При оценке той или иной военно-политической обстановки…нужно прежде всего определиться со степенью её напряженности[1]

И. Попов, военный эксперт

Решающее значение не только для безопасности Евразии, но и всего мира будет иметь характер отношений между тремя будущими мировыми лидерами, вокруг которых формируются центры силы уже в настоящее время, — США, Китаем и Индией. Этот характер во многом будет предопределяться соотношением экономических, демографических, военных и иных сил между странами и их коалициями, которые в той или иной степени сегодня поддаются долгосрочному прогнозированию.

Причем эти государства сегодня выступают именно как новые центры силы в мире и лидеры формирующихся военно-политических коалиций, среди которых (впрочем, как и всегда) некоторые страны резервируют свои позиции, выбирая, к кому выгоднее и на каких условиях лучше присоединиться.

При этом сразу же обращает на себя внимание стремление политиков и части ученых избежать подобных попыток «водораздела», для  чего используются самые разные показатели и методики. В частности, например, соотношение экономических сил подсчитывается в постоянных долларовых величинах, без учета ППС, что искажает реальную картину.

Другой прием — сравнивать разные объекты, например, «Еврозону» и «Северную Америку» с «Китаем» или отдельно «Великобританией». Сказанное имеет большое значение потому, что формирование МО и ВПО в мире, а тем более в будущем, будет идти по другим принципам. На мой взгляд, предстоит сравнивать центры силы — т.е. военно-политические и экономические коалиции, которые преимущественно будут составлять локальные человеческие цивилизации (ЛЧЦ), ведь в конечном счете в военно-политическом противоборстве могут участвовать только члены таких коалиций. Тем не менее, даже  существующие методики демонстрируют нам неизбежное радикальное изменение в соотношении экономических сил с такими же неизбежными военно-политическими последствиями для России.

Как видно из подсчетов (табл. 1), имеющих достаточно консервативный характер, после 2025 года сформируется несколько центров  экономической силы, среди которых такой центр силы как «Россия», вообще не упоминается. По понятным причинам: в соответствующих прогнозах объем ВВП нашей страны оценивается в лучшем случае на уровне Великобритании.

Таблица 1. Международный прогноз роста ВВП некоторых стран[2]

Но главное всё-таки другое — не трудно обнаружить, что упоминающиеся центры экономической силы не являются самостоятельными в политическом и военном отношении. Все, кроме Китая, составляют  одну коалицию и один центр силы.

Не упоминаются вообще и такие центры силы как Индия, исламские государства, Индонезия, наконец, Россия. По вполне понятным  причинам — их «неодооформленности» в коалиции и «неразвитости», что позволяет делать самые разные предположения. В итоге получается, что к настоящему времени существуют два центра силы и формируется третий — Индия. Исламским государствам и России пока что отказано в том, чтобы претендовать на экономические сопоставления[3].

Между тем по другим, неэкономическим факторам, ситуация выглядит иначе. В этом случае, формирование самостоятельных трех центров силы почти завершилось, что означает их неизбежную легитимацию в скором будущем. В основе их отношений будет находиться прогнозируемое могущество в 2020-е годы, которое будет определяться следующими факторами, чье развитие эксперты прогнозируют уже в нестоящее время:

• экономическая мощь и объемы ВВП;
• демографическое лидерство, усиленное быстрым развитием среднего класса и ростом человеческого капитала;
•  успехами в научно-техническом и технологическом развитии;
• быстрыми темпами роста военной мощи, которые превратят их в воен но-политических в лидеров уже в краткосрочной перспективе.

В частности, если говорить о 2025–2030 годах, то считается, что Китай уверенно опередит СЩА, а Индия — Японию по объему ВВП. Численность населения и доля в нем среднего класса в Китае и Индии также вырастет на сотни миллионов человек, даже если предположить, что темпы этих демографических изменений сохраняться на уровне предыдущих лет.

Сказанное в полной мере и прежде всего отразится на объемах и темпах роста военных расходов лидеров — Китая, Индии, Индонезии, Пакистана, Республики Корея — в регионе АТР.

Сложнее прогнозировать уровень и темпы развития науки и технологий, но, на мой взгляд, предыдущее десятилетие позволяет сделать вывод о том, что:

• по качеству ВВСТ и ВС, как и по количеству и подготовке ВС, Китай и Индия к 2025 году не будут существенно уступать США;
• в области стратегических вооружений Китай и Индия смогут подойти вплотную к показателям США, учитывая возможности развертывания ВТО и новейших систем ВВСТ;
• в области ВМС сохранится определенное отставание только по авианесущим кораблям у Индии и Китая, которое, однако, будет сокращаться, прежде всего, за счет китайских программ, которые по темпам развития уже в 2017 году опережали американские;
• на качественно новый уровень выйдут ВМС Японии, которые станут вполне сопоставимыми с ВМС других государств в АТР.

 Рис. 1. Военные расходы некоторых стран в 2007–2016 гг. (в постоянных ценах 2015 г.)[4]

Рис. 2. Перспективы развития экономик КНР, США, Японии и Индии до 2050 года[5]

В целом общее соотношение сил в 2025 году может иллюстрировать график, отражающий уровень развития экономик этих стран, если показатели 2050 года в области экономики трансформировать в показатели военной мощи и демографических потенциалов на 2025 год, т.е. «сдвинуть» их на 25 лет. Это означает, что темпы экономического развития и уровень ВВП указанных государств являются «нижними» показателями в других областях, т.е. ожидаемые их темпы роста будут заведомо выше.

Сказанное означает, что существенно недооценивается конфликтный потенциал, который накапливается между этими государствами и их коалициями. Прежде всего, из-за сознательного снижения уровня политических и военных амбиций. Причем не только Индии и Китая, но и Японии. Пока что только США открыто заявляют о своем стремлении к доминированию в АТР и Евразии, но неизбежно со временем, а именно к 2025 году, политические амбиции и военные планы станут известны и у КНР, Индии и Японии, между которыми накапливаются противоречия.

Пока что очевидно появление таких «полей противоречий» в области контроля над морскими транспортными коридорами и сухопутными путями, вокруг которых возникают не только экономические «хабы», но и политические точки напряжения, способные поставить тематику геополитического контроля в Евразии на первое место в отношениях между этими странами.

Так, существенно изменяется потребности экономик этих стран в энергоресурсах уже к 2035 году, что неизбежно создаст напряжение на энергетическом рынке и обострит борьбу за доступ к известным источникам энергии. Как видно из прогнозов на 2035 год, потребление КНР будет вдвое превышать американское. С учетом того, что США во многом обеспечивают себе энергоресурсами и даже экспортируют за рубеж, а КНР является потребителем, возникает естественно вопрос о возможностях Китая обеспечить себе бесперебойные поставки энергоресурсов, которые в основном направляются с Ближнего Востока по морю.

Аналогичная проблема возникает и перед Индией, потребности которой в энергоресурсах будут стремительно расти по мере ускорения темпов роста индийской экономики и численности населения.

Рис. 3. Вероятные энергетические потребности КНР, США и Индии до  2035 года[6]

Военно-политические перспективы России являются, как уже говорилось, результатом двух взаимосвязанных, но достаточно самостоятельных процессов — неблагоприятного развития международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО), которые в незначительной степени зависят от России как субъекта международных отношений, с одной стороны, и собственно развития России, с другой[7]. Если первый процесс представляется достаточно объективным явлением, то второй — во многом определяется и даже предопределяется отношением и политикой правящей элиты России. Прежде всего -  к системе национальных интересов и ценностей, определяющих состояние национальной безопасности. Там, где существует сочетание традиций и инноваций, а мимесис (по Тойнби) ориентирован на творческих личностей, одни перспективы, где нет — другие развития России.

При этом, как первый, так и второй процессы во многом предопределяются политикой отдельных субъектов ВПО в мире, прежде всего,  лидеров ЛЧЦ и центров силы, — экономических и военно-политических коалиций. Именно поэтому важно желательно максимально точно знать, какая реально ими проводится политика и будет проводиться в будущем, чему посвящены следующие три книги работы.

В этой же части важно отметить, что будущие сценарии развития  России и их военно-политические условия реализации зависят от указанных выше двух групп факторов, которые формируют сегодняшнюю политическую реальность. Попытаюсь сформулировать оценку этой реальности на конец 2017 года.

Первое: внешние военно-политические условия развития России можно оценить как крайне неблагоприятные, граничащие с глубоким и развивающимся кризисом. Они во многом вытекают не только из современного состояния России, но и из ожидаемых пессимистических перспектив её развития, которые в целом (включая относительные экономические и социальные перспективы развития России и возглавляемой  ею ЛЧЦ до 2050 года) выглядят, мягко говоря, очень скромно не только на фоне развития стран-лидеров других ЛЧЦ[8], но и, как минимум, 20– 25 других ведущих государств планеты. Более того (в ряде выступлений лидеров Госдумы в ходе отчета, например, правительства Д. Медведева 19 апреля 2017 года) даже пессимистически. Несмотря на все попытки перед отчетом правительства подретушировать ситуацию в стране и перспективы ее развития, вполне оправданными можно считать такие оценки, как: «депрессия», «стагнация», «стагфляция» и даже «кризис».

Хуже всего то, что у Президента и Правительства нет сколько-нибудь ясных долгосрочных перспектив, которые способны внушить  оптимизм. Более того, в бюджете на 2018–2021 годы фактически законодательно закрепляется отсутствие этих перспектив и стагнация на следующие три года, а разработки ЦСР А. Кудрина в лучшем случае лакируют перспективу стагнации социально-экономического развития.

Между тем, С. Глазьев, советник Президента РФ, достаточно определенно высказался по этому поводу в июне 2017 года: «Россия может стать набором разрозненных анклавов на периферии американской или китайской экономики. Или совершить технологический прорыв к 2025 году…»[9]. Он справедливо полагает, что президенту очень нужна реалистичная и научно обоснованная программа экономического роста. И такая программа, по его мнению, есть. Она представлена совместно «Столыпинским клубом», Торгово-промышленной палатой, Академией наук, Московским экономическим форумом. Эта программа позволяет рассчитывать на вывод российской экономики на траекторию устойчивого роста с темпом 5–10% прироста ВВП в год.

В этой связи возникает вполне естественный вопрос, имеющий уже политический характер: если у президента нет сколько-нибудь оптимистической программы, то почему он отказывается от помощи тех, у кого она есть? Программируется социальная и экономическая отсталость, которые в принципе не могут быть основой политики, ведь в современном мире невозможно сочетать мировое лидерство с экономической  отсталостью.

Тем более невозможно добиваться глобальных успехов при снижающемся уровне жизни населения. Эпоха модернизации за счет снижения уровня жизни народа уже невозможна, это ушло в прошлое. После катастрофических последствий шоковой терапии, которую навязали под лозунгом «надо немного потерпеть, пережить радикальные реформы, чтобы построить высокоэффективную экономику с уровнем жизни как в Америке и Европе», народ в подобное чудо еще раз не поверит, это не прокатит. И это создает прямую угрозу внутриполитической стабильности, с одной стороны, и безопасности России, с другой. Народ понимает, что причина нашего бедственного положения в экономике заключается в ее неэффективном управлении, и подозревает, что работает она не в его интересах[10].

В 2026–2050 годах (в условиях нисходящей волны большого цикла и приближения «большой тройки» к уровню развитых стран 1960-х годов) среднегодовые темпы прироста ВВП на душу населения снизятся в Китае до 3,0%, Индии — до 3,5 и Бразилии — до 3,0%. Результаты расчетов по странам, исходя из высказанных предположений, приведены в таблице:

Таблица 2. Перспективы экономического роста «большой тройки» и всей совокупности развивающихся стран

На фоне ускоряющегося развития целого ряда стран такое состояние становится особенно опасным именно в силу относительного падения мощи и влияния России в мире, когда возникают своего рода «ножницы» между отрицательными тенденциями относительного уменьшения мощи (экономической и демографической) России и необходимостью увеличения ее политического, военного и иного влияния в мире, вытекающего из-за роста напряженности, дефицита ресурсов и демографических и иных проблем. Объективная ситуация требует, чтобы развитие России во всех отношениях ускорилось, а ее военная мощь, как минимум, в будущем оставалась на относительном уровне 2018–2020 годов. Прежде всего потому, что целый ряд старых и новых центров силы будут развиваться быстрее, чем Россия, а их мощь и влияние в мире могут угрожать интересам нашей страны[11].

Оценивая ситуацию в 2018 году с этой точки зрения, мы неизбежно прогнозируем перспективы развития этих центров силы. И не только  США и всей западной ЛЧЦ, но и таких будущих гигантов, как Китай, Индия, Индонезия, Бразилия, Мексика и Пакистан. В качестве иллюстрации можно привести сопоставление основных параметров вооруженных сил КНР и Индии в настоящее время и в 2030 году, основываясь на уже известных данных.

Рис. 4. Ядерные силы в мире[12]

Как видно из представленных оценочных данных (Рис. 4), ядерные потенциалы известных держав существенно отличаются друг от друга, но если ядерные потенциалы США и РФ находятся пока что под контролем и (в силу разных причин) снижаются, то потенциалы СЯС КНР, Индии, КНДР и, возможно, других стран будут быстро расти. В данном случае речь идет в том числе и о таких «околоядерных» державах, как Япония, Бангладеш, Индонезия, Вьетнам, Филиппины, а также о потенциалах всех держав в области стратегических неядерных вооружений, прежде всего, ВТО и гиперзвуковых системах, которые не оцениваются. Между тем соотношение сил должно даваться уже по «триаде»:

• ядерные вооружения;
• системы ВКО;
• неядерные стратегические вооружения.

При таком подходе, отражающем фактическую военную мощь страны, оценивать потенциалы государств сложнее. В частности, если сравнивать военные потенциалы Китая и Индии, то начинать необходимо именно с сил общего назначения, представления о которых дает следующая таблица. Из неё, например, видно, что потенциалы двух стран вполне сопоставимы и даже структурно схожи, хотя индийские ВС, уступая количественно, могут претендовать на некоторые качественные преимущества.

Вместе с тем подобные сравнения не учитывают важнейшие тенденции:

• быстрого и сверхбыстрого роста военных бюджетов этих стран;
• качественного совершенствования ВВСТ и личного состава ВС обеих государств;
• огромных мобилизационных ресурсов держав;
• сверхбыстрого развития науки, технологий и национальных ОПК.

Кроме того, как видно из сравнения (рис. 5) вооруженных сил  Китая и Индии и перспектив их развития до 2030 года, в целом можно констатировать примерное равновесие между ними, отражающее историческую специфику их развития в предыдущие десятилетия. При этом можно отметить, что Индия достаточно осторожно увеличивает свои военные возможности, соотнося их с темпами экономического развития, но отнюдь не игнорируя самые современные требования к качеству ВВСТ.

 Рис. 5 . Соотношение вооруженных сил Индии и Китая[13]

Рис. 6. Ядерные возможности Индии и Китая[14]

Китай и его вооруженные силы развиваются, на первый взгляд, быстрее, чем индийские, но во многом это связано как с объемом китайской экономики и развитием технологий, так и пониманием опасностей в КНР по периметру их юго-восточных, южных и юго-западных границ. В обоих случаях, однако, можно констатировать огромные ресурсы развития, которые обе эти страны могут оперативно использовать в случае необходимости[15].

Еще заметнее возможные изменения в ядерных силах КНР и Индии к 2030 году, о чем свидетельствуют следующие данные. Как видно из таблицы, основные ядерные силы КНР и Индии сосредоточены в диапазоне ракет малой и средней дальности, хотя я бы достаточно критично отнесся к таким оценкам не только из-за секретности в КНР и Индии, но и очень быстрых темпов их развития. В любом случае можно будет говорить, что у обеих стран к 2030 году будет определенный потенциал ракет стратегической дальности, приближающийся или превышающий дальность в 5500 километров, который сможет гарантировать им возможность нанесения ответного удара по любому из государств, включая, естественно, США и Россию.

Более того, уже можно говорить о том, что ядерные потенциалы Индии и Китая смогут стать (вкупе с развитием там военно-космических программ) мощными стратегическими потенциалами, гарантирующими безопасность этих стран и возможности проведения ими наступательной внешней и военной политики.

В агрегированном виде быстрый рост военной мощи Индии и Китая, который, возможно, будет сопровождаться соревнованием между КНР и Индией, в период до 2030 года прогнозируется зарубежными авторами следующим образом:

Рис. 7. Ожидаемый рост военных расходов Индии и КНР к 2030 году[16]

Из чего видно, например, что военные расходы КНР к 2030 году могут превысить 629 млрд долл. (на уровне США 2018 года), а Индии — более 330 млрд (на уровне всех стран-членов НАТО). Подобные результаты военно-экономического развития позволяют сделать вывод о том,  что уже к 2030 году КНР и Индия станут вполне сопоставимы с США по своей военной мощи в Евразии и АТР[17].

Рис. 8. Структура торговли оружием

Эти изменения уже видны на тенденции, в которой отражены перемены долей стран-торговцев оружием в мире, которые уже отразились на мировой структуре военно-технического сотрудничества (ВТС), где  стремительно растет доля нового мирового торговца оружием — Китая, который уже потеснил по объему торговли таких традиционных лидеров, как: Великобритания, Германия и Франция.

Учитывая влияние КНР в Юго-Восточной Азии и мощь их финансовых ресурсов, а, главное, набирающие темпы национального ОПК, можно прогнозировать, на мой взгляд, следующее:

• Китай достаточно быстро будет вытеснять Россию с рынка вооружений развивающихся стран и новых центров силы;
• его позиции в области ВТС обеспечат КНР доминирующие позиции во всей Ю-В Азии и АТР;
• именно ВТС станет той платформой, на которой будет формироваться, как и на платформе «Шелкового пути» мощь КНР в Евразии.

Можно также предположить, что именно эта область станет конкурентным полем Китая, с одной стороны, и США, с другой. Особенно, если к США в конечном счете в вопросах безопасности присоединится Индия. В этом случае можно говорить, что западная ЛЧЦ и военно-политическая коалиция (в особенности в случае — почти неизбежным — выхода Японии за рамки ограничений Конституции) станут доминировать в АТР[18].

Следует также признать, что численность военных конфликтов в последние десятилетия имеет устойчивую тенденцию к увеличению, что позволяет говорить об увеличении значения роли сил быстрого развертывания и специальных операций в реальной войне и складывании военно-политической обстановки. Применительно к Китаю, США и Индии это означает, что их влияние в мире и в  регионе будет во многом определяться возможностями оперативного развертывания вооруженных сил в отдельных удаленных районах мира.

Рис. 9. Региональное распределение и численность военных конфликтов (2007–2016 гг.)[19]

На этом фоне развитие России до 2030 года можно охарактеризовать как отстающее, увеличивающее экономический и технологический разрыв с ведущими странами в мире и в Евразии, включая, естественно, Индию. В полной мере это будет сказываться и на формирования военно-технического отставания России, которое станет заметным к 2030 году по следующим причинам:

• во-первых, из-за снижения темпов экономического роста в последние десятилетия и прогнозируемых низких темпах роста до 2030 года. По моим оценкам, Россия в 2030 году по объему ВВП будет превосходить уровень РСФСР 1990 года не более, чем на 50%, а её военные расходы составлять не более 20% от китайских и 50% от индийских;
• во-вторых, к 2030 году исчезнут советские научные и технологические «заделы», подготовленные фундаментальной наукой и НИОК.

Эти и другие аспекты формирования будущей ВПО в мире и в Евразии будут означать для России неизбежную потерю своего внешнеполитического влияния уже в среднесрочной перспективе до 2030 года. Как видно на графике (рис. 10), до 2050 года можно прогнозировать два взаимосвязанных процесса снижения мощи России и уменьшения её влияния относительно других ЛЧЦ в Евразии и АТР[20].

Рис. 10.

Это противоречие особенно наглядно видно на наиболее ярких примерах, таких как необходимость  для Индии создавать мощный ВМФ, а для Китая — усиление возможностей для решения этой задачи, объективно связанных с защитой своих транспортных коридоров на море.

Как видно на карте, основные морские транспортные коридоры  КНР расположены на юге и юго-востоке Евразии и очень уязвимы с точки зрения возможной блокады США или Индией.

Подобные проблемы возникают на фоне существующих противоречий между Индией и Китаем и возможных будущих трудностей, вытекающих, например, из демографических условий развития Индии. Как видно на графике (рис. 11), Южная Азия — самая перенаселенная часть планеты, где плотность населения равняется плотности в Японии.

Рис. 11.[21]

Но ситуация неизбежно существенно осложняется в силу неравномерности демографического развития этого региона, которое обострит  социально-экономическую и военно-политическую ситуацию.

Так, например, сухопутные транспортные коридоры Китая могут конкурировать с индийскими коридорами и портами.

Рис. 12. Демографические тенденции в развитии Индии и Китая[22]

Рис. 13. Предлагаемые трубопроводы в Индию

Рис. 14.[23]

Рис. 15. Китайские энергетические маршруты[24]