Стратегический прогноз развития МО-ВПО – основа для формирования будущей государственной стратегии. Попытка такого прогноза была дана А.И.  Подберёзкиным не раз в 2013–2015 годах. Основной вывод был следующий[1]: эволюция сценария развития ВПО в мире (который выше был назван как «Сценарий нарастающего военно-силового противоборства» с вероятностью порядка 85%) в 2015–2021 годы развивалась по 3 основным вариантам параллельно и одновременно[2]. В этом заключалась главная особенность развития базового сценария ВПО в эти годы. А именно:

– Вариант № 1. «Развитие ВПО с участием основных субъектов ВПО в локальных и региональных войнах», вероятность которого рассматривалась на уровне 30%. Этот прогноз в целом подтвердился: в 2015–2021 годы в Сирии, в Афганистане, на Украине и в целом ряде других региональных конфликтов участвовали не только второстепенные, но и основные субъекты ВПО.

– Вариант № 2. Развитие ВПО в региональном противоборстве на отдельном ТВД (Европа) с вероятностью 60–65%, что также подтвердилось. На этом направлении стало прослеживаться, как минимум, сколько наиболее приоритетных оперативно-стратегических направлений: север Европы, Прибалтика, Беларусь, Приднестровье.

– Вариант № 3. «Глобальная коалиционная война», с вероятностью 5–10%, которая также получила своё развитие как в результате участия международной коалиции под руководством США в Афганистане, Ливии, Ираке и Сирии, так и в создании нового блока в Индо-Тихоокеанском регионе.

Этот прогноз и развитие МО-ВПО подтвердило в очередной раз, что не только развитие, но и само существование государств и наций зависит от внешних условий, прежде всего, военно-политических. На стратегию и стратегическое планирование в России неизбежно оказывает сильное влияние развитие МО и ВПО по тому или иному конкретному сценарию, более того, в зависимости от того или иного конкретного варианта. Любое стратегическое планирование должно исходить из прогноза развития такого сценария, что игнорировалось, однако, долгое время в России. Напомним, что, например, в прогнозе социально-экономического развития России 2008 года внешним факторам вообще не было уделено внимание. Это стало, на наш взгляд, важнейшей причиной его провала, как и провалов последующих стратегий и концепций[3].

Либеральная экономика диктовала свои требования либеральной политике, которая в России считала несовместимой рынок и планирование, рынок и прогноз. Так, в первом комплексном социально-экономическом прогнозе и концепции развития России 2008 года вообще не было (за исключением прогноза цены на нефть) ни одного прогноза развития мира и нашей страны.

Между тем, в 2014–2021 годы Россия испытывала нарастающее силовое давление со стороны Запада по всему спектру отношений – от «чисто» гуманитарных до военно-технических. Это позволяет говорить о последовательном и настойчивом, скоординированном политическом курсе западной коалиции, который развивался в рамках некого сценария развития МО[4] («Сценария нарастающего военно-силового противоборства»), как правило, преимущественно в рамках даже одного из вариантов такого сценария («Военно-силового регионального противоборства на отдельном (европейском) ТВД»)[5], хотя иногда использовались и иные региональные сценарии в более мягких формах – в Сирии, Ливии, Арктике.

Стратегическое прогнозирование вообще и в военно-политической области, в особенности, было объявлено своего рода шаманством с приходом к власти демократической и либеральной элит М. Горбачёва–Б. Ельцина. Во многом по идеологическим причинам – нежелания заниматься стратегическим целеполаганием и отвечать на вполне конкретные социально-экономические вопросы. Позже, эти же причины сдерживали развитие стратегического прогнозирования, которое было ограничено политической целью «создания комфортных условий», объявленных В. Путиным и особенно Д. Медведевым в качестве целей социально-экономического развития.

В СССР и России, к сожалению, долгое время, особенно до 2014 года, относились к стратегическому прогнозу развития ВПО именно таким образом: в конце 80-х годов считали, что будущее безоблачное состояние МО будет вечным, а НАТО само по себе исчезнет по примеру ОВД. В 90-е годы полагали, что интеграция с Западом завершится в ближайшее время на основах всеобщей любви и взаимопонимания – вплоть до 2008 и 2014 годов подобные безоблачные оценки и эмпирические прогнозы обосновывались и позитивными научными исследованиями институтов РАН и прочих негосударственных институтов, которые даже и не предполагали развития МО и ВПО по пессимистическим сценариям. Даже после 2008 года и усиления антироссийской риторики сознательно не было сделано соответствующих выводов: правящая элита (в которой доминировали прозападные настроения и силы) страны по-прежнему ориентировалась на развитие по западному образцу и всячески вестернизировала общественную жизнь и экономику страны[6].

Соответствующим образом и фактически оценивались перспективы развития МО и ВПО. Точнее – никак не оценивались потому, что, начиная с 2008 года, когда была подготовлена первая концепция социально-экономического развития страны, внешние факторы развития практически не учитывались вообще. Поэтому все сценарии и будущие стратегии России строились на предположении о «благоприятных (даже – исключительно благоприятных) внешних условиях», которые повторялись учёными и политологами.

После 2014 года, когда МО и ВПО вдруг неожиданно для многих резко изменились, оказалось, что у России нет прогноза развития ВПО не только на долгосрочную, но и даже на среднесрочную перспективу, что сразу же сказалось как на качестве внешней политики, так и на военном строительстве и качестве ГОЗ.

В 2013–2020 годах экспертами ЦВПИ МГИМО была подготовлена серия работ, включая публикации, где были предложены негативные сценарии развития ВПО в качестве наиболее вероятных сценариев, а также их конкретные варианты. Как видно на рисунке ниже, формально-логически, был определён в качестве наиболее вероятного сценария развития МО до 2025 года «Сценарий № 3»[7] («Нарастающее военно-силовое противоборство»), который и должен был бы стать, по нашему мнению, главным внешним условием для формирования целей стратегического планирования в России в соответствии с ФЗ № 390 от 28 декабря 2010 года «О безопасности» и ФЗ № 172 от 28 июня 2014 года «О стратегическом планировании в Российской Федерации»[8].

Надо сказать, что по разным причинам этот прогноз не был воспринят большинством исследователей и политиков. Условно говоря, те, кто разделял подобную точку зрения, в 2013 году составляли, не более 5% в 2013 году, порядка 25–30% в 2014 и 40–50% – к 2021 году. Странным образом, но значительная часть правящей элиты не хотела видеть и признавать развитие этого сценария, каждый раз уповая на возвращение времен сотрудничества. Даже тогда, когда этого было не избежать, правящая элита крайне неохотно признавала развитие этого сценария, не спешила «переобуваться», делая каждый раз маневр в направлении возвращения горбачёвско-ельцинского курса на уступки в области суверенитета.

Его наиболее вероятным вариантом развития ВПО должен был бы быть «Вариант № 2» «Глобального военно-силового противоборства на отдельных ТВД», который, в свою очередь, мог бы реализоваться в конкретных военно-стратегических вариантах развития СО, войн и военных конфликтов. При этом, сценарий развития МО нами рассматривался в 2013–2014 годы как наиболее вероятный (85%), а его вариант – ВПО, – как весьма вероятный (65%).

После 2014 года вероятность развития этого сценария МО и его варианта ВПО повысилась практически до степени абсолютной. Вероятность развития тех или иных войн и военных конфликтов, и военно-силовой эскалации развития СО на отдельных стратегических направлениях и ТВД рассматривалась как очень высокая, практически неизбежная. Собственно говоря, дальнейшие события на Востоке Украины, в Сирии и Нагорном Карабахе полностью подтвердили нашу логику. Как и развитие СО на глобальном уровне.

Понятно, что такой вывод относительно внешних условий существования России в 2013–2014 годах во многом предопределял весь алгоритм стратегии страны и её будущей политики в области национальной безопасности, в частности, необходимость мобилизационного варианта социально-экономического развития, о чём А.И. Подберёзкин подробно писал несколько позже, в 2015–2019 годах[9]. Он во многом повторял вывод И. Сталина о неизбежности Второй Мировой войны накануне её начала и требовал определённой милитаризации экономики и общественной жизни, которая вылилась в процесс общенациональной мобилизации второй половины 30-х годов прошлого века.

Последующие события 2015–2021 годов подтвердили этот вывод, хотя силовое противоборство в настоящее время не всегда и не всеми в правящей российской элите рассматривается как военное противоборство даже когда провокации и некоторые силовые действия откровенно переходят «красную черту». Традиционный подход, когда война - это боестолкновение, до настоящего времени доминирует, хотя, как, казалось бы, стратегия непрямых действий Бэзил Лиддл Гарта давно уже стала настольной книгой политиков, военачальников и политологов, а его базовое положение о том, что «чисто военная стратегия должна руководствоваться более дальновидной и имеющей более широкую перспективу «большой стратегией»[10].

Самое общее представление об этой формально-логической схеме, существующей с 2013 года, и подтвержденной последующими событиями, может дать следующий рисунок, на котором (впрочем, весьма укрупнённо) продемонстрирована логика развития основных сценариев МО и ВПО[11].

Оценка состояния и перспектив развития военно-политической обстановки до 2025 года как главного внешнего условия стратегического планирования

Из этого рисунка, в частности, видно, что:

– Наиболее вероятный сценарий развития МО – «Сценарий № 3», чья практическая вероятность оценивалась до 2013 года как «наиболее вероятная»[12], а позже – неизбежная;

– «Сценарий № 3» МО теоретически реализуется в нескольких возможных вариантах развития ВПО, наиболее вероятным из которых выступает «Вариант № 2», хотя высокая вероятность развития ВПО остаётся и за «Вариантом № 1». Именно этот вариант берётся за основу и рассматривается в качестве многочисленных вариантов развития стратегической обстановки на отдельных ТВД (на рисунке оставлены только три СО).

– Важно отметить, что указанные сценарии развития МО-ВПО практически реализуются не сами по себе, а в одном из своих «прикладных» вариантов, которые образуются под воздействием внешних объективных и конкретных факторов, а также под влиянием множества субъективных факторов, которые, как правило, либо не известны сегодня, либо незаметны[13]. В нашем случае выделены три варианта, в рамках которых может произойти конкретная реализация наиболее вероятного сценария развития МО и ВПО:

«Вариант № 1»: развития ВПО под влиянием прямого и непосредственного военно-силового противоборства основных участников формирования МО-ВПО (США, Китая, России, Индии, исламского мира и их военно-политических коалиций). Это может быть, например, вооружённый конфликт или война между западной коалицией и Россией в Сирии, на Украине, на Кавказе или Средней Азии. Именно так и произошло на Украине в 2022 году, где в течение ряда лет США и их союзники тщательно готовили её к тому, чтобы использовать в своего рода «таране» против России.

Наиболее вероятная стратегия развития этого сценария ВПО – гибридная война, которая может иметь разные формы и содержание[14].

В настоящее время формируется феномен ГВ как скрытого и не имеющего определённого статуса конфликта, обладающего сложной внутренней структурой и протекающего, справедливо отмечают исследователи. Новые измерения гибридной войны в виде интегрированного военно-политического, экономического информационно-психологического противостояния:

1. Скрытная подрывная деятельность основное измерение ГВ. Применяется против объекта агрессии в качестве главного средства сокрушения противника. Обладает статусом и энергией отрицания и формирует качественную основу трансформации конфликта, что во многом обусловливает переход от линейной к нелинейной парадигме войны;

2. Национализм и этническая самоидентификация используются в качестве ведущих мотивов подрывной деятельности и представляют собой важные современные факторы трансформации войны. Гипертрофированное «раздувание» жалоб этнических меньшинств на притеснения со стороны правительства большинства является мощным катализатором, который используется атакующей стороной для привлечения сторонников в ряды повстанцев. Таким образом, стратегия современной ГВ объединяет тактику повстанцев и обычное военное сдерживание. Ранее национализм и этническая самоидентификация как ведущие факторы мотивации находили достаточно ограниченное применение;

3. Всеобъемлющий характер конфликта ведётся с использованием военных и невоенных форм воздействия с упором на идеологические средства и современные модели «управляемого хаоса»;

4. Строится на стратегии измора, придает конфликту затяжной перманентный характер;

5. Неприменимость норм международного права, в частности, к ГВ неприменимы нормы, определяющие понятие «агрессия», а также не существует понятий «фронт.

«Вариант № 2»: развития ВПО как военно-силового противоборства на отдельном ТВД, например, в Восточной Европе, прежде всего, на Украине, где силовое противоборство не перейдёт в прямое вооружённое столкновение между Западом и Россией, но где массированно будет использоваться «облачный противник» – ВС Украины, ЧВК и пр. Это наиболее вероятный, даже неизбежный вариант развития «Сценария № 3» МО-ВПО до 2024 года, который может иметь место на Кавказе, в Средней Азии или в Юго-Восточной Азии.

Наконец, третий вариант («Вариант № 3») развития ВПО до 2025 года – всё того же «Сценария № 3», который условно назван «Глобальной коалиционной войной», может иметь множество форм – от массированного использования ВТО и другого современного не ядерного оружия до ограниченных ядерных ударов на различных ТВД. Причём все они имеют отнюдь не только формально-теоретический характер. Так, концепция «Быстрого глобального удара» предполагает использование в течение часа по всему миру тысяч не ядерных единиц ВТО, а концепции воздушно-космического нападения предполагают, что война изначально приобретет глобальный и массированный характер[15].

В этих условиях развития варианта сценария ВПО, переговоры с США по ограничению ВВСТ и ВС носят символический характер и направлены только на получение односторонних преимуществ. Этот вывод не устраивал «большинство» в экспертно-политическом сообществе России, но полностью совпадал, например, с оценками Генштаба ВС РФ. Выступая на слушаниях в Госдуме 11 июля 2019 года, начальник 3-го управления ГОУ ГШ ВС РФ А.Е. Стерлин, например, заявил, что США обладают большим числом носителей ядерного оружия, чем разрешено Договором о сокращении стратегических наступательных вооружений, а превышение сопоставимо с ядерным потенциалом Великобритании и Франции. По его словам, США не выполняют свои обязательства в рамках действующего ДСНВ по переоборудованию части тяжёлых бомбардировщиков и пусковых установок стратегических ракет. Также он указал, что США отказываются от переговоров по не размещению оружия в космосе с Россией и Китаем - «Пентагон рассматривает космос в качестве потенциального театра военных действий и требует сохранить полную свободу маневра на данном направлении. В связи с этим США отказываются от переговоров на основе российско-китайского проекта договора о предотвращении размещения оружия в космосе и формирования международно-правовой базы, ограничивающей их возможности по использованию космоса в военных целях»[16].

Таким образом, по состоянию на второе десятилетие было, как минимум, три известных варианта сценария военно-силового противоборства и, как минимум, несколько вариантов развития СО для каждого из них[17]. Вместе с тем, следует отдельно подчеркнуть, что в интересах стратегического планирования ВВСТ и Гособоронзаказа необходимо тщательно проанализировать все возможные сценарии развития СО, войн и военных конфликтов, которые в настоящее время присутствуют в достаточно упрощённом виде в Военной доктрине России[18]. Таких сценариев, а тем более их вариантов можно насчитать десятки в зависимости от средств ведения вооружённой борьбы, способов и районов их использования[19]. Особенно если речь идёт о невоенных силовых средствах и способах, и гибридных средствах, и способах применения силы.

Учитывая очень высокие риски (не только военные, но и политические и экономические), представляется, что подобные «прямые» варианты вооружённого насилия, которые, безусловно, готовятся, нацелены, прежде всего, на политико-психологические формы силового давления, даже шантаж, но не на реальное применение ВС, тем более в массовом порядке. Риски применения вооружённых средств в конфликте России и США представляются очень высокими и их будут пытаться всячески избежать, «выводя за скобки» прямое военное столкновение.

Таким образом, рассматривая в самом общем плане сценарии развития МО-ВПО до 2025 года с точки зрения интересов стратегического планирования в России, можно сделать следующие выводы[20]:

1. Военно-силовой конфликт с западной военно-политической коалицией становится практически неизбежным к 2023–2025 году (на уровне региональном или локальном), учитывая развитие тех тенденций, которые сложились к середине 2021 года[21] и в сценариях развития ВПО.

2. Его силовые формы, регионы и характер СО могут быть самыми разнообразными:

– локальными;

– региональными;

– глобальными, но во всех таких войнах и конфликтах, предполагается системное использование всех силовых средств комплексно – от информационно-когнитивных до ядерных.

3. С точки зрения стратегического планирования в развитии ВВСТ, основные военные средства и способы ведения будущей войны, как показывает опыт военных действий в Ираке, Сирии, Ливии и на Украине, это будут вероятнее всего, средства воздушно-космического нападения:

– космические ударные вооружения;

– КР повышенной дальности и защищённые от воздействия систем ПВО-ПРО;

– БРПЛ новых типов;

– гиперзвуковые средства;

– аэробаллистические ракеты и средства ПРО, используемые для ударов по наземным целям;

– БПЛА и другая роботизированная техника

– средства воздушно-космической обороны;

– средства социальных операций.

4. Использование Сухопутных сил и ВМС западной коалиции будет носить вспомогательный характер.

Прогнозируя подобное развитие МО и ВПО, неизбежно приходишь к выводу о необходимости сознательного и долгосрочного выбора мобилизационного варианта стратегии России по противодействию готовящейся агрессии западной коалиции[22]. Прежде всего, этот выбор должен быть сделан правящей элитой страны политически, но также в дальнейшем он должен предполагать возможность выбора конкретных сил и средств для военно-силового противодействия, т. е. наиболее эффективную стратегию.

При этом некая формальная логика в формировании возможной стратегии России в ответ на развитие негативного сценария ВПО в одном из его военно-силовых вариантов должна быть обязательно отражена в стратегическом планировании России во всех его аспектах с тем, чтобы не потерять из виду общее направление в развитии ВПО в мире.