сетей.

В самом общем виде эти представления можно формализовать в некоей матрице (табл. 1), в которой показана логика их развития, но которая, естественно, требует в дальнейшем более подробной конкретизации.

Таблица 1. Матрица политического применения социальных сетей западной ЛЧЦ и другими субъектами (на примере   Сирии)

В этих целях можно сделать несколько таких частных матриц, отражающих состояние безопасности различных субъектов МО в разных областях. Или отношения отдельных субъектов МО.

Например состояние отношений между какой- то конкретной (западной) ЛЧЦ и другими субъектами в конкретной политической области и роль социальных сетей, измеряемой по шкале от 1 до 10.

Критические значения (близкие к 10) использования социальных сетей в противоборстве западной ЛЧЦ с сирийским правительством показывают уровень безопасности (опасности) для сирийской нации, государства, общества, личности и цивилизации. Они говорят о том, что средства сети и Интернет, используемые против Б. Асада, фактически находятся в состоянии войны, но не только с режимом, но и всем обществом (за исключением части оппозиции).

Аналогичную ситуацию с использованием социальных сетей против Российской Федерации можно рассмотреть и применительно к противоборству с Россией, где показатели использования социальных сетей будут иногда очень близки к сирийским, хотя и отсутствует публичное вооружённое противостояние. И это не случайно, а свидетельство того, что по отношению к России ведётся война, не признаваемая публично и нетрадиционными средствами. Иначе говоря, там, где необходимо для противодействия России, прямое использование военной силы обеспечено или даже заменено деятельностью  социальных сетей.

Прежде всего, если речь идёт об организации экстремистской или террористической деятельности, где вербовка на 89% идёт за счёт социальных сетей.

Естественно, что использование средств и способов применения социальных сетей против Сирии и России не может быть одинаковым. В частности, если говорить, например, о политических отношениях западной ЛЧЦ к России (как нации, государству, обществу и цивилизации), то можно и нужно выделить отдельные составляющие, характеризующие эти отношения, к примеру, в такой области, как создание и использование стратегического наступательного и оборонительного потенциалов, стратегических ядерных сил и противоракетной обороны (СяС и ПРО). Так, с помощью социальных сетей и отдельных публикаций общественному мнению России навязывается идея «абсолютных гарантий» безопасности, которые могут предоставить стратегические наступательные вооружения России (СНВ). Это означает в том числе, что:

–             нет необходимости в совершенствовании и развитии системы воздушно-космической обороны (ВКО) в России, чьи функции с успехом могут выполнить СНВ в ответном ударе;

–             «бессмысленность ЯО» означает его бесполезность, а значит, и возможность и необходимость скорейшего уничтожения;

–             нет необходимости в масштабном развитии НИОКР ВВСТ, потому что «абсолютная гарантия» ответного удара делает бессмысленным любые военные действия, и т. д.

Этот приём идеолого-политической диверсии находит определённую поддержку в российской правящей элите. И не только в академическом сообществе среди традиционных сторонников «нового мышления» из институтов РАН, но и среди части чиновников Министерства обороны, министерств промышленности и экономического развития и руководителей ОПК.

Между тем, если посмотреть на критерии угроз безопасности российской нации, обществу и государству с точки зрения использования социальных сетей, мы увидим, что Россия как субъект международных отношений уже фактически находится в состоянии войны либо очень близка к нему (Табл. 2).

Таблица 2. Матрица политического применения социальных сетей западной ЛЧЦ и другими субъектами (на примере  России)

В нашем случае такими средствами политического влияния, создающими уровень того или иного «влияния», «опасности» или «угрозы» на приоритетные объекты для обеспечения безопасности (конституционный строй, нация, государство, общество, личность), являются интернет-ресурсы, и прежде всего социальные сети.

Для целей практической политики это необходимо понимать, чтобы определить конкретные действия того или иного субъекта, использующего эти средства, а также организации противодействия этим опасностям и угрозам, потому что в реальной политике возникновение внешних негативных условий и их превращение в опасности и угрозы, как правило, с самого начала уже сопровождается противодействием, которое может быть организовано со стороны не только уже перечисленных субъектов международных отношений, но и отдельных влиятельных акторов:

–             нации;

–             государства;

–             общества (и его отдельной социальной группы);

–             личности;

–             локальной человеческой цивилизации приблизительно по следующему алгоритму, который в принципе известен, в том числе и заложен в ФЗ Российской Федерации «О безопасности».

Между тем в этом алгоритме отсутствует очень важная и целая стадия «влияния», а также её переход в следующую категорию «опасность», но достаточно подробно описаны другие этапы, связанные прежде всего с оценкой угрозы и её противодействием. Думается, что это является серьёзной проблемой, ибо именно на стадии формирования

«внешних условий» в настоящее время происходит основная политическая борьба, в том числе и с помощью сетевых средств. Более того, нередко уже на этой стадии современного противоборства достигается победа.

Именно на этой стадии запускается механизм «стратегии принуждения»[22], важной частью которого являются сетевые информационные системы. До перехода на стадию «угроза» эти системы действуют особенно эффективно и масштабно во всех областях противоборства – от политического и концептуального до физического.

Процесс подготовки и принятия решений в современной России в целом соответствует схеме, представленной на рисунке: он фактически начинается не с исследования и прогноза внешних условий, а сразу же с определения (иногда «назначения») той или иной опасности и последующей эволюции её в угрозу. Это во многом обесценивает анализ возможных средств и способов применения силы, в частности социальных сетей, обращая внимание на их возможности только в стадии их перехода в категорию «угроз».

Авторы: Алексей Подберёзкин, Артём Жуков

 

Библиография:

Новые тенденции взаимодействия правительства США с бизнесом. 2017. 5 января // URL: http.:// eurasian-defence.ru

О’Рейли Т. Что такое Веб 2.0 / пер. с англ. // Компьютерра. 2005. 11 октября.

Подберёзкин А. И., Родионов О. Е., Харкевич М. В. Стратегический прогноз развития отношений между локальными человеческими цивилизациями. Аналитический доклад. М.: МГИМО-Университет, 2016. Декабрь.

Подберёзкин А. И. Военные угрозы России. М.: МГИМО-Университет, 2014. С. 13– 44.

Подберёзкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в ХХI веке. М.: МГИМО-Университет, 2016.

Стратегическое прогнозирование международных отношений / под ред. А. И. Подберёзкина, М. В. Александрова. М.: МГИМО-Университет, 2016. С. 19–40.

Тойнби А., Хантингтон С. Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации. М.: Алгоритм, 2016. – 288 с.

Трамп ответил на слова Клинтон о «виноватых» в её поражении // Агентство пе- чати «Новости». 2017. 3 мая // URL: http: ria.ru

Указ Президента РФ от 31 декабря 2015 г. № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // URL: http://base.garant.ru/ 71296054/

Федеральный закон Российской Федерации № 390-ФЗ от 28 декабря 2010 г. «О безопасности» // URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_ LAW_108546/

Хантингтон С. Борьба между цивилизациями // Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации. М.: Алгоритм, 2016.

Цветкова Н. А. Программы Web. 2.0 в публичной дипломатии США. 2011, 13 апреля // URL: http://www.ushistory.ru/staty559-programmy-web-2.0

The National Security Strategy. Washington. 2015. 15 February.

The National Military Strategy of the United States of America 2015. Washington. 2015, June.

The Power to Coerce. Washington, D. C. Gompert., 2016.