«Мы слишком провоцируемся на какие-то негативные международные события и себя загоняем в состояние, когда считаем, что нужно отгородиться, создать какие-то свои автономные системы»[1]

А. Кудрин, директор ЦСР

Отношения России и Европы в современный период находятся в решающей зависимости от двух групп факторов — политической и идеологической ориентации части российской (советской) правящей элиты, которая ассоциирует себя с западноевропейской элитой по основным параметрам и критерием, с одной стороны, и военно-политическими противоречиями, традиционно существующими между Россией и Западом с начала Новой эры и вступившими в новый период своего развития после поражения Германии и её союзников (как части Запада), с другой[2].

Новый, современный период развития отношений России с Западом, начавшийся с 1945 года после очередного поражения экспансии европейских стран, можно разделить на несколько этапов, которые объединяют как общие особенности, так и некоторые (на мой взгляд, не принципиальные) различия.

При этом следует подчеркнуть, что военно-политические условия развития России до 2025 года, как и в предыдущие века, которые сопровождались попытками военно-политической и культурной экспансии Запада, будут во многом зависят от отношений с европейскими странами и ЕС. Эта зависимость прошла в последние десятилетия несколько этапов, которые условно можно обозначить следующим образом:

1 этап — (1925–1970 гг.) — послевоенное противостояние, включая военно-политическое, на блоковой основе между НАТО и ОВД, за которыми стояли США и СССР. При этом характер отношений между социалистическими и другими странами в Европе во многом предопределялся характером военно-политических отношений между СССР и США.

2 этап — политика разрядки международной напряженности, ключевыми, знаковыми событиями было подписание соглашений с США по СНВ и ПРО в 1972 году и Заключительного Акта в Хельсинки в 1975 году. На этом этапе проявились новые тенденции, прежде всего, экономического и политического сотрудничества СССР с ведущими европейскими странами. В этот же период был заложен фундамент под создание оппозиции в социалистических странах и СССР, опиравшийся на международно-правовые нормы соблюдения прав человека в западноевропейском понимании[3].

3 этап — обострения напряженности и новое наступление противоборства, связанное с вводом войск в Афганистан, с одной стороны, и приходом Р. Рейгана к власти, выдвинувшего новые программы вооружений США, с другой (1979–1985 гг.). На этом этапе Европа вновь использовалась США в качестве инструмента антисоветской политики, в том числе и для размещения ракет первого удара «Першинг-2» и КР наземного базирования.

4 этап — (1986–1991 гг.) — период, характеризующийся сериями инициатив М. Горбачева, компромиссов, нередко односторонних и не выгодных СССР, приведший в конечном счете к ликвидации ОВД и СССР в 1991 году. На этом этапе происходила ускоренная эрозия политической и социальной системы СЭВ, ОВД и СССР, которая сопровождалась политикой активного внедрения системы западноевропейских ценностей в правящую элиту и общество СССР.

5 этап — (1991–2000-е гг.) — послушного следования России в фарватере американской внешней политики, её превращение в полусуверенное государство, характеризуемый потерей всех позиций СССР в мире и в Европе. На этом этапе западноевропейская система ценностей, норм и правил фактически утвердилась в политическом истэблишменте России в качестве основного тренда и политического курса, который, однако, не смог окончательно закрепиться в силу реально существующих в этом тренде антинациональных и антисуверенных элементов[4].

6 этап — (после 2007 года до 2014 года) — Возвращение России в самостоятельную политику не только в Европе, но и в мире. Постепенное избавление от навязанных извне норм и правил, как и системы ценностей, противоречащих российскому суверенитету и идентичности. Появление первых знаковых противоречий, как неизбежное следствие корректировки внешнеполитического курса правящей элиты России и её попыток выстраивания равноправных отношений в Европе.

7 этап — (с 2014 года по настоящее время) — попытка возвращения полного суверенитета России, характеризуемая участием России в политических процессах в Европе в качестве самостоятельного субъекта, ярко иллюстрируемая политикой на Украине и в Сирии. Свертывание целого ряда направлений сотрудничества и превращения Европы в инструмент экономического давления на Россию со стороны США. Этот же этап характеризуется активизацией влиятельных антироссийских (проамериканских) сил в Европе, готовых в рамках политики атлантизма проводить скоординированный военно-политический курс усиления давления на Россию.

Возможный 8 этап — это наиболее вероятно этап эскалация силового давления на Россию со стороны части стран ЕС на военно-силовой уровень, когда против России будут использованы в качестве «облачного противника» ЧВК и некоторые специальные силы на территории Украины и, возможно, Прибалтики[5].

Как видно, за короткий исторический промежуток времени отношения России и стран Европы и ЕС прошли несколько разнонаправленных периодов — от состояния, близкого к военному конфликту, до расцвета политического и экономического сотрудничества. Причем периоды эти нередко быстро сменяли друг друга. Иногда для этого хватало всего лишь 1–2 лет.

Для России важны и другие особенности развития отношений с европейскими странами, в частности, культурные, цивилизационные, духовные и, конечно же, экономические, которые существовали на всем протяжении современной истории. На мой взгляд, опыт сожительства с европейскими странами у России скорее отрицательный, чем положительный: как только Россия излишне сближалась с Европой, то она получала оттуда такой невиданный заряд ненависти и разрушений, какой она не могла получить даже от нашествия восточных кочевников. Так было и в раннем Средневековье, когда с Запада шли нашествия европейцев, прежде всего крестоносцев и другого сброда, так было при нашествии Европы при Наполеоне, Гитлере.

Каждый раз, когда Россия предпринимала защитительные действия для отражения нашествий, она сталкивалась с неблагодарностью о корыстью. После Наполеона это был Венский конгресс и Крымская война, после Первой мировой войны — Брестский мир и попытки изоляции Советской России, после поражения гитлеровской Германии — создание НАТО и в конечном итоге попытки пересмотра итогов войны в пользу Запада, новый, антироссийский уже, раскол Европы.

Парадигма российской политики в Европе — «освобождение её народов от захватчиков» (крестоносцев, армии Наполеона, кайзеровской Германии и Гитлеровской коалиции) — на мой взгляд, была крайне неудачна и невыгодна для последующего мироустройства для России. Россия, в отличие от англосаксов, не выжидала, когда победит кто-то в военной схватке или вплотную приблизится к победе, но полностью отдавалась войне. Поэтому окончательный результат почти всегда оказывался не в пользу России. Так, заплатив 600 тысяч солдатских жизней за освобождение Польши (столько же, сколько Великобритания за все годы Второй Мировой войны), Россия получила в итоге … антироссийскую страну[6].

В этой связи, на мой взгляд, можно по-другому оценить результаты освобождения Европы при Наполеоне и Гитлере — как слишком неоправданные и политически не продуманные шаги российских правительств. Если бы (представим на минуту) войска, как предлагал М. И. Кутузов, остановились на границе и предоставили бы Пруссии,

Австро-Венгрии и прочим шведам самим разбираться с Наполеоном (у которого, напомним, оставалась огромная континентальная армия, которую он потом использовал в битве при Дрездене), то позже Россия смогла бы выступить более весомым арбитром. Впрочем, ситуация повторилась в 1945 году при наступлении в Арденах, когда Красная Армия не дала уничтожить Гитлеру союзников на западном фронте.

Примечательно, что и при Л. Брежневе, в 1975 году, СССР слишком распахнул объятия Западу, предоставив ему по сути право создавать в СССР легальную антисоветскую и прозападную оппозицию, которая пришла к власти при Горбачеве–Ельцине. И этот же подход сказался на научно-технической и экономической политике, которая в СССР была абсолютно успешной … до 1975 года, развиваясь с опорой на собственные силы. Проблема опережающего национального развития науки и технологий традиционно подменяется либералами проблемой внешних заимствований и политической зависимости, которая для СССР и России в последние годы превратилась в проблему отношений с европейскими странами, точнее — проблему встраивания в политическую и экономическую систему европейских стран на условиях отказа от суверенитета и самостоятельного развития. В конечном счете это означает и отказ от национальных (самостоятельных) научно-образовательных и технологических достижений и приоритетов, которые превращаются в заимствованные (купленные, полученные) достижения европейских государств, включая культурно-цивилизационные и духовные достижения и ценности, нередко прямо противоречащие системе ценностей и интересов России…

Другая сторона вопроса заключается в том, на каких условиях «Европа» готова сотрудничать с Россией. Как оказалось, эти условия означают полное политическое подчинение Россией, предполагающее не только отказ от суверенитета и собственного государства, права на контроль над собственными ресурсами, но и смену системы ценностей и идентичности на некую «универсальную», псевдоевропейскую систему ценностей.

Военно-политические аспекты этой парадигмы долгое время старательно искажались как на Западе, так и в России с помощью придуманных и вполне искусственных идеологем, например, «Трансформации НАТО из военно-политического блока в политический» или «нарастания противоречий между Европой и США» и т.д. При этом настойчиво создавалось впечатление суверенности принимаемых в ЕС и ведущих европейских странах решений, которые могли «даже противоречить решениям США». Эта сознательно искажающая действительность либеральная позиция насаждалась в СССР и России в том числе насильственно через политические, экономические и информационные институты.

При этом игнорировалось то обстоятельство, что подобная политика крайне негативно сказывалась не только на внешней политике России, но и на качестве и темпах её развития. Не случайно, что антисанкционная политика России положительно сказалась на развитии целого ряда отраслей, включая те, как сельское хозяйство, которое либералы долгое время называли «черной дырой российского бюджета».

Обострение МО и ВПО прежде всего относят к политике США, пытаясь «вынести за скобки» отношения с Европой. Однако, надеяться на то, что европейские страны (или хотя бы их часть) будут за пределами этого противостояния — наивность, которая по сути лишает Россию возможности к реальной мобилизации для отражения агрессии. Это очень хорошо видно на примере последних лет в политике администрации Б. Обамы и Д. Трампа. В частности, с 2012 года усилилось военное присутствие США в Европе[7]. В качестве ответа на события в Крыму США и НАТО приняли в 2014–2016 гг. ряд мер, направленных на сдерживание угрозы со стороны России. Уже в начале июня 2014 г. Б. Обама дал начало реализации Европейской инициативы по повышению уверенности (European Reassurance Initiative, ERI).

Изначальной целью данной инициативы было стремление продемонстрировать американским союзникам по НАТО, в первую очередь в Центральной и Восточной Европе, приверженность Вашингтона обеспечению их безопасности и территориальной целостности (и желание сохранить военно-политический контроль США над Европой).

ERI предполагает пять основных направлений работы:

— наращивание военного присутствия,

— интенсификацию совместных учений,

— создание заблаговременных запасов на случай кризиса,

— развитие инфраструктуры,

— развитие отношений с новыми членами НАТО.

В проекте военного бюджета США на 2017 г. инициатива была значительно расширена[8]. К задаче «заверения» была добавлена задача сдерживания, для чего было решено профинансировать ряд мер, направленных напрямую на быструю реакцию в случае гипотетической агрессии со стороны России. Если бюджет ERI на 2015 г. составил $985 млн, а на 2016 г. — около $790 млн, то проект бюджета на 2017 г. вырос более чем в четыре раза и составил около $3,4 млрд[9]. Расходы на наращивание присутствия были увеличены более чем в два раза и превысили $1 млрд, но основной рост связан с выделением $1,9 млрд на создание заблаговременных военных запасов в Европе. Показательно, что в 2015–2016 гг. на создание заблаговременных запасов было выделено менее $200 млн.

Рис. 1. Бюджет ERI

При Д. Трампе, который потребовал от европейских стран выполнять «обязательный минимум» выделения 2% ВВП на военные расходы, ситуация стала развиваться еще более динамично.

Основные расходы в рамках ERI приходятся на Армию США. В проекте бюджета на 2017 г. на нее пришлось 83% от всего бюджета ERI (64% в 2016 г., 45% в 2015 г.). Проект бюджета ERI на 2017 г. включал в себя финансирование боевой службы в Европе — 5100 военнослужащих, 97% из которых приходится на военнослужащих Армии США.

ERI должна значительно усилить силы Армии США в Европе. По состоянию на май 2016 г. в Европе было 25 000 военнослужащих Армии США, из которых 21000 непосредственно подчинялись Европейскому командованию[10]. Основные силы Армии США в Европе[11] размещаются в Германии (2-й кавалерийский (механизированный) полк, 12-я бригада армейской авиации и 10-е командование ПВО и ПРО) и в Италии (173-я воздушно-десантная бригада).

В 2016 г. в рамках ERI было решено дополнить эти силы одной американской бронетанковой бригадной тактической группой (БрТГ), которая должна обеспечить постоянное присутствие на основе ротации в Восточной Европе. БрТГ имеет в своём составе более 3500 военнослужащих и около 2500 единиц техники, включая 87 танков. БрТГ будет базироваться преимущественно в Польше, с размещением отдельных подразделений в странах Балтии, Румынии, Болгарии и Германии. Бронетанковая БрТГ была дополнена бригадой армейской авиации (около 2200 военнослужащих и 86 вертолётов), базирующейся преимущественно в Германии. Любопытно, что размещение бронетанковой БрТГ в официальных документах проходит по линии «заверения», а авиационной бригады — по линии сдерживания.

Стоит отметить, что в 2012–2013 гг. США вывели из Европы две бригады — 170-ю и 172-ю пехотные. Таким образом, текущее наращивание присутствия Армии США в Европе, по сути, лишь восстанавливает ситуацию, существовавшую до 2012 г., с заменой двух пехотных бригад на бронетанковую и авиационную.

Этим объясняется, например, типичное поведение США, когда одновременно, буквально в течение одного дня, следуют самые разноплановые заявления. Так, 23 июля 2017 года последовали следующие заявления:

— решение конгресса США о дополнительных санкциях в отношении РФ;

— различные заявления высокопоставленных военных о «росте военной угрозы со стороны России; в частности, Председатель объединенного комитета начальников штабов вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд заявил, что Вашингтону необходимо не допустить начала конфронтации с Москвой, так как речь идет о ядерной державе. Данфорд сравнил угрозу со стороны Москвы с опасностью, исходящей от таких стран, как Иран, Китай и КНДР. Но у России, по его словам, имеется наибольший потенциал в военной области. Генерал добавил, что США нужно конкурировать с Россией в военной сфере и в области кибербезопасности, а также усиливать партнерство в рамках НАТО.

Накануне этого решения бывший директор ЦРУ Джеймс Клэппер назвал Россию «экзистенциальной угрозой». По его словам, русские «продвигают экзотическое оружие и у них очень агрессивная противокосмическая программа».

— страны ЕС в этот же день поставили под сомнение санкционную политику США (но, естественно, подчинились позже).

Взятые вместе, эти заявления, которые представляются противоречивыми, должны «показать России» в каком направлении она должна развивать свой политический курс, который соответствовал бы интересам Запада, т.е. политику России «обставляют флажками», оставляя узкий коридор для движения, заявляя как бы, что выход за границы этого коридора неминуемо влечет для России немалые опасности и угрозы. Конечная цель такого коридора также известна: Россия должна стать комфортным для Запада членом мирового сообщества, т.е. не быть суверенной, самостоятельной и способной контролировать свои ресурсы, постепенно вымирающей страной.

В конце 2017 года лидеры ЕС официально запустили европейскую программу Постоянного структурированного сотрудничества в сфере безопасности и обороны (Permanent Structured Cooperation — PESCO). «Сегодня мечты стали реальностью. PESCO — это практическое выражение нашего намерения построить европейскую оборону. Это хорошая новость для ЕС и его союзников, и плохая для наших врагов», — заявил Туск.

Данное решение саммита стало формальностью, поскольку старт этой программе уже один раз давали: 11 декабря на встрече глав МИД ЕС в Брюсселе. Саммит не привнес ничего нового, согласно опубликованному в четверг итоговому документу по оборонному сотрудничеству.

Лидеры подтвердили намерение активизировать работу по созданию Европейского оборонного фонда, который должен консолидировать средства на создание и приобретение в общее пользования вооружений, которые отдельные государства ЕС не могут себе позволить, а также по реформированию Афинского механизма, предназначенного для финансирования совместных европейских зарубежных миссий и операций.

Кроме того, саммит поручил Совету ЕС на уровне министров иностранных дел и обороны подготовить к весне 2018 года рекомендации по созданию единой структуры, которая позволила бы обеспечить координацию инвестиций в военное развитие стран ЕС с 2020 года. Помимо этого, лидеры призвали к углублению сотрудничества ЕС и НАТО и дали поручение главе европейской дипломатии Федерике Могерини подготовить к лету 2018 года отчет обо всех проводимых ЕС гражданских зарубежных миссиях с предложениями по повышению их эффективности[12].

В будущем, после завершения к 2025 году военно-силового этапа давления на Россию, произойдет новый этап будущей военно-силовой экспансии западной ЛЧЦ (с 2030 по 2050 год), когда будет формироваться новая реальность на месте прежнего государства (России), обладавшего полноценным государственным суверенитетом и национальной идентичностью. Так, если говорить о военно-политической составляющей последствий инерционного развития России до 2030 года, то ей предстоит столкнуться с процессом массового создания в США и других странах Запада ВТО оружия новых технологических поколений, которые неизбежно создадут непосредственную военную угрозу России еще до 2030 года. В США рассматривают опережающее военно-техническое превосходство в качестве основы для своей военной политики в будущем.

Это очень хорошо видно на примере эволюции ДАРПА, которая за свою более чем 50-летнюю историю продемонстрировало высокую эффективность решения сложных научно-технических задач оборонного значения, в результате чего и в других профильных государственных ведомствах были созданы ее аналоги. Так, в министерстве внутренней безопасности в 2002 году было создано управление перспективных исследований HSARPA (Homeland Security Advanced Research Projects Agency), а в 2007 году соответствующие подразделения были созданы в ЦРУ (Intelligence Advanced Research Projects Activity, IARPA) и в министерстве энергетики (Advanced Research Projects Agency-Energy, ARPA-E).

Эволюция вышеперечисленных стратегических направления технологического развития продолжается и в настоящее время. Например, отчетливо наметилось отставание в области космических запусков, где лидерство России еще недавно было бесспорным. Так, пуск Falcon 9 примерно в два раза дешевле, чем Atlas V, и в три-четыре — чем Delta IV (ценники сильно варьируются в зависимости от заказчика и модификации ракеты). SpaceX, в отличие от ULA, не требует прямой государственной поддержки производства своих ракет (в случае малого числа заказов или их полного отсутствия). Ценовая политика ULA привела к тому, что в 2009–2012 годы США не произвели ни одного коммерческого пуска на геопереходную орбиту. SpaceX вернула страну на перспективный рынок.

В Вашингтоне, несмотря на сильное лобби в администрации Дональда Трампа Boeing, Lockheed Martin и других аэрокосмических компаний, прекрасно понимают сложившуюся ситуацию. «До появления SpaceX с ракетой-носителем Falcon 9 рынок запусков коммерческих космических аппаратов фактически принадлежал Франции и России: ни одна американская компания не отправила ни одну коммерческую миссию на геопереходную орбиту с 2009 года», — отметил недавно старший вице-президент SpaceX Тим Хьюз на слушаниях в подкомитете сената США.

«SpaceX вернул этот многомиллиардный рынок Соединенным Штатам», — констатировал Хьюз. Также старший вице-президент SpaceX сообщил, что компания завершила 2013 год с 10% рынка (у России — 60%, ЕС — 20), а в текущем 2017-м ее доля достигнет 45% (у ЕС останется около 40%, а у России — всего 15). Планы на следующий год — 60 процентов мирового рынка коммерческих пусков (у ЕС — 30%, у России — менее 10).

Министр ВВС США Хизер Уилсон в июне 2017 года на заседании комитета сената по вооруженным силам отмечала, что SpaceX обеспечивает «гарантированный доступ в космос по чрезвычайно конкурентной цене». Ранее стало известно, что военные доверили SpaceX пятый запуск секретного мини-шаттла Boeing X-37 (X-37B Orbital Test Vehicle или OTV). Старт состоится на ракете Falcon 9 в августе 2017 года. В Пентагоне полагают, что запуск Boeing X-37 на новом носителе предоставляет «дополнительные возможности» — все предыдущие четыре запуска Boeing X-37 производились на ракете Atlas V.

Центры управления технологическим развитием видов вооруженных сил прочно заняли свои функциональные ниши и занимаются текущей работой по обеспечению деятельности своего вида вооруженных сил.

FFRDC все чаше подвергаются критике за неэффективность своей работы со стороны Конгресса США и контролирующих ведомств и наметилась тенденция вытеснения этих структур их коммерческими конкурентами.

«Звезды» в сфере разработки высоких технологий, в актив которых записано большинство успешных американских технологических проектов ХХ века — Корпорация РЭНД и DARPA, растеряли свой первоначальный блеск и постепенно превратились в обычные, хотя и финансово очень успешные, проекты, эксплуатирующие ранее созданный звездный имидж.

На смену им приходят новые стратегические управленческие конструкты в сфере управления развитием технологий в интересах обороны и безопасности — научно-производственные консорциумы. В Европе полагают, что «Европейский союз окружён партнёрами с двух флангов: восточного и южного. Следовательно, Восточное партнёрство всегда будет иметь значение и привлекать пристальное внимание со стороны политиков и граждан. Но обеспечение светлого будущего для партнёрства потребует значительного пересмотра его основ — от рациональной целесообразности до повседневной реализации»[13].

«Одно из критических замечаний в адрес Восточного партнёрства заключается в том, что в его рамках предпринимаются попытки навязать внутриполитические изменения в обществах, которые не готовы к ним или не хотят этого. Этот аргумент как бы приравнивает действия Европейского союза вдоль его границ к западной колонизации прошлого или насильственной культурной ассимиляции. Правда в том, что структурные, социальные и политические изменения не могут быть навязаны извне. Но такие параллели необоснованны, поскольку они упускают одно фундаментальное различие между Восточным партнёрством и этими историческими прецедентами: страны Восточного партнёрства добровольно принимают участие в этом современном процессе трансформации, потому что их привлекают те выгоды, которые может обеспечить более тесная интеграция с ЕС. Поэтому изменения внутри этих стран не только законны, но и позволяют сделать эти государства более надежными и устойчивыми.

Возникает вопрос, сохраняют ли эти потенциальные выгоды свою привлекательность сегодня, как это было в 1990-х и начале 2000-х годов, или же некоторые из основных стран Восточного партнёрства разочаровываются в модели ЕС? Короткий ответ заключается в том, что хотя проблемы Европейского союза в последние годы несомненно ослабили его «мягкую силу», но это не отразилось — по крайней мере пока — на его привлекательности. Несмотря на проблемы с Грецией и Brexit, ЕС остается «сладким экономическим пряником». Все новые члены ЕС выиграли от присоединения к Союзу, и даже в 2017 году ЕС удивительным образом продемонстрировал впечатляющие темпы экономического роста. Хотя Россия оказалась более устойчивой перед лицом западных санкций и падением цен на нефть, чего многие не ожидали, и продолжает демонстрировать эту устойчивость, это почему-то не отражается на усилении её привлекательности для соседей.

ЕС — Восточное партнёрство: разные скорости, разное понимание Габор Штир. За неимением институциональных условий ЕС предлагает восточным партнёрам статус периферии. Те же, хотя бы из интересов удержания власти (национальными политэлитами) не спешат ускорять ход социально-экономических преобразований. Находясь в стадии

строительства наций, они воспринимают «Восточное партнёрство» скорее в геополитической плоскости, сущность которой, особенно в наиболее успешных «фокусных государствах» в лице Украины и Грузии, однозначно антироссийская[14].

Говорит ли это о том, что Восточное партнёрство в отличной форме? Отнюдь нет. Чтобы иметь светлое будущее, политика Европейского союза в отношении соседей в ближайшие годы должна осуществить две трансформации. Во-первых, прошло время для формальных механизмов ассоциирования, которые жёстко определяют, какие страны «находятся внутри» или «выведены» из определённой региональной группировки. Сегодня такие проекты, как китайская инициатива «Один пояс, один путь», позволяют государствам весьма гибко присоединяться к отдельным частям проекта, не беря на себя жёстких необратимых обязательств, отказываться от конкурирующих предложений или интегрировать в проект все аспекты своей общественно-политической жизни. Гибкость проекта «Один пояс, один путь» подтверждает то обстоятельство, насколько успешно он смог сосуществовать с российским проектом ЕАЭС на одном географическом пространстве. Одним из вариантов для ЕС может стать применение аналогичного подхода и сглаживание напряжённости между ЕС и ЕАЭС в тех странах, в которых пока конкурируют интересы Москвы и Брюсселя. Не стоит быть врагом добра, когда дело касается европейского влияния.

Наконец, хотя Восточное партнёрство будет играть важную роль в ближайшие годы, нужно признать, что наибольшего динамизма вдоль границ Европы стоит ожидать от Юга — особенно от Ближнего Востока и Африки. Юг в большей степени, чем Восток, чреват вероятными угрозами и возможностями — особенно, когда новое поколение столкнётся с изменением климата и другими вызовами. Логический вывод из всего этого состоит в том, что политика ЕС в отношении соседей должна всё больше становиться географически целостной. Кроме того, ЕС больше не может позволить себе сосредотачиваться только на восточном фланге.