Актуальность исследования возможности влияния одного государства- субъекта на формирование МО

Особенную актуальность эта тема приобретает в силу ряда причин, вытекающих из новой стратегии социально-экономического развития России, заявленной президентом РФ В.В. Путиным в его послании ФС РФ 1 марта и Указе Президента РФ от 7 мая 2018 года, в котором сформулировано поручение правительству России разработать прогноз и стратегический план развития страны до 2024 года. Оба документа, как известно, требуют для своей реализации огромные дополнительные ресурсы, оцениваемые в дополнительные 18 трлн. рублей до 2024 года, что, в свою очередь, неизбежно ведёт к определённой переоценки ресурсно-экономических возможностей и приоритетов России. Это касается в первую очередь обоснованности решений о приоритетах тех или иных программ финансирования военной политики страны, которые, повторю, придётся реализовывать в объективно ухудшающихся внешнеполитических условиях[1].

Авторы известного коллектива института № 46 Минобороны РФ в своей новой работе изначально справедливо замечают, что «эффективность военной политики… зависит от обоснованности её цели, задач, выделяемых на их решение людских и материальных ресурсов, политической воли военно-политического руководства на реализацию избранного политического курса и качество государственного и военного управления» (стр. 8), т.е. целого спектра политических, психологических и социально-экономических факторов, которые во многом предопределяют масштабы и темпы военного строительства и направления в развитии военного искусства. Это очень важная исходная точка для анализа потому, что именно политические цели военной политики в последние десятилетия становились предметом споров в российской правящей элите. Переоценка таких целей – наиболее резкая перемена в военной политике, которая неизбежно ведёт к радикальным изменениям в планах военного строительства. Так, переоценка политических задач в период правления Н. Хрущёва и М. Горбачёва привела к резкому сокращению ВС СССР и радикальным изменениям в их структуре, внешнеполитический курс Б. Ельцина – к фактической деградации ВС РФ и ОПК страны, а возвращение приоритетов национальной безопасности в период президентства В.В. Путина – к восстановлению военной мощи России.

При этом авторы считают, что «основным способом решения научной части этой проблемы является разработка теоретических основ для научного обоснования таких исходных данных для последующего планирования военного строительства, как облик военной организации и её компонентов, параметры ресурсного обеспечения» (стр. 8). Действительно, стратегическое планирование в любой области, включая военную, требует максимально полных и достоверных исходных данных, которые могут быть разработаны только на научно обоснованной теории.

Именно разработка теоретических основ и научного обоснования принимаемых решений в области внешней и военной политики представляется мне сегодня особенно актуальными потому, что характер изменений в международной и военно-политической обстановке (МО и ВПО) последних лет говорит о необходимости достаточно принципиального пересмотра целого ряда положений, ставших традиционными в предыдущие годы. Эти новые теоретические подходы должны помочь в преодолении накопившихся за последние десятилетия противоречий. В частности, как справедливо отмечается в исследовании, в отношении реально необходимых для обеспечения военной безопасности ресурсов страны. Между тем, как отмечается в работе совершенно справедливо, «глубоких военно-научных исследований в области военного строительства (за последние 10 лет) не проводилось» (стр. 11). Это объясняет тот факт, что мы наблюдаем не всегда эффективные расходы на те или иные программы военного строительства или подготовку личного состава вооруженных сил.

Если сравнивать внешнее влияние на другие субъекты МО со стороны Запада прежней политики «публичной дипломатии» и «новой публичной дипломатии», то это различие очень условно может выглядеть следующим образом.

 

 

 

 

Очевидно, что подобная смена политики редко суживает поле для компромиссов в отношениях с западной ЛЧЦ и ее субъектами, которые рассматривают в принципе любые компромиссы и переговоры только как средство получения уступок от другой стороны. Политическая бескомпромиссность ведет неизбежно к усилению значения силовых средств принуждения в политике, а среди них – военных. В этой связи следует признать, что военные средства, в том числе традиционные – артиллерия, бронетанковые соединения и авиация – оказываются даже более востребованы, чем в конце XX века.

Не случайно в войнах и конфликтах начала века в России, на Украине и в Сирии традиционные, в т.ч. самых последних образцов, ВВСТ использовались в массовых масштабах – против чеченских боевиков более 200 танков, в войне Ираке против коалиции – более 1000 танков, даже на Украине применялись сотни танков, а артиллерийские системы стали главным средством вооруженного противоборства.

Авторы 46 НММ Минобороны совершенно справедливо отмечают, что «военное планирование и его элемент – планирование военного строительства – организуются в рамках стратегического планирования в Российской Федерации». Это означает не только необходимость следования принципам, но и неизбежно зависит от качества стратегического планирования в России в целом, которое, к сожалению, остаётся крайне низким. Отказ от стратегического прогнозирования и планирования, которые были заметным научным достижением в СССР (и получили в дальнейшем быстрое развитие в США, Великобритании и даже Австралии), но от которых отказались с конца 80-х годов прошлого века вплоть до самого недавнего времени, привело к разрушению научных школ и отставанию в этой области от результатов, достигнутых в стратегическом планировании не только КНР, но и ведущих стран Запада.

Причём по нескольким направлениям, включая стратегическое прогнозирование, которое, на мой взгляд, с марта 2008 года, когда появилась Концепция социально-экономического развития Российской Федерации, отличалось крайне неудовлетворительными результатами. Достаточно сказать, например, что даже краткосрочный прогноз развития экономики России в 2016-2017 годах пересматривался, как минимум, по три раза. Это означает, что система поддержки принимаемых решений (СППР) фактически оказывается не рабочей не только в области социально-экономического и финансового развития, но и в области военного строительства.

Во многом это объясняется тем, что стратегический прогноз и планирование социально-экономического развития России последних десятилетий практически не учитывал влияние внешних факторов (за исключением прогноза возможных цен на углеводороды, которые также не подтверждались) – вероятные сценарии развития МО и ВПО в мире и их последствия для России, ограничившись фактически макроэкономическими показателями, что неизбежно привело и к последствиям в стратегическом планировании военного строительства, которое нормативно ограничивалось в начале века в России расходами в 3,5% ВВП.

В предлагаемой работе авторы обосновано предлагают оригинальную концепцию СППР, в основе которой находится прогноз развития МО и ВПО и наиболее вероятный сценарий их развития, а те, в свою очередь, лежат в основе как вероятного характера опасностей и угроз для России, так и обоснования для необходимых ресурсных возможностей (рис. на стр. 16). Причём разрабатываемые методики должны, по мнению авторов работы, обосновать требуемые для обеспечения заданной степени военной безопасности значения показателей облика ВС РФ и других войск, которая должна быть оценена количественно.

Авторы справедливо предлагают несколько наиболее вероятных сценариев развития МО и ВПО в долгосрочной перспективе, не исключая изначально самые разные возможные и вероятные их варианты, которые очень по-разному будут влиять на военную политику России в будущем. К сожалению, нередко мы становимся свидетелями некой моды в переоценке тех или иных факторов, чего удалось избежать авторам работы. В частности, переоценки как значения процессов глобализации, так и влияния новых центров силы (к сожалению, в некоторых анализах и прогнозах нередко желаемое выдается за действительное): лидерство Запада уже «списано» и отдано другим центрам силы. Правда же заключается в том, что контроль Запада (финансовый, экономический, информационный и военный) в целом пока сохраняется, а переходный период еще только начался и не известно как быстро он будет происходить и как быстро закончится. Более 50% (а в некоторых аспектах – более 90%) финансовых, экономических, информационных и военных ресурсов находятся де-факто в руках западной коалиции. Так, на США в 2017 году приходилось 24,3% глобального ВВП, а в 2000 году она составляла 32,5%. Второе место по номинальному ВВП уже действительно занимает КНР – 14,8%, который в среднесрочной перспективе обгонит США (но на самом деле «Европа» может считаться на втором месте по объемам ВВП, имея примерно столько же, сколько и США объема экономики).

Таким образом, надо объективно признать, что «объединенный Запад», представляющий собой сегодня широкую военно-политическую коалицию, пока что контролирует более половины мирового ВВП, три четверти военной мощи и военных расходов. И Запад не только сохраняет инициативу, но и отнюдь не собирается добровольно с этим лидерством расставаться. Вместе с тем в перспективе эта тенденция возвращает мир к классической схеме соперничества центров силы – так называемой «ловушке Фукидида» (древнегреческого историка, считавшего, что быстрое развитие Афин толкнуло Спарту на Пелопоннесскую войну) – поэтому мир постепенно возвращается к «ситуации столетней давности, к чему-то похожему на десятилетие перед Первой мировой войной»[2], как справедливо полагает известный топ-менеджер Александр Лосев. И мы как раз находимся накануне таких глобальных перемен, в которые мы медленно, но уверенно вползаем. Как, впрочем, и накануне 1914 года.

Соответственно этот переход, который ещё не произошёл, но который уже всеми (в том числе и США) ожидается, заставляет планировать будущее по-новому[3]. Это ожидание обозначилось еще в прошлом веке, но США удалось его умело отложить до тех пор пока они не ликвидировали свой главный потенциальный центр соперничества – СЭВ и ОВД, а затем и СССР. Переход к многополярности, отмеченный еще в политических документах партийных съездов КПСС 70-х годов, вновь стал актуальной темой потому, что в России в одно время правящая элита согласилась с возникшей в реальности однополярностью, но затем, вдруг «прозрела» и обнаружила, что процесс перехода не останавливался, протекал по мере быстрого роста экономик КНР, Индии, Бразилии и ряда других стран. Поэтому важнейшая задача сегодня заключается в том, как лучше всего организационно и военно-технически подготовиться к новому формату МО и ВПО, ожидаемому в будущем, – не растрачивая бездумно и неэффективно национальные ресурсы, но в то же самое время обеспечивая эффективное стратегическое сдерживание.

Качественно новое состояние МО и ВПО, формирующееся в настоящее время, требует, во-первых, по мнению авторов работы из 46 НИИ Минобороны, прежде всего разработки (уточнения) системы понятий, очерчивающих область исследования – факторов и условий, определяющих МО и ВПО, а также системы соответствующих показателей, во-вторых, разработки логико-аналитических зависимостей модели обоснования основных показателей облика военной организации (ВО) РФ, а, в-третьих, разработки методологии ресурсно-экономического обоснования облика ВО РФ . Наконец, в-четвёртых, необходимо создание основ автоматизированной системы поддержки принимаемых решений по обоснованию перспективного облика военной организации России. Подобная постановка теоретических задач преследует конкретные практические цели повышения эффективности стратегического планирования в области военного строительства России.

Очень важная часть работы относится к анализу системы понятий, описывающих обеспечение военной безопасности, требующих уточнения их сущности в новых условиях. Так, авторы справедливо отмечают, что само понятие «военная безопасность» находится «вне фокуса органов государственного и военного управления», приведя в качестве иллюстрации множество примеров из основных нормативных документов (стр. 23–24). В частности, отмечается, что в основном правовом документе, Федеральном законе «Об обороне», а также законе «О безопасности» понятие «военная безопасность» не упомянуто ни разу (стр. 24). Из этого следует несколько важных выводов, на один из которых я бы обратил особенное внимание, а именно: «военная безопасность есть психологическая оценка уровня военной угрозы РФ» ( подч. авт., стр. 7).

При этом авторы обращают внимание на тот факт, что (по их мнению) концептуальные документы разрабатывались представителями Министерства обороны РФ, что привело к тому, что область « обороны» рассматривается значительно подробнее, чем область «военной безопасности». Действительно, безопасность чаще всего именно и сводится к обороне, что в современных реалиях уже не соответствует действительности.

Автор: А.И. Подберёзкин

>>Полностью ознакомиться с учебным пособием "Современная военно-политическая обстановка" <<


[1] См.подробнее: Подберёзкин А.И. Раздел « Социально-классовые (групповые) и личные интересы и цели» В кн.: Формирование современной военно-политической обстановки. – LAP LAMBERT Academic Publishing, 2018. – P. 479–489.

[2] Лосев А. «Трампономика»: первые результаты. Эрозия Pax Americana и торможение глобализации // Валдайские записки, 2018. – № 87. – С. 25.

[3] Долгосрочное прогнозирование развития отношений между локальными цивилизациями в Евразии: монография / А.И. Подберёзкин и др. – М.: Издательский дом «Международные отношения», 2017. – 357 с.

 

18.05.2020
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • Глобально
  • XXI век